Читать книгу Укротитель. Остановить апокалипсис любой ценой - Екатерина Сереброва - Страница 2

Павел Ольчановский, двадцати пяти лет, на ходу проигрывал в своей голове детскую балладу, которую сочинил вчера на гитаре. Он непременно включит ее в репертуар, Паше не терпелось представить новую песенку своим маленьким слушателям. Он представлял их горящие глаза, широкие улыбки и предвкушал общение, скорую встречу – ничто так не заряжало и не вдохновляло Павла, как реакции деток. У него была широкая сфера интересов, много привязанностей и любимых дел, но две вещи всегда выделялись: музыка и дети. Без них он не представлял своей жизни.

Пришлось отвлечься от радужных ноток, наполняющих его душу, поскольку Паша достиг цели: он нажал на кнопку звонка квартиры на третьем этаже. Открывать не торопились.

Он долго настраивался на эту встречу. Взвешивал все «за» и «против». Откровенно трусил. И корил себя за слабость. Саша отговаривала Павла, что убедило его в необходимости сделать это. Следовало поступить по-мужски. В конце концов, ответственность за сделанный выбор поборола в Паше другие чувства, и он пришел.

Зашаркали с той стороны, заскрипели полы. Кто-то смачно прокашлялся. Дверь приоткрылась, образуя щелочку, достаточную, чтобы первым делом уловить сильный запах перегара, во вторую очередь – разглядеть и хозяина квартиры. Помятое, небритое лицо с сонными глазами. Он тщетно пытался сфокусировать взгляд и пошевелить языком. Паша уже не боялся. Он глубоко вздохнул и выдохнул.

– Это я, брат.

В глазах напротив промелькнуло осмысленное удивление. Железная дверь распахнулась настежь, едва не придавив Пашу к соседней. Он, отскочив, впорхнул внутрь и закрыл ее за собой, лишая и себя возможности бегства, и брата – к тому, чтобы передумать и сразу прогнать незваного гостя.

Хозяин куда-то скрылся, а вместо него из комнаты напротив внезапно вышла барышня. Точнее, девица. С размазанным по лицу макияжем, в порванных колготах, юбке набекрень и кофточке с отсутствующими пуговицами она произвела на Павла неизгладимое впечатление жуткого отвращения. Не то, чтобы сильно удивила. Братец абсолютно не был монахом. Но Паша потому и не бывал здесь, что культурный шок всякий раз наступал и нарастал, привыкнуть к такому образу жизни было невозможно.

Девица, между тем, помимо сумочки держала в руках какую-то позолоченную подставку или шкатулку. Что уж лежало внутри, страшно было представить, и Паша благоразумно опустил глаза, когда она, спотыкаясь на шпильках, проковыляла мимо него на выход. Ольчановский, хотел, было, сбросить туфли, но передумал и торопливо прошел на кухню, где, кажется, находился горе-братец.

Погремев бутылками, пытаясь собрать их в кучу, что не получалось, учитывая их несчетное количество, Ольчановский-старший устроился на табурете у окна. Он сложил руки у груди, принимая независимый вид. Павел остановился в проеме, с ужасом окидывая творящийся бардак. Он не узнавал квартиру, в которой вырос. Хуже того, не узнавал и брата. Заметно похудевший, грязный и неприязненный. Миша был голым по пояс. Некий узор-татуировка, напоминающий не то извивающихся лент, не то змей, на всю правую руку, и старый шрам на боку – полученный из-за него, Паши. Тонкая полоска напоминала Павлу, что когда-то Миша о нем заботился и защищал, как в том случае с хулиганами. Удрученный и подавленный брат совсем не походил на себя прежнего. Миша закинул ногу на ногу, и один резиновый тапок соскользнул. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Было грустно и смешно смотреть, как он пытается делать вид, будто все нормально.

– У тебя готовы бумаги? – сухо спросил Паша. Ему становилось дурно и тошно оставаться в этом месте еще хоть немного.

– Я еще не подписал, – буркнул Миша.

– Месяц прошел…

– Ты у меня жену увел, между прочим! – прикрикнул Миша, и на том пыл его погас. Он закашлялся.

– Миш, вы с Сашей обо всем договорились… И с тобой мы не раз говорили. Что опять не так-то? Ты сам отказался от нее.

– А ты и рад был подхватить, – съязвил брат.

– Прекрати, – замотал головой Павел. – Подпиши бумаги, и я оставлю тебя в покое.

