Читать книгу Из жизни одного клана. Книга первая - Елена Александровна Андрианова - Страница 1

Наконец-то. Я спокойно прошла на перрон к своему автобусу. Без 10 минут полночь. Самое время. Я часто езжу между Е. и К. и успела, кажется, изучить все автобусы этого направления изнутри. На 24 часа обычно ставят один из стареньких корейских страдальцев, пребывание в котором мало совместимо с комфортной жизнью, особенно уральской зимой. Эта "машина смерти" все время неисправна: то двери не закрываются (и это зимой-то), то сцепление барахлит, то сиденье не откидывается, то отопление не работает. Так вот, собственно, этот автобус – не герой моих кошмаров. Начать бить земные поклоны и креститься?

Скучно, позволяю себе поозираться. Дело не бесполезное, между прочим: так и норовят то на полку с любовно разложенной курткой грязную сумку поставить, то подтянуть что-нибудь чужое. Беда, прям.

Сегодня много было пар, зато совсем не было маленьких детей. Уж не знаю кого за этот подарок благодарить: маленькие дети в замкнутом пространстве – атомный удар по нервам и без того недовольных жизнью, сонных людей. Наконец все пассажиры расселись. Мы тронулись.

Дробный стук где-то в районе хвоста автобуса заставил меня отвлечься от вялых мыслей и любимого лейт-мотива кинофильма Ромео и Джульетта 1968 года выпуска, льющегося из наушника прямо в мое левое ухо. Молодой человек опоздал на рейс на пару минут, потому и был вынужден бежать за автобусом. Чаще всего в таких ситуациях дяденьки водители, измочаленные ночными бдениями за баранкой, не склонны становиться на место опоздавших и, тем более, пропускать их в салон с ободряющей улыбкой. Обычно тяжело дышащих от быстрого бега парней и девчонок (дяденьки и тетеньки никогда не опаздывают…) на пути к своему месту сопровождают негодующий взгляд и пара непечатных слов, а то и выкуп места, которое уже было вычеркнуто из пассажирского листа контролером. А этому повезло – и автобус догнал, и не прокляли до 7 колена. В общем, сегодня все складывается на удивление удачно. И молодой мужчина, нужно заметить, очень эффектный наружности прошел на свое место (сразу за моим сиденьем) без финансовых убытков и без недобрых взглядов водителя. Я засунула наушник обратно, радуясь, что не пришлось слушать ругательства, и включила музыку погромче.

Собственно, кто их знает этих водителей, какие существуют суеверия по поводу возврата в точку начала рейса или непредвиденных остановок. Может остановка в начале пути к поломке или аварии? Меня это вообще никогда не интересовало и в этот раз, как и всегда. Меньше переживаний – меньше поводов для кошмаров. Так что через пять минут я уже и не вспоминала об остановке и о соседе.

Как правило, я очень мало внимания уделяю людям, с которыми сталкиваюсь походя, если, конечно, у меня нет особой причины быть в них заинтересованной. Мужчины вызывают мой интерес только будучи в чем-то выдающимися (размеры живота в тот же раздел), женщины внешностью, дети – криком, пожилые люди – громкими разговорами и злыми замечаниями в отношении окружающих. Часто это первый интерес быстро перерастает в раздражение, особенно по последним двум пунктам. А в таком маленьком пространстве, когда ощутимо не хватает воздуха и так необходимого мне спокойного одиночества…люди мешают даже просто своим присутствием. Так, к чему это я? А, сегодня, по-настоящему, я заметила только того красивого мужчину, как будто сошедшего с обложки глянца, да еще, пожалуй, женщину на противоположном ряду. С ее габаритами стоит покупать уже два места в салоне автобуса, а не одно. И на нее я обращаю внимание, только потому, что мне не единожды приходилось сидеть рядом с большими людьми, и я знаю, что пространство, отведенное мне, уменьшалось тогда в два раза, а настроение,… тут уж и говорить не о чем. Ну, и Бог с ней! Не мне ехать, расплющенной по стеклу. Отбросив мусорные мысли, я занялась привычным делом – начала строить планы на несколько дней вперед, додумывать недодуманное по работе, осмысливать просмотренное-прочитанное (привычка). Все это помогает мне заснуть в автобусе и скоротать избыток времени, в конце концов, смириться с вынужденными временными неудобствами. Признаться иногда ночью, в унылом темном автобусе, среди незнакомых людей меня мучает еще одна мысль, пожалуй, немного детская и очень экспрессивная: «О Боже, какая же пресная жизнь!». Возможно, это признак депрессии и поры бы…

