Читать книгу Внушительный человек - Екатерина Вьюгова - Страница 3

О день! И ты погиб. И я ищу в себе

метаний яды, сонмы утешений,

очарованья зов и ярость всепрощений,

проклятий рык, стремление к борьбе.

О, я ищу в себе! Цветущие поляны,

убийство на лугу и зов чужих могил,

тебя, мой друг, и буйство, что воспил,

забыв и снег ночной, и верные туманы.

О, я ищу в себе! Проникновенья желчь,

свободы шаг и тёплые признанья,

моленья стон и ноты упованья,

владеющий водой опасный смерч.

О, я ищу в себе! Ищу и нахожу

песок сквозь пальцы, небо без звезды,

несталость жизни, сушу без воды

и верные своей судьбе барханы.

Синяя астра,

о, синяя астра!

Прошепчи при свету:

«И я тоже умру»,

улыбнись, покачнувшись,

под волею ветра,

кивни тем, кто, проснувшись,

порадует Феба,

оказавшись под Солнцем

с последним червонцем.

О, синяя астра,

прелестная дева,

скажи, что пропела

та серая птица?

Что ночь коротка?

Что загробный ей снится?

О, синяя астра,

прекрасная дева,

юна и нежна,

коротка и чиста,

свежа и безбрежна.

О, синяя астра,

великая дева,

полюби и меня

над свежайшей росою,

под сгнившей мечтою,

и посмотрим,

кто раньше

умрёт.

Горящий, горящий молодой человек

сидит в кресле на чёрной обивке,

переплетает пальцы и просит ночлег,

я соглашаюсь. И словно ресница,

попавшая в глаз незаконно, преступно,

сидит, ухмыляясь, горящий человек,

цветёт, ухмыляясь почти что бесшумно,

цветёт, распадаясь на языки,

на языки пламени, собираясь в костёр,

освещая собой комнатушки простор,

но не освещая меня. Молодой человек,

что ж вы хотите, стервец, от меня?

От меня ж вы хотите чего? Он сидит

и глядит. Он глядит и горит.

Как на букашку на меня он глядит,

чернокудрый горящий бандит.

Руки все в пепле, ухмылка чиста.

Глядят насмешливо его глаза.

Изящнорукий, не кричит он в огне,

становясь от него всё грязней и грязней.

Прекрасные руки. И складки на брюках

могут поведать о жизни и смерти,

о смерти и жизни. Но я близорукий,

не вижу, что кажут они о бессмертьи.

Горящий, горящий молодой человек!

Да что ж вы хотите, в конце-то концов?

Вы самый престранный на свете субъект,

вы знаете это, молодой человек?

Сидит он и тлеет. Сидит, пепелится.

Сидит этот волк, и он же лисица.

Глядит, оттого и неловко, и больно.

Молодой человек, хватит с вами! Довольно!

Он лишь рассмеялся, лицо запрокинув,

в пепле летящем насмешливо сгинув.

Что быть может невиннее пепла отжившего,

столь тяжёлой усмешкою всё изложившего?

Молодой человек ничего не боится.

Я пепел раскину на белые лица.

Вам стоит себе у него поучиться,

Молодой человек не решит ошибиться.

Молодой человек! Ну а как же проститься?

Из пепла решительно стоит взраститься.

Смерть ждёт каждого из нас

в переливе карих глаз,

в светлом омуте, в тиши,

не прогонишь, хоть кричи.

Смерть ждёт каждого из нас.

Хоть страдай ты, хоть пляши,

ешь на лавке беляши,

нет отсрочки для души.

Смерть ждёт каждого из нас.

Глас твой тенор или бас,

и не важен твой окрас,

ты щекаст или скуласт,

смерть ждёт каждого из нас.

Нет различий – стул иль трон,

слышен колокольный звон,

смерть не кара, смерть – закон.

Слышен колокольный звон.

Сейчас бы заново забыться, опустеть,

не знать, кто я, зачем, не знать и где.

Спокойно глядя внутрь себя одним глазком,

другим обозревать новейший мир,

осознавать, реальность где, а где иллюзий пир,

казаться словно вне и вместе с тем – в серёдке,

быть словно Пустота вовек неистощимым,

для самого себя неуловимым,

за гранью всякого, самим собой творимым.

Покопайся в голове

да закончи на заре,

не копайся день, а ночь,

где не скажешь мысли: «Прочь!»

Скрип зубов раздастся в тьме.

Или это в голове?

Что реальность, а что сон?

Где бунтарь, а где закон?

Мысль вгрызается в чело,

хочется, чтоб всё прошло.

Или здесь же силы жить?