– Подпишу, – кивнул Миша. – И вышлю тебе почтой. Не задерживаю, – указал он рукой на выход.

Павел вздохнул. Все уговоры были бесполезны и обычно заканчивались аналогично. Что именно раздражало Михаила, что ввело его в такое состояние – понять было сложно. Он бросил Александру с ребенком. Паша не сразу отважился предложить ей свою помощь, но он был искренен в своем стремлении поддержать хорошую девушку, не отказать в крове. Постепенно они решились и семью создать. Было, наверное, бесчестно поступать так с братом, однако Павел приложил все усилия, чтобы примириться, донести свою точку зрения. Но они с Михаилом долгое время находились в сложных отношениях, так и эта ситуация ничего не разрядила, в сущности не изменила.

С момента беспрепятственного, по обоюдному решению расставания Миши с женой Сашей (всего после четырех месяцев в браке) минуло полгода, она подала на развод месяц назад, и вот Паша хотел урегулировать все миром. Но Михаил упорно не ставил свои подписи на необходимых бумагах. Вечерами он названивал Саше, донимая ее бессвязной болтовней и жалобами. Причем все они походили одна на другую, так как Миша не помнил, что говорил в прошлый раз. Дурная привычка грозила довести его до психиатрической клиники, в лучшем случае. Никогда Павел и представить не мог, до чего опустится его любимый когда-то брат. Своей вины он не видел, ведь вытаскивал Александру, оставшуюся ни с чем в ее тяжелый период, с девятилетним сыном от предыдущего брака. Паша не жалел, что поступил так, поскольку был дружен с ней, по-настоящему сочувствовал и переживал, когда у них с Мишей начались разлады. Только она и сумела на короткий период «приструнить» буйный нрав Михаила, направить его в нужное русло. Пока он сам не разрушил тот хрупкий мирок.

Теперь все катилось по наклонной дальше и дальше.

– Миш, во что ты себя превращаешь? – с содроганием в голосе спросил Павел. – Боже, это ведь наш семейный дом. Небось, родительская спальня на черта похожа.

– Она в порядке, – резко воскликнул Михаил. – Не надо уж меня сволочью выставлять.

– Я беспокоюсь за тебя, – проникновенно продолжал Паша выплескивать давно накопившееся. – Ты же никогда так низко не падал. Неужели я тому виной?

– Не ты, – помотал головой Миша. После паузы добавил: – Садись, чего уж.

Он уступил табурет и вышел. Павел присел, совсем распереживавшись. Захотел смочить горло, но, посмотрев на стаканы в мойке, содрогнулся и проглотил слюну.

Миша вернулся, на удивление, причесанным, чистым и одетым. От прежнего облика осталась спутанная, неаккуратная борода, но в целом вид был пристойным. Даже круги под глазами загадочно испарились. Брат был готов на разговор – это ли не чудо после нескольких месяцев игнорирования?

– Как у тебя дела? – обыденно спросил Михаил, пристраиваясь у стенки и сжимая в руках кружку. Но не для заполнения паузы или из вежливости. Миша на полном серьезе не знал о делах брата и был искренен в своем интересе.

– Защитил кандидатскую по филологии. Работаю там же.

– Хм, а зачем учителю музыки степень? – скептически выгнул бровь Миша.

– Для развития ума. А музыка и учительство – для души.

– А как Макс и… Саша?

Павел не думал, что брат решится спросить о них. Но как-то комментировать, уточнять, провоцируя на ссору, Паша не желал. Раз Миша способен на такие внешние преобразования, то, возможно, справится и с внутренними переменами.

– В добром здравии. Макс хорошо учится и хочет пойти на бокс.

– Сашина идея? – усмехнулся Михаил.

– Вообще-то Макса, но она поддержала, а я не стал возражать.

– Ребенок невольно продолжил нашу традицию.

– Остается радоваться за него, коли своих нет.

– Паша… – посерьезнел Миша. – Ты пойми, я сам все заварил и совсем не против вашей семьи. Лучше ты, чем кто-то третий. Но мне не просто примириться и вообще… все сумрачно.

– Ты работаешь?

– Механиком. Но все, кем бы я ни был, не то. Ты вот обрел себя, хотя мне не до конца понятен твой выбор. По сути же, я далек от того, чтобы иметь право давать тебе советы.

У Миши случались приступы совести, вины и самобичевания. Происходили и обратные, столь же резкие приступы отрицания от сказанного. Поэтому Паша не мог воспринимать его слова за чистую монету. Но каждый раз ему хотелось верить брату.