– Держитесь! – раздался мужской вопль со стороны первых мест.

Всего мгновение и мой лоб встретился с подлокотником сиденье параллельного пассажирского ряда, что-то в голове поменяло свое положение и сознание на пару секунд покинуло меня. Очнулась я уже в проходе между сиденьями, куда вместе со мной повалились пакеты с полок и бутылки из-под минералки, стоявшие до того под ногами моих соседей с обеих сторон. В общем, не так плохо я себя чувствовала, если не принимать во внимание странно-воздушное состояние в моей голове.

Автобус кидало из стороны в сторону, да так, что становилось очевидным – если не остановимся, то в скором времени перевернемся к чертовой матери!

Многие пассажиры сменили место своего пребывания с начала пути на тоже что и я, то есть оказались на полу. Другие, набивая шишки и синяки о подлокотники, подставки под кружки и собственные вещи, пытались удержаться на сиденьях. И за это им большое человеческое спасибо, поскольку, если бы со всего размаху на меня приземлилась, например, тетенька с ближайшего ко мне сиденья, я бы точно не дожила до остановки в собранном виде. (И что я к ней прицепилась? Ну, вот заметная она? А я злая, наверное. Хм.)

Нужно отметить, что в такие патовые ситуации на меня снисходит вселенский пофигизм, то есть, конечно, ближе всего это чувство к глубокому спокойствию, апатии, возможно шоку (смутно представляю, что это такое), но я предпочитаю думать, что это собранность и идеальный самоконтроль. Но какая, в сущности, разница?

Оглядывая трясущийся в эпилептическом припадке автобус почти трезвым взглядом, я, продолжала сидеть на своем неудобной новом месте без всякого движения, пока не поняла, что мы собственно и никуда больше не движемся. За окном пейзаж не проносится со скоростью 150 км/ч, а только дрожит, оставаясь неизменным. Мотор все еще работает. Люди, разбросанные неопрятно как мягкие игрушки, дергаются и кричат.

«Пожалуй, никогда не достичь кинематографистам такой картинки»,– как-то отстраненно подумала я.

Часы над приборной доской водителя ярко мигают – 00.30. Значит по всем возможным подсчетам, мы только-только выехали на трассу. Я мотнула головой из стороны в сторону. Из всех окон были видны только ветки, везде ветки. Слева, справа, прямо передо мной и, подозреваю, за мной, как если бы мы стояли не посреди дороги, а где-то на тесной прогалине посреди густого леса. Через 3-5 минут какого-то флегматичного ожидания я была готова начать пробираться к выходу. Запах пота, разлившегося пива, становились невыносимы до тошноты, от слабых стонов и просто безысходных повизгиваний хотелось набить уши ватой. Меня почти тревожило это. Я даже почти начала различать цвета. Но нет, показалось – все по-прежнему бесцветно-серое и замутненное.

Ни на минуту за весь этот кавардак мне не пришло в голову, что со мной что-нибудь произойдет плохое, ни минуты мой организм не потратил на болевые ощущения и душевные терзания. Только адреналин хлынул в кровь, по телу разлилось тепло и захотелось активных действий. Захотелось встать. Я резко вдавила стопы в человеческое тело перед собой, подвинув его или ее вперед. Встала. Неожиданно перед глазами все поплыло. Автобус начало раскачивать по все увеличивающейся амплитуде. Ветки выбивали стекла, цепляли волосы и одежду людей, рвали ткань и кожу. Автобус, вновь начал движение!!!! Он как таран, стремился проломиться сквозь не такой уж приветливый лес, не смотря ни на что. Мне казалось, что даже удалось расслышать сквозь треск и крики людей надсадный скрип механики, несогласной, справляться с такой нестандартной задачей – прорываться сквозь сопротивляющуюся чащу. Скрежет прогибающегося металла и звуки рвущихся-ломающихся веток, предметов, разбитых стекол уже почти заглушали голоса…

