Читать книгу Торжество духа? - Екатерина Сереброва - Страница 5

Постепенно сближаясь с Вячеславом, отец Борис, в конце концов, согласился принять помощь в работе над произношением своих проповедей. Он подумал о том, что слово Божье от этого не изменится, а напротив, станет доступнее другим. Пример Славы его убедил в том, что даже кажущиеся отъявленными грешниками имеют в себе все предпосылки к просветлению, если до них правильно донести христианские истины. Если вначале по поводу Вячеслава у священника и возникали сомнения, то теперь, проводя с ним немало времени за раздачей пищи нуждающимся и за другими делами, в беседах, он уже верил, что юноша – светлый человек, но заплутавший. Даже несмотря на их недавний обстоятельный, дискуссионный разговор, где два мнения кардинально разошлись, они умудрились сблизиться. Отец Борис перестал судить своих прихожан по их мелким прегрешениям, которыми они продолжали делиться в исповедях. И решил, что пастве нужны его проповеди. Просто их стоит немного доработать.

Они со Славой провели с десяток совместных репетиций, и священник заметил, что действительно стал читать их лучше, а прихожане выглядели более заинтересованными и благодарили его. И вскоре, к удивлению отца Бориса, людей в церковь на его проповеди стало приходить куда больше. А ведь он всего лишь чуть раскрасил свою речь по тону и темпу, нисколько не меняя содержания – чудеса!

Общение с Вячеславом сказывалось на нем положительно. Отец Борис уже реже заходил к Григорию – надобность в собеседнике отпала. Многие функции дяди взял на себя Слава. А тот и сам стал заходить без надобности. Вячеслав так органично вошел в будничную жизнь отца Бориса, что священник считал его «своим». Немного неотесанным, но старательным, умным человеком. Тимур тоже вел себя достойно и исправно посещал воскресную школу. Он не стал вмиг дружелюбнее, но относился к другим детям терпеливее. Борис стал чувствовать себя наставником для них двоих, и мысль эта грела его. В душе царил покой, как оно и должно. Службы протекали с прежней легкостью.

Пока он снова не пересекся с Любой.

В этот день отец Борис проводил крещение для двух семей с новорожденными. Он по-особенному относился к данному обряду – волнительно и почтенно держать на руках божьего ангелочка, открывать ему дорогу в Рай. Чем раньше это сделать, тем лучше малыш будет защищен от дурного влияния. Защищен – не значит, избавлен: во всем предусмотрен баланс, даже в таких вопросах. Будучи крещенным, у человека есть шанс на покаяние, прощение и усиленную защиту.

Отец Борис взял на руки первого ребенка, тот был спокоен и улыбался ему. Он, читая молитву, окунул малыша в освященную воду. Будто маленький Иисус – прекрасное, безгрешное дитя смотрело на него глазами цвета неба. Недаром у младенцев голубые глаза – их жизнь еще ничто не омрачает. А второй мальчик плакал на руках у Любки. Стоило священнику взять его к себе, как тот перестал. Однако коснувшись руки Любы, отец Борис будто испытал удар током. Его бросило в жар, и только благодаря ребенку батюшке удалось переключить свое внимание и сосредоточиться. Малыш изучающе посматривал на своего пастыря. Отец Борис удивился второму такому спокойному ребенку – слезы для них при купании были естественны, но эти двое проявляли недюжинное терпение. Значит, их души и души их близких не были запятнаны. Крещение прошло хорошо.

Но после их с Любой взгляды вновь встретились, по телу Бориса пробежались мурашки, и он совсем озадачился. В таком состоянии прострации его застал Вячеслав. На машине своего дяди он привез продуктов к церкви. Матушка Ольга и несколько ребятишек-добровольцев уже принимали его товар.

– Отец Борис, вы в порядке? – Слава тронул священника за локоть.

– По-моему, со мной далеко не все в порядке.

Слава был вынужден полностью оставить погрузку сумок с продуктами и помочь оправиться священнику. Они прошли до его комнаты. Он решил не тянуть с помощью своему другу-наставнику.

В тесной обители они расположились: один – на кровати, второй – на единственном стуле.

Отец Борис был до того сам не свой, что растерялся и Славка.

– С таким вопросом мне бы исповедаться у священнослужителя, – заговорил Борис.

– Поблизости никого, кроме вас, нет. Отец Борис, можете и со мной поделиться. Вы тоже человек, помните? А мы с вами ну… братья-христиане, друзья. Тайны хранить я умею, – как мог, поддержал его Слава.

Священник помолчал минуту, собираясь с мыслями.

– Со мной творится необъяснимое… – все же заговорил он. – Не в первый раз. И возникает из-за Любы, – Славку это неприятно удивило. – Я как будто одержимым становлюсь, когда она рядом. Думал, дело в ней – даже обидел ее ни за что. Но, похоже, виноват я.

– И вы не знаете, что это?

– Одержимость?

– Нет, влюбленность.

Симпатия к девушке, которой он так и не добился, все же значила уже куда меньше дружбы с отцом Борисом, потому Слава четко знал, на чьей он стороне. Если Пеструнов и признавал, что в чем-то со священником они, безусловно, кардинально расходятся, то помощь ему, церкви, совместные добрые дела убедили Славу, что у них есть и общее. Благодаря отцу Борису он чувствовал себя лучше, чем есть. И это побудило его к переменам.

– Влюбленность? Нет, невозможно. Мне нельзя, – принялся бормотать священник. – Тем более в школьницу.

– Она школьница? – это стало для Пеструнова сюрпризом.