– И… я подпишу все. Просто это некий рубеж, черта, в рамках которой я остаюсь нормальным человеком, способным иметь семью. Только не говори мне пошлостей вроде того, что я найду себе женщину.

Паша в том и не сомневался, судя по утренней гостье.

– Ты цепляешься за иллюзию. Но вместе с тем, мы ведь не чужие тебе. И можем стать ближе, если ты захочешь.

– Ну и кто из нас верит в иллюзию?

– Ты зря так. Это возможно. Макс – не твой и не мой, он, можно сказать, общий сын.

– Не трави душу, – насупился Михаил. – Зайдешь завтра? Клянусь, – он перекрестил рот, – все будет готово.

Паша поднялся, собираясь уходить, обошел его и оказался спиной к окну.

В этот момент Михаил совершенно случайно поднял взгляд и увидел мельтешащую красную точку на затылке брата. Он сразу понял, что она означает, и бросился на Пашу, роняя его на пол и закрывая собой. Чутье не подвело его.

В ту же секунду треснуло стекло, и пуля пробила дверной косяк прямо над ними. Гильза упала на паркет. Миша едва взглянул на нее полными от ужаса глазами, как вскочил, потянул за собой Пашку с криком:

– Уходим!

Ничего не понимающий, еле волочащий ноги младший брат отправился за старшим беспрекословно, не задавая вопросов, как когда-то в детстве.

– Куда мы, зачем? – спросил Павел уже внизу, на парковке.

Миша затолкал оторопевшего младшего в свою машину и уселся сам за руль.

– Почему мы скрываемся? Кто стрелял?

Вопросы сыпались один за другим, Пашу лихорадило от шока, и он пытался компенсировать это болтовней. Михаил же действовал собранно и ответил ему только после того, как завел мотор и вывел машину на трассу.

– Я нихрена не знаю, Пашка. Но когда стреляют, правило одно – бежать. Вряд ли целью был ты, но оставаться было неразумно.

– А ты? Есть причины стрелять в тебя?.. – с удивлением осматривая опрятный салон автомобиля, панель с наворотами. Паша был полон сомнений о природе появления этой машины у брата.

– Объективно нет. Но можно при желании найти, – едко отметил Миша. Происшествие словно встряхнуло его. – И да, у меня Toyota RaV4, купленная с рук. Я давно на нее копил, на вахтовые работы ездил.

Вопрос по машине отпал сам собой. Если Михаилу что-то было надо, он и прежде проявлял недюжинное упорство в достижении цели.

– Могли и меня выбрать мишенью, – поразмыслив, произнес Павел.

– Боже, да ты же почти святой, – в тоне Миши слышалась насмешка.

Павел дернулся и окончательно пришел в себя.

– Я обычный человек, Миша, – строго заметил он. – Не безгрешен.

– Но у меня стать мишенью больше шансов, согласись.

– Этого не отнять, – легко принял его точку зрения Паша: ему не было известно, есть ли у Миши связи с криминалом, но и без них он мог насолить, кому угодно. – И что дальше?

– Съездим кое-куда. Нужно обождать, собраться с мыслями.

Машина, то и дело, петляла. Водил Михаил беспорядочно, но довольно умело и уверенно, дискомфорта не вызывало. В паре моментов обгона Павел все же позволил себе перекреститься. Он, в отличие от Миши, в силу молитвы действительно верил.

Брат привез его в странное место – на окраину города, в самую глушь. Вокруг ни зданий, ни человека, ни живности. Один гараж, да деревья, удачно закрывающие его от дороги. Михаил припарковал авто позади гаража, совсем скрыв его от лишних (а скорее случайных) глаз. Паша поразился продуманной конспирации (паранойи?) брата. Стало ясно, куда он частенько пропадал, даже еще будучи женатым на Александре.

Миша, между тем, уже вошел внутрь, озираясь при этом. Паша последовал за ним.

– Что это за место?

– Убежище на крайний случай.

– Миш, ты преувеличиваешь опасность… – тут Павел ошалело замер, перешагнув порог.

Гараж был самым натуральным убежищем: с запасами провизии, простенькой мебелью и спальными мешками подле дивана, целые залежи книг (что вообще не вязалось с образом Миши). Стены обвешаны плакатами западных и российских рок-групп (Мишка был ценителем). В общем и целом, здесь было даже уютно и располагающе и, что интересно, чище, чем в квартире. И авто, и гараж содержались в порядке выше всяких похвал.