С интуицией у меня всегда было плохо… Никогда собственно не могла оценить предел своих возможностей, склонная их преувеличивать, нежели преуменьшать, часто останавливалась в шаге от увечий. И сейчас, если бы не чьи-то сильные руки, обхватившие мою талию, и усадившие обратно на пол, я бы поднялась во весь рост и оказалась бы в уязвимом положении перед последней, самой страшной минутой тряски. Сейчас автобус не просто ходил ходуном, его подбрасывало вверх и в стороны, как если бы кто-то играл в мяч и перебрасывал нас от одного играющего к другому. Автобус фактически отрывал свои колеса от земли, подскакивая на огромных корнях деревьев, кочках и камнях. Несколько стекол…большинство стекол первых рядов оказались разбитыми, и кто-то летел на улицу, через огромные неровные дыры на месте окон, обдирая по-летнему голые руки и ноги. Истерика первых, как теперь очевидно, относительно спокойных минут тряски, превратилась в громкие стенания и визг. Неразбериха царила кругом. Люди толкали и били друг друга в попытках освободиться из-под кого-то или чего-то, кто-то пытался вытащить осколки стекла из рук, кто-то истекал кровью. Все изменилось. Для меня. Стало каким-то вещественным: и чувства, и звуки приобрели смысл. Начали появляться цвета. Мне было жаль себя и окружающих. И страх. Он неожиданно просто прорвался в мое сознание и поглотил мое спокойное и тихое "ничто".

Но все закончилась на один счет. РАЗ! И как по команде, наш автобус встал на четыре колеса и замер. Мы не сразу поняли, что все закончилось.

Меня прикрывали чужие руки, почти сплошь покрытые чем-то серым вперемешку с битым стеклом. Только сейчас, в неожиданный и до обидного краткий миг тишины, я почувствовала дыхание отдельно взятого человека, того, что пытался меня прикрыть собой. Крики и ругань возобновились быстро, но сейчас – без грохота истязаемого автобуса, стало возможным слышать собеседника.

– Спасибо…– сипло удалось выдавить мне со второй попытки.

Ответа не последовало, да, и не нужен он был мне. Я сейчас хотела только одного – на воздух. И не заботилась о соблюдении приличий. Не дождавшись, пока он уберет руки надо мной, я оттолкнула их в сторону и попыталась встать.... Я думала все закончено. Приехали.

Я ошиблась. Вновь. Люди, получавшие надежду выжить, оказались, большим злом, чем потерявший управление автобус.

Женщины и мужчины в едином порыве бросились к выходу, причиняя еще больший ущерб себе и окружающим, чем недавняя тряска. Ноги не разбирали куда наступают, руки – за что хватаются. В результате чудом спасшиеся люди начинали драться здесь же – стоя на сиденьях и в проходах, лежа, пиная идущих и сидящих… Мое желание выбираться вместе со всеми остальными, испарилось, как не бывало.

На нас напирали сзади все, кто был в состоянии передвигаться, и мне очень повезло, что мое место было в хвосте нашего автобуса, иначе через меня пытались бы пройти гораздо большее количество человек. Темнота вокруг не была абсолютной, к сожалению. И те, кто рванулся вперед, шли на мигание мобильников и кое-где оставшихся светильников, к тому же мы все же в широте Белых ночей и сейчас светло. Верните мне мое предыдущее состояние!!!!…Господи…Да, что же это творится! Я обернулась. Кто-то попытался поставить ногу в тяжелом ботинке на моего невольного защитника, не обращая внимания на выбор путей передвижения. Держась за сиденье обеими руками, мужчина почти подпрыгнул, бросая свое тело через нас, но… был одним неуловимым движением отправлен обратно, там и затих.