Не спешите хоронить.

Мысль о будущем ушла,

а фантазия пришла.

Где реальность, а где бред?

Что возможно, а что нет?

Ночь темна. Темнее сны.

Хочешь их упрочить ты.

Смело взгляды в них вперишь,

словно в зеркало глядишь.

Сны чудны. Они полны

хаоса и твёрдой тьмы,

боли, злобы и страданья,

самому себе признанья

в мозаичности своей,

в отстраненьи от людей

и уходах вглубь себя,

где все тайны бытия.

Ночь темна. Темнее сны.

Вот они-то мне нужны.

Ты, касаясь своей рукою,

моих скрытых в усталости век,

ты казалась такой смешною,

мне шепча: «Молодой человек,

ведь тебе надо ласки, тепла,

ты не можешь быть вечно хмур,

ты не можешь быть вечно зол,

сквернословен и пошл, и угрюм.

Будь со мною же ласковым, милый,

и, поверь, станет легче тебе,

я тебя никогда не любила,

но не стоит об этом скорбеть,

да и ты бы не стал… Мой хороший, смурной,

на лице твоём смерти печать,

а в глазах – негасимое пламя,

ты окутан святой тишиной,

не даёшь называть себя мягко,

запрещаешь любое «постой»,

на тебя погляжу я украдкой —

ну а вдруг улыбнёшься с собой?

Мне так жаль: никогда нам с тобою

не ступать по граниту и пыли,

но, возможно, когда-нибудь

мы скрестимся у чьей-то могилы».

Иду широким шагом меж переулков вброд,

жую из сыра и колбасок вкусный бутерброд,

смотрю по сторонам, кручу лохматой головой,

эх, кто бы прогулялся сейчас вдоль стен со мной!

Иду широким шагом, смотрю по сторонам

и вижу деву чудную, что с неба пала к нам,

стройней и гибче этих ножек я и не видал,

изгибы их чертил, пожалуй, сам беглец Дедал!

Привычною походкой приблизился я к ней

и стал ей наговаривать про родство теней,

про тихий юный гений такого-то старца

и про её чудесные, манящие глаза.

Я думал, что удачно поймал её в рукав,

но вдруг увидел скуку в чарующих чертах.

Ох, подожди, волшебная, дай тему изменить,

но девушка себя уже велела позабыть.

Куда ты, красна девица, златая голова?

Ну отчего ж не спросишь, как мои дела?

Ну почему не хочешь со мной вина испить,

ведь я готов билет в кино тебе купить!

Иду широким шагом меж переулков вброд,

закончился мой вкусный и сытный бутерброд,

смотрю по сторонам, кручу лохматой головой,

эх, кто бы прогулялся сейчас вдоль стен со мной!

Всё вокруг беспрерывно поёт:

птицы, дороги и лайка,

соседка с приличной для ладоней задницей,

соседка с майкой «Ямайка»,

выпивший беспричинно сосед,

а на самом деле с причиной,

даже мой кактус поёт на окне,

а я сижу мертвечинный.

Зачем я сижу и сижу на диване,

зачем мне, смешному, попытки?

Зачем я тереблю свои раны,

зализываю их по привычке?

Зачем я такой весь: глупый, дурной

и шальной, пошальнее той пули.

Когда-то был старый, теперь молодой,

а, может, и снова старый.

Мне противно вино, мне противна вода,

мне противны чужие рассказы.

Я ползу через дни и через года,

не сдвинувшись с места ни разу.

Когда мне откинуться и от чего

отбросить свои копыта?

Когда станет меньше крепких тревог

и снов моих ядовитых?

Ответов негусто, пустые карманы,

ни слов у меня, ни денег,

ни искр в душе, ни кусочка нирваны,

ни задорных и ярких песен

Я сжигал все ваши догмы

и кидал на чётком форте

самому себе приказы.

Я король. Чредой указы

из-под рук выходят стройно,

я считал, что я достоин,

жить, чтоб править, жечь, чтоб жить,

самого себя любить,

не касаться никого

и до сердца своего

не пускать ни деву чудну,

ни юнца, что златокудрый,

не иметь средь всех любимца

и стегать до врат мздоимцев,

самого себя любить,

жить, чтоб править, жечь, чтоб жить,

всех пристойных позабыть,

бросить в Лету все мечты,

огранить свои черты

и под звук виолончели

мыслить, как все очертели,

отвернуться от любого,

даже самого драгого,

взглядом молча вглубь себя,

ужаснуться, затаясь,

но терпеть и не сдаваться,

заново в себя влюбляться,

познавать и вновь творить,

жить, чтоб править, жечь, чтоб жить.