Читать книгу Нини и её счастье - Екатерина Старун - Страница 4

Именно с названия всё и началось. Как обычно, проверяя сообщения в соцсетях, я наткнулась на пост в фейсбуке. Выбери название своей книги. Первый столбец – это первая буква имени, затем фамилия и дата рождения. «Боль забытой нежности» – смешно! подумала я, но слова тронули сердце и воспоминания. Как раз в этот момент я училась жить без прошлого, без сожалений и стенаний по поводу несбывшихся надежд и ожиданий, обещаний и сказочных посулов. Я просто училась жить. Сама.

А как я жила до этого момента? НЕСАМА. (Некоторые слова в этой книге будут выделены крупным шрифтом и написаны слитно, потому что это слова-диагнозы, слова-ключи). Знаете же, что у каждой двери есть ключ и, имея его, вы легко откроете любую запертую дверь. Так вот наше сознание устроено сложно—вымудренным способом, и в нём полным-полно дверей.

Деревянных и не очень, тяжелых и совсем лёгких, свежеокрашенных, обшарпанных, резных, с тайными знаками, разбитых тяжелыми сапогами, пострадавших в пожаре и прозрачно-невидимых. От каждой двери существует ключ. Я знаю, что он есть. Даже когда невозможно разглядеть замочную скважину, она есть. Просто должен прийти момент, когда ваши глаза будут готовы распознать среди трещинок или диковинных павлинов на двери заветную щёлочку, куда и вставится заветный ключик.

Так вот, жила я НЕСАМА. Жила в плотной связке с любимыми, а, возможно, и любящими людьми. Жила под впечатлением радостных образов, которые всенепременнейше обязаны были привести меня к счастью. Но в самом раннем детстве некий добрый, а, возможно, косящий под него, Волшебник рассказал мне секрет, благодаря которому я буду гарантированно счастлива. Все просто: «Будь удобна»! Видишь – шкаф удобный, трехстворчатый, на высоких ножках и с вместительной антресолью. Лакированная мебель вышла из моды, а он до сих пор стоит в доме, потому что он удобен.

Посмотри как сильно он удобен:

1. Вместительный, трёхстворчатый, есть полки для белья и штанга для плечиков с одеждой.

2. Благодаря высоким ножкам, под ним легко мыть полы и ещё там удобно хранить две коробки со старыми фото.

3. Антресоль! Она шедеврально прячет всякий ненужный хлам, который может пригодиться в мифический «чёрный день». Когда он придет, а он обязан прийти, не зря же мама не один десяток лет хранит на антресоли юбки и блузки, платья и даже носки, в которых «в люди» уже не выйдешь, а в «чёрный день» они спасут нам жизнь. Для несведущих расшифрую, «чёрный день» – время, когда денег в доме нет подолгу или их совсем мало, так что новую одежду купить не на что, а старая, по-видимому, вся резко порвётся или истлеет.

Вероятно, я была вполне себе послушной девочкой да, к тому же, ещё и умной, потому что Волшебник привёл железные аргументы в пользу «удобства». И я решила быть удобной. ПопервОй у меня не очень получалось быть совсем удобной. Я засыпала в троллейбусе, и папе приходилось меня нести на руках до дома. Но лет мне было пять, и это выглядело вполне прилично.

Да, чуть не забыла! Я решила взять на себя двойное обязательство, поставить сверх-цель и стать не только удобной, но и приличной. Так как я не очень понимала – как это, то возникали трудности, казусы и непредвиденные ситуации.

Чуть позже я научилась просыпаться в троллейбусе и в любом общественном транспорте за остановку до нужной и выходить своими ногами на гостеприимную землю. К двадцати годам я усовершенствовала своё мастерство до десяти-двадцати минут дневного сна в немешающей окружающим меня людям позе. Стоя, сидя… Я могла выспаться быстро и качественно, я становилась супер-солдатом, готовым прийти на помощь, встрепенувшись ото сна.