– Такое ощущение, что ты готовился к концу света, – заметил Паша.

– Я не верю в эти вещи, ты же знаешь. Но иногда полезно побыть в отрешении и знать при этом, что тут безопасно. Располагайся, – приглашающе махнул он рукой. – Поешь, выпей. Потом отвезу тебя домой.

Паша обнаружил в углу и мини-бар. Миша взял себе пива, Павлу кинул бутылочку воды, за что получил от него благодарный кивок. Старший брат устроился на диване, развалившись, младший предпочел скромно уместиться на крутящемся стульчике. Некое подобие перемирия между ними состоялось, и это радовало. Напрягало другое. Навязчивая мысль вертелась в голове Павла, но он никак не мог уловить ее.

Конец света… Паша мельком оглядел постеры, и взгляд зацепился за образы черепов, чертей, коней – этими символами пестрели плакаты почти любых рокеров. Павел разом вспомнил девицу разгульного вида, встреченную утром, затем выстрел. А еще раньше, утром, выходя из дома, заметил стрелу, воткнутую в дерево. Он подивился, но не придал особого значения. А теперь эти три обстоятельства выстраивались в одну цепочку и приобретали зловещий смысл.

Миша включил имеющееся радио, где местный ведущий рассказывал о погоде по стране. Он отмечал резкие засухи, ухудшение плодородности почв, что может сказаться на урожае в дальнейшем. У Паши в сознании все срослось: утренние события, изображения символики рокеров.

– Грядет Апокалипсис.

– Чего? – не сразу включился Михаил, расслабленно переключая на приёмнике станции.

– Апокалипсис, говорю. Конец света.

– Пашка, один выстрел – никакой не конец, – беспечно протянул Миша, оставив играть песню Алисы «Всадники». Пашу передернуло от количества намеков за сегодня. – Я выясню, кто за ним стоит, не волнуйся.

– Нет, Миш, это лишь предвестник большего, – убежденно пробормотал Павел, уставившись на брата в изумлении от собственной догадки. – Пустяк по сравнению с тем, что ждет нас. Всех людей.

– Выпей чего покрепче.

– Нет, я серьезно! – досадливо возразил Павел. – Стрела, блудница, засуха – Миха, это пала первая печать, точно тебе говорю! Три неслучайных элемента.

– Ну и ересь… Я думал, Библия учит добру. Христос там и все такое, – пренебрежительно отозвался Миша.

– В Библии есть тема Апокалипсиса, – нетерпеливо разъяснил Паша. – О нем писал в Откровении Иоанн Богослов. Как раз конец света и упоминается как второе пришествие Христа – перерождение, обновление земли, человечества. Моя диссертация основана на выявлении в современной литературе библейских образов и сюжетов, в том числе всадников Апокалипсиса, вавилонской блудницы. О первом всаднике говорится так: «И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить»1.

– Все-все, я понял, что ты просвещен и… чокнут? – вскинул бровь Ольчановский-старший.

– Блудница – женщина с золотой чашей в руках. Она изображается верхом на звере, чье число 666. И сегодня я встретил ее у тебя. А также два других признака за раз.

– Постой-ка…. У нее есть подвеска 666, но это же ерунда.

– Золотая чаша, – повторил Павел. – Нет, Миша, это была она.

– То есть, по-твоему, нас ждет конец света? – прозрел Михаил, подавшись корпусом вперед и отставив пиво.

– А я о чем толкую! Надо последить за другими знамениями и приметами. У тебя есть интернет?

– Чува-ак, это убежище, тут даже мобила не везде ловит.

– Там Саша, Макс… – спохватился Паша, взглянув на экран своего телефона, где и правда не было сигнала. – Надо ехать. Я могу повести, – оглядел он внимательно Мишу.

– Паша-Паша, не гони лошадей! – притормозил его Михаил, поднимаясь с дивана. – Я тебя отвезу. Только возьму кое-что. Вдруг вправду война.

Михаил подошел к стенке у мини-бара, нащупал какой-то выступ и в стене вдруг открылся проем. Встроенный потайной сейф! Все новые и новые чудеса-подробности о неизвестной жизни брата. Содержимое будоражило не меньше: взору Паши предстал оружейный арсенал. Там были и винтовки, и охотничьи ружья, и карабины, автомат, пистолеты, разнообразие ножей и даже гранатомет.