Только наш частный случай закончился без увечий. Впереди люди пребывали в агонии. Это было бы смешно, если бы не было так страшно. Человеки, наступая на тела, тех кто, не смог подняться с прохода между сидений, шли вперед. Самые живучие перелезали через спинки соседних сидений, швыряли их хозяев в стороны, оттирали к окну, спихивали в проход и продолжали движение. Эти скулящие, страшные в своем безумии люди, еще час назад считавшие неприемлемым мат и распитие спиртных напитков в общественных местах?!

А я все сидела, зажатая между сидений, и смотрела на этот грустный спектакль глазами не менее безумными, чем у остальных, но не лезла вперед, хоть это желание было первым после окончания этой котовасии, а размышляла о том, что я этой встряски в своей жизни и хотела, этих нескучных событий и желала для себя? Да уж. И впрямь – бойся своих желаний.

Оглушенная наблюдаемыми картинами, я не заметила, как во мне рождается отвращение ко всему окружающему. Хотя не отвращение – брезгливость. То непонятное приятное в своем безразличии спокойствие опять затопило мое сознание, никакие другие чувства: ни жалость, ни понимание сложности бытия в данной конкретной ситуации, меня не заботило. Такое долгожданное безразличие. Я хотела выкинуть всех людей за шкирку из автобуса лишь потому, что они создавали много шума, и мне было неприятно на них смотреть. Я, пожалуй, собиралась оттеснить всех и (если понадобиться грубо), кто встанет на моем пути к выходу и выбраться отсюда как можно быстрей, потому что предпочитала свежий воздух этой непонятной вони потных, грязных, окровавленных тел. Только и всего. Я уже качнулась вперед, чтобы осуществить замысел, как кто-то опять рывком усадил меня обратно. Твою ж мать…Я больно ударилась головой о что-то металлическое и острое, с трудом удерживая сознание, где-то на грани восприятия почувствовала укол в шею…И на меня упала темнота… или я в нее упала.

Не знаю, сколько времени прошло, но очнулась я там же – на полу. И передо мной была все та же картина. Но как же так!!! Почему же время так медленно тянется! Я уже это видела. Те же люди. Те же позы. Боже, скорее бы сменились декорации.. И страх вернулся. Эмоции…опять эмоции. Вжавшись в кого-то, кто опять обнимал меня, я во все глаза смотрела на медленно редеющую толпу перед выходом их автобуса. Я рассматривала их фигуры, лица, одежду. Удивлялась состоянию людей и отсутствия ясности в их сознании. Общая кишащая масса все еще не захватила с собой меня с тем мужчиной, кто удерживал меня на полу. Этакий островок безопасности, в который я вжималась всеми своими косточками. К слову, поза была неудобной. И если совсем откровенно, я только сейчас обратила внимание, что вообще-то я сижу на чьих-то ногах. Ну, так или иначе, он (а это, конечно, был мужчина) особо не возражает. Вместе с нами здравый смысл на нашем острове сохранял тот мальчик, которого отправил "отдыхать" мой спутник (хотя лишь потому, что часть времени был без сознания) и еще трое неизвестных, что, стоя у уцелевших окон, пинками откидывали от себя некоторые туловища и части тел, тянущиеся к ним за опорой. Мы надеялись и ждали одного и того же – когда же закончится это поток, вываливающихся из автобуса тел.

Очередной помехой на пути движущихся пассажиров стал узкий проход к открытой двери автобуса. Вот здесь, люди "помогали" друг другу спускаться, пихая в спину и под колени впереди стоявших. Часть из дверей выпала, другая – выпрыгнула и только последние в этой "очереди" смогли просто спуститься со ступенек автобуса. Последними очень медленно фактически выползали, что странно без откровенно тяжелых травм, те по кому буквально шла первая волна. И вот, наконец, внутри мы остались вшестером.

– Все закончилось.. – прозвучало прямо мне в ухо.

Разворачиваться было очень неудобно, поэтому:

– Да, – только и ответила. – Хорошо.

– А теперь будем выбираться, – невозмутимым тоном сообщил мне знакомый незнакомец.

Я собственно сразу намека не поняла, все еще абсолютно бесцеремонно рассиживаясь на его ногах. Когда смысловая дуга завершилась, я смогла только «угукнуть» и мозг, наконец, отдал команду телу пошевеливаться.

Движение началось и в середине салона:

– Эй, вы там, так и собираетесь сидеть? – низким неприятным голосом, осведомился ближайший к нам мужчина, как раз тот, кто активней всех сбивал в плотную кучу толпу своими 50-м размером.

Уж, на его-то месте я бы в последнюю очередь задумалась о передвижении на дальние расстояния на рейсовом автобусе. Шагнув с сидения, он дал мне в полной мере оценить свою стать. Да, уж. Рост 190 с гаком, ни разу не узкие плечи. Остается загадкой, как до начала всей этой чертовщины он умещался на своем сиденье. Выберусь отсюда, рассмотрю его поближе, пожалуй.

– Пора выходить, продвигайтесь, что ли. – Повторяет свою просьбу дядя Каланча.

– Я прекрасно тебя слышу,– Огрызнулась я.

Сильные эмоции легко заменяют одна другую и если минуту назад меня посетили чувства облегчения, а затем и стыда, сейчас я бы, пожалуй, с удовольствием на ком-нибудь сорвала свои усталость и раздражение. Но это просто не моя весовая категория…

– Как тебя зовут, – примирительно спросила я.

– Степан.

– Лена, а Вы? – я обернулась назад.

– Александр, – раздался спокойный негромкий голос спасителя.

– Будем знакомы.

– А может тебе помочь, красавица… – делая движение, в моем направлении спрашивает Степа.

– Нет, спасибо, – быстро прервала я его. – Кстати. А это кто, там впереди? – Я указала пальцем на пару человек, по-моему, мужчина пытался помочь женщине встать. Вернулись что ли?

– Помогите мне, нечего смотреть…– прокричал тот срывающимся голосом, уставившись на нашу троицу.

Женщина была без сознания. Только вот отчего? На первый взгляд с ней было все нормально, только небольшие порезы на руках. Хотя… Ребята, у человека ноги под таким углом не растут. Нужно, ее на улицу перенести и наложить шину…Хммм, – мысли в голове копошились, как умирающие тараканы.

– Степа и Александр вынесете ее, пожалуйста, на улицу я пока поищу что-нибудь для шины. – Принялась я командовать, окончательно приходя в себя. – И постарайтесь не трогать ногу, хотя это и так понятно, конечно, – заканчивая фразу, я отдернула ей платье, которое задралось уже почти до талии и собрала ее блондинистые волоса в хвост.

Мужчины хмыкнули, но просьбу-приказ выполнили. И то верно.

Судя по всему женщина, получила повреждение еще в начале тряски, нога уже отекла и начала наливаться синим цветом. Оставалось только сказать спасибо за то, что она находилась в бессознательном состоянии и не могла испытывать весь спектр болезненных ощущений, а мы, в свою очередь, были избавлены от ее стенаний. А еще нужно было сказать спасибо, моему школьному медику, которая решила, что нам нужно знать, как оказывать первую медицинскую помощь. И я сейчас, впервые, между прочим, после окончания школы, буду применять эти знания. Еще, правда оставалась возможность позвать врача. Может, в этой осоловелой толпе найдется медик? Вряд ли, конечно, но мне искренне не хочется причинять женщине дополнительные болезненные ощущения. А ведь она когда-нибудь придет в себя, и это может произойти как раз, когда я буду тревожить ногу.

Выбраться из автобуса удалось только по прошествии 10 минут. Женщину спускали втроем, пытаясь удерживать ее от неприятного соприкосновения со ступенями и поручнями автобуса.

– Еш-крандык!? – всю бурю эмоций, взметнувшихся во мне, как только окинула поляну беглым взглядом, я постаралась вложить в это междометие. Впрочем, легче не стало.

Из автобуса мы вышли на полянку очень скромных размеров. Складывалось впечатления, что мы находимся где-то посреди леса, на небольшом пяточке относительно чистого пространства. Десяток метров вокруг автобуса были завалены сломанными ветками, иглами ельника, стеклом и вывалившимися из багажного отделения сумками и пакетами. Кое-где люди уже начали очищать пространство для отдыха, стаскивая крупные фрагменты веток ближе к лесу. До него собственно было рукой подать, никаких тебе предварительных тенистых, аккуратных, почти симметрично высаженных деревьев и дорожек между ними. Лес был взаправдашний и не намного уступал тайге по моим представлениям. Мешанина коричневого и зеленого, огромные корни, фантасмагоричной формы стволы деревьев, которые располагались впритирку друг к другу. Чем темнее становилось на улице, тем сложнее было угадывать, где кончается одно дерево и начинается другое. Пассажиры лежали и сидели здесь же, на полянке, прямо на подстилке из веток и мха, на поваленных, может быть даже нашим продвижением, тоненьких деревьях, на пакетах и сумках. Однако люди быстро приходят в себя, если умудрились раскопать свои вещи и загрести их хозяйской рукой. Кто-то судорожно щелкал по клавишам сотового, а одна девушка, явно в отчаянии, карабкалась на ближайшее дерево с мобильником в руке. Видимо, в этой глуши непросто добыть сигнал.

Женщину с переломом, то есть возможным переломом, удалось поместить на самом чистом месте – сразу за автобусом, между двумя глубокими колеями от колес.

–Эй, люди есть здесь врач. – Немного подумав, добавила, – или кто-нибудь смыслящий в переломах?

Минута тишины:

– Ну? –рявкнула я.

– Я.., наверное, я, – со своего места на поваленной ели тянул руку молодой человек, явно интеллигентской наружности.

Он встал и подошел ко мне, робея, от своей смелости.

– Что значит, наверное?

– Я,.. мой папа – врач и учил меня оказывать первую медицинскую помощь и классифицировать переломы. Я ведь правильно понял, женщины, которую выносили из автобуса, у нее нога сломана, – голос парня к концу речи ощутимо окреп, но взгляд бегал.

Сейчас он производил впечатление нервного и робкого молодого человека, хоть вышел он из автобуса, как мне помнилось, одним из последних. Значит, присутствие духа не терял. Да, и на нем, в отличии от большинства пассажиров, не виднелось особых повреждений – ну, помяты немного джинсы, возможно пара синяков на ногах, о которых я могу только догадываться, неопрятная рубашка и порезы на шее, наверное от осколков, залетевших на воротник – вот, собственно, и все. Хоть мне-то что? В любом случае, он в состоянии оказывать помощь… и, наверное, не только нашей девушке, вон как на него поглядывают со всех сторон пострадавшие. Только это и важно.

Пока никто не решился увести находку у меня из под носа, я подхватила его локоть и потащила за собой.

– Как тебя зовут чудо-мальчик? Меня – Лена.

– Просто Максим.

– Вот, она простомаксим. Уже была без сознания, когда нашли ее. Ногу не трогали. Я ее бегло осмотрела, но ничего не нашла явного, и того от чего она могла оказаться в таком глубоком обмороке. Это не по моей, а по твоей части. Надеюсь, папу ты слушал внимательно.

Ответ я выслушать не удосужилась. Мою голову сейчас, когда пострадавшая была передана в заботливые руки, занимали два более актуальных вопроса. Первый: куда делись Александр и Степа, которых я оставила с девушкой буквально три минуты назад, и второй, что это за мужской голос с командными нотками проповедует на полянке пассажирам. Если ответ на первый вопрос останется неизвестным до появления парней, если они вообще соизволят появиться, то по второму вопросу, я начала работать незамедлительно, направив свои стопы в обход транспортного средства, к поляне с пассажирами.

Я зашла к проповеднику с тыла, что называется. Со спины он внушал уважение, хотя бы тем, что взял на себя труд разгладить и заправить рубашку в джинсы и собрать свои длинные рокерские волосы в аккуратный хвостик. Безусловно, они были его достопримечательностью, на вид очень мягкие, волнистые волосы, до плеч. Прислонившись к пыльному боку автобуса, я начала осматривать поляну и, конечно, внимательно слушать оратора. Сейчас у меня появился исследовательский интерес. А любопытство, которое лежало в основе моего интереса, как известно не задушишь, не убьешь. И я определила задачу на ближайшие часы – как можно больше слушать и внимательно смотреть.

Прежде всего, я пересчитала пассажиров. 42 человека, включая меня, Александра, Степу, пострадавшую девушку и нашего лекаря. Мне казался автобус полным, а в нем, как известно, от 46 пассажирских мест. В нашем как раз 46. И водитель. Ведь где-то же должен быть водитель, который скажет, с какого перепугу завез нас в глушь! Ну, конечно, водитель. Почему я сразу о нем не подумала?! Сорваться с места на поиски новой цели меня мне не позволила набирающая обороты речь длинноволосого. Просто диву даешься, как человеку удается так стремительно менять стили поведения. Не удивлюсь, если он был одним из первых выбравшихся из автобуса.

– Мы все попали в сложное положение, многие ранены, – вещал он. -Поэтому каждый должен помогать другому. Если у вас есть медикаменты, поделитесь с тем, кому плохо. Как мы знаем, у нас есть врач в коллективе, но может распределить лекарства. Нас скоро спасут, но пока мы будем помогать себе сами. Ведь живут же люди в диких местах и ничего – не умирают. А мы все люди цивилизованные, уж как-нибудь продержимся до спасателей. Возможно сутки. Но это максимум. Не паниковать! Вот, я например, могу костер развести, кто-то может с утра пойти в лес за грибами и ягодами. Да и о еде! Наверняка, многие брали с собой еду в дорогу? Ведь брали…

«Лучше бы на трассу пошли, машину тормозить и на помощь звать»– пришло в голову. Черте что…

А между тем, оратор замолк на пару секунд, но и народ молчал. Без комментариев, что называется. И мужик продолжил, добавив экспрессии своей речи активной жестикуляцией…

– О воде нужно сказать отдельно. Мы пока не знаем, есть ли поблизости источник. Нужно собрать всю, что есть при себе. Товарищи, чисто по-человечески, нужно поделиться с ранеными. Собрав воду, которая есть, можно посмотреть насколько нам ее хватит и рассчитать паек, так сказать. Мы здесь все вместе и касается это всех нас. Скажу, по-простому, если кто-то сейчас зажмет еду при отсутствии воды, то тот, у кого есть вода, но нет еды, с вами делиться не станет. Будем дружно пухнуть кто с голоду, кто от жажды. Предлагаю сейчас все, что у кого есть, снести в кучу.

– А хто делить-то будет. Ты што ли? – прокомментировала женщина, параллельно затягивая повязку на полном плече с помощью зубов и свободной руки.

– Я сама не против твоего предложения, но нужно не одного человека на это подрядить, а как минимум двоих,– выплюнут ткань изо рта и отдернув рукав потерявшей товарный вид зеленой блузки, продолжила женщина. – Я могла бы помочь. Если нет возражений, – она осмотрела поляну достаточно небрежно, так, что если возражения даже имелись, она бы не заметила, -считаю, что все ЗА.

Но возражений, на самом деле, не было, поскольку, судя по осунувшимся лицам пассажиров, главным был для них покой, а может докатился шок?

Тогда женщина поднялась со своего места и направилась к оратору. Переговоры между организаторами заняли меньше пяти минут и не сопровождались мордобоем, из чего я сделала вывод, что работают профессионалы и им мешать не стоит.

Когда кинули клич по сбору продовольствия, я без сожаления вытряхнула свои припасы в количестве трех штук: одна плитка шоколада, один питьевой йогурт, одна пачка фисташек, и пошла