Следующим моим достижение стала неприхотливость в еде. Интересное слово не-при-хотеть. Означает – нет хотения к еде. Посадили за стол, сказали есть щи с хлебом и докторской колбасой (так сытнее), берёшь ложку и ешь. Почему щи в семь утра, зачем сытнее? Такие вопросы даже не возникают в голове у удобного ребенка. Он рад, потому что мама рада: «Ребенок сыт и доволен, значит она свой материнский долг выполнила исправно».

Косячить я начинала в играх: здесь быть удобной никак не получалось. Я легко завязывала свои короткие волосы в хвост на макушке фиолетовым бантом и, распустив ленты по бокам головы словно длинные волосы, начинала самозабвенно петь песни горячо любимой Аллы Пугачевой. Скакалка для прыжков служила мне микрофоном, а если я хотела пошиковать, то украшала себя кружевной накидкой для подушки. Были в советские времена такие в каждом доме.

Я могла придумать любую игру, мне не было скучно с самой собой. Я была актрисой театра, мамой со множеством дочек – куклы были моей сумасшедшей любовью. Я совсем не умела обижаться, не умела настаивать на своих правилах в играх, я хотела, чтобы СО МНОЙ ИГРАЛИ. Я очень хотела БЫТЬ СВОЕЙ. Так как во дворе дети были старше меня, то чтобы БЫТЬ СВОЕЙ, нужно было принимать правила игры.

Помните такую завлекалочку: ребенок складывал пальцы руки в кулак, выставив большой палец вверх, и громко зазывал: «Кто будет играть в интересную игру, а в какую – не скажу?!» Желающие играть в неведомую игру бежали со всех концов двора и хватали его большой выставленный палец в свой кулак и так до тех пор, пока собиралась вся группа заинтересованных в игре лиц. Потом кричавший как мартовский кот организатор игры объявлял, во что сейчас предстоит играть купившимся на рекламу игрокам, после чего начиналась игра, а недовольные предложенной игрой с кислыми лицами, на которых было написано вселенское разочарование, разбредались по двору.

Я не помню себя разбредавшейся, я была за любой коллективный кипеш (разг. – шум, суета, суматоха, переполох). Позже я назвала это состояние «эффект спаниеля». Неоднократно наблюдала, как пёс породы русский спаниель, вылетая из подъезда, разрывался на несколько частей в желании бежать к тополю и поднять на него ногу, в блаженстве расслабившись после ночи терпения, побежать за кошкой и загнать её на дерево, присоединиться к играющим и шумящим детям. Глаза спаниеля Тишки были наполнены вопросами: «Как же всё успеть и ни от чего не отказаться?».

Вот так и маленькая я всё хотела успеть в своей жизни, во всем участвовать. Маленькая я не знала меры. Это про таких Александр Розенбаум написал :

«…Лечить так лечить.

Любить так любить. Гулять так гулять.

Стрелять так стрелять…»

Смеялась я до слёз и до икоты так, что болели мышцы лица и живота. Тогда появлялась мама и с металлом в голосе произносила: «Катька, хватит смеяться, а то плакать будешь!». Мама, наверное, была пророком, или договор у нее был с духом местности, в которой я закатывалась в гомерическом хохоте, потому что вскоре я обязательно обо что-либо ударялась, благо, я была непривередлива и предмет интерьера, с которым я не состыковывалась, находился сам, и начинала с такой же силой рыдать. Немного позже, в начальной школе, на такие перепады моего настроения любил смотреть класс.

Я вспоминала себя, и внутри меня, где-то в районе желудка, в нижней челюсти, в лопатках, в затылке кто-то большой и добрый распускал ремешки, сковывающие мои желания и меня САМУ. Дыхание неожиданно стало глубоким и свежим. Да, да! Именно свежим, как после дождя. Волны нежности к себе, ко многим своим проявлениям, стали окатывать меня. Состояние восторга даже родило несколько слезинок счастья. Начинающая звучать привычная боль «я не такая, со мной что-то не так» превратилась в чудесное состояние тотальной нежности к себе, к самому факту моего существования.