– Выпускница, ей семнадцать.

– А, ну это ничего, – священник в страхе распахнул глаза. Слава поправился: – В смысле, вы-то ее точно не обидите.

– Это катастрофа, Слава, – от волнения он перешел на «ты», чего никогда не делал. – Любе простительно – она юная мечтательница, романтическая особа. А я-то как себе позволил? Нет, мне нельзя думать о подобном, – в его глазах стоял страх, близкий к отчаянию.

– Вы не можете запретить себе любить, – сочувственно заметил Слава, хорошо знакомый с чувством неразделенной любви. Правда, тут ситуация куда запутаннее. – Жениться вам совсем запрещено?

Отец Борис округлил и без того большие глаза, и Слава понял без слов.

– Тут всего два варианта: смириться или поддаться. Так просто от чувств не избавиться, пастырь.

– Нужно заняться чем-то полезным, – пришел к выводу отец Борис, чуть поуспокоившись. В соседнем поселке есть детский дом, надо организовать сбор средств и сходить туда. Поможешь мне?

– Можно.

Они оба посчитали это хорошей идеей.

***

Уж прошла неделя-другая, а улучшений у отца Бориса не наступало. Детдом они посетили, Славка лично обходил местных, собирая для деток вещи и еду. Они кормили больных, священник исполнял массу своих обязательств в стенах церкви. И ничто ему не помогало прийти в норму. Он был бледным, плохо питался и спал. Внешне, для прихожан, оставался прежним, улыбающимся и спокойным. Но и матушка Ольга, и Пеструнов знали, что дух его мечется. Дядя Гриша все не возвращался, и Славе приходилось в одиночку помогать священнику, хотя тут его опыта уже не хватало.

– В этой борьбе я словно никогда не выиграю, – говорил он Славе, имея в виду, что образ Любы не шел из его головы, даже если ее не было в поле зрения. Пеструнов всерьез озаботился поиском способа, как уберечь Бориса от еще больших расстройств.

В одно из воскресений Слава с Тимуром и еще двумя ребятами поливали уж вовсю цветущий огород, к ним присоединилась для прополки девочка Маша, а за ней пришла и Любка. Пеструнов никак не отреагировал на Любу, а вот Маша показалась ему странной и привлекла его внимание. Тимур пробовал с ней говорить, она вроде и отвечала, и будто была не здесь. Приглядевшись, Слава рассмотрел у нее следы на запястьях. Девочка-послушница, а что же за следы? Он тихонько спросил об этом у Тимура.

– Не знаю, она всегда такая… непредсказуемая, – ответил тот. – Спроси у Любы.

С Любкой пересекаться вообще не хотелось, Слава на нее злился из-за состояния священника. Но тут появился повод поговорить, и, кажется, он придумал и решение.

– Можно тебя на минутку? – подошел Пеструнов к Любе.

Та отвела глаза и отвернулась.

– Приставать не буду – понял, что не нравлюсь.

Люба фыркнула и отошла с ним в сторону от других детей, которые тут же навострили уши.

– Что за следы у Маши на руках? Часто ее здесь вижу, хорошая девочка, но странная.

– Про следы не скажу, но Маша болеет психически. И верит, что молитвы ее излечат. Девочка действительно хорошая.

– Сильно болеет?

– Ее могут неделями не выпускать из дома… Ужасно быть взаперти, но у нее нет выхода.

– А священник не приходит ее навещать в такие дни? – во всяком случае Славе пастырь о девочке не говорил.

– Нет, по домам он не ходит.

– Значит, Маша верит в силу молитвы.

– Да, как и многие здесь.

– А во что веришь ты? – зацепился за ее фразу Слава.

– То есть? – опешила Люба.

– Чего ищешь, ждешь? – нарочно задавал провокационные вопросы Слава.

– Того же, что и все… Мне нравится присматривать за младшими, проводить им занятия с матушкой Ольгой.

– Не приходи сюда, – резким тоном бросил Пеструнов. Люба испуганно распахнула глаза. – Не приходи.

– Но почему? – робко спросила она.

– Отца Бориса ты раздражаешь, матушку Ольгу – тоже. Они терпят тебя, но не хотят видеть каждый день, – сказал Слава максимально убедительным тоном.

Люба оцепенела, в глазах ее застыли слезы, но она не плакала. Пеструнов на то и надеялся, а иначе его план бы не сработал. Прогнать ее казалось простой задачей, но на деле выходило труднее, чем он думал.

– Откуда ты знаешь? – на полтона выше спросила Люба.

– Они мне напрямую, конечно, не говорили, но намеки были. Особенно у отца Бориса.

Она обняла себя за плечи – вся такая беззащитная, жалостливая, трогательная. Выглянула из-за спины Славы на детишек.

– А с ними занимайся и играй вне церкви, – предложил он.

Люба грустно покивала и, опустив голову и закусив губу, молча побрела за ворота. Пеструнов готов был раскаяться, но не отменить свой поступок. Когда любовь причиняет страдания, видеть объект своей страсти – то еще мучение. Отец Борис поставил перед собой принцип, за который Слава уважал его. И нельзя было поступить с Любой иначе, кроме как прогнать. Она доучится, потом уедет в город продолжить учебу – и все, сельская глава в ее жизни будет окончена. А пока им – ей и батюшке – необходим покой друг от друга. Вячеслав принял решение за них обоих, и это жестоко, но он не боялся последствий, если его ложь вскроется. Лгать во благо – дурацкая идея, которую Пеструнов старался не использовать.