– Коллекция папы и дополнена мной. Он у нас, конечно, был спецом, а я, хоть почти и не имею возможности использовать и половину арсенала, не мог удержаться и приобретал некоторые редкости и новинки, – гордо указал он на Браунинг и Вальтер. – Классика, однако, лучше всего, – кивнул Миша на винтовку. – Но придется брать обрез.

– Ты тренировался? – изумился Паша. Их папа был военным доктором, но страстно любящим охоту. Он с детства приучал сыновей и стрелять, и заниматься спортом в целом. По виду Михаила трудно было предположить, что он не оставил тренировки.

– Каждую неделю здесь, в лесу. Такой навык не прощает простоя.

Миша выбрал обрез, Вальтер, охотничий нож и протянул Паше Макаров.

– Я не стреляю, – отказался Павел. Он-то как раз и зарекся брать оружие.

– Тогда нож, – брат всунул ему в карман плаща складной ножик.

– Давно у тебя все это? Для чего? – не укладывалось в голове, что Миша – простой механик, да еще и погрузившийся в запой, сохранил в себе это странного для гражданского человека увлечение.

– Давненько, – бросил Михаил, укладывая вещи в рюкзак. В неприметном шкафу у него нашлась и одежда, часть которой он также утрамбовал с собой. – Я никому не показывал гараж, но сейчас пришло время. Ну и должен же я был где-то хранить оружие.

С последним утверждением было не поспорить. Наверняка у Миши и лицензии на все не имелось. Доставшееся ему от их папы могло быть зарегистрировано, но все остальное – навряд ли. В данном вопросе Мишка не был щепетилен.

Не прошло и получаса, как они поехали обратно в город.

– Как тебя угораздило купить такую машину?.. – все же спросил Паша.

– И скатиться потом в алкоголики? – хохотнул Миша, уловив посыл Павла. – Жизнь переменчива. Ну и, честно говоря, в дороге или убежище я провожу больше времени, чем дома. Поэтому там такой хаос. Но я приберусь.

– Меня радует, что ты меняешься буквально на глазах.

– О, да я тот еще хамелеон, – отделался шуткой Миша.

В самом деле, было странно, что он резко взялся за ум, начал говорить правильные вещи, строить планы… Вообще не походил на то неадекватное чудище, встретившееся Паше утром.

Чем ближе, однако, они подъезжали к его дому, тем сильнее нарастало волнение Павла. Тугой комок напряжения сжался внутри. Он гнал от себя дурные мысли, но какие-то отголоски сознания сулили беду.

Неудивительно, что в подъезд за Павлом отправился и Миша. Поддержка младшему сейчас не помешает, пусть старший и трусил перед встречей с бывшей женой.

Еще на лестнице Паша почувствовал страх и дурноту. Войдя в квартиру, Паша медленно продвигался к спальне. Ужас нагнетался все сильнее, он был необъясним и неподвластен. Но увиденное напрочь лишило его возможности соображать.

Паша только заглянул в комнату и сразу обнаружил распластавшихся на полу, в лужах крови, мертвых Сашу и Макса. Ее, прекрасную фею с длинными волосами, и мальчика с застывшими безвинными глазами. Александра, вероятно, сжимала ладонь сына – пальцы их были совсем близко. Из грудной клетки обоих торчали стрелы.

Перед глазами Павла все померкло, поплыло и потемнело, он еле расслышал слова Миши:

– Мы будем сражаться, слышишь? Отомстим.

Паша был раздавлен и не хотел верить своим глазам. Перебарывая подкатывающую к горлу тошноту, он отступил назад, в коридор, и сполз по стенке вниз. Стало тяжело дышать. Что, что Павел только что увидел? Какой-то сон-кошмар? Циничный хоррор? Но нет, все, все происходило наяву! Отчаяние накатило на него, и он погрузился в бездну боли, то ли взвыв, то ли закричав.

Паша не помнил, что происходило потом. Разум был мутным, не улавливал никаких влияний извне. Перед глазами застыли его дорогие Сашенька и Максимка. Мертвые, увековеченные в своей молодости. Милая, нежная Саша, только-только проникшаяся к Павлу, и озорник, оживленный пацан, уже называющий его папой. Что с ними стряслось?! Почему?! Как, как такое могло случиться?

Паша слабо уловил, что почему-то снова в гараже. Мишка забрал его к себе, запер, а сам куда-то ушел, прихватив ружье. Павел же до ночи был погружен в бесконечную череду вопросов и воспоминаний, переживая смерть горячо любимых им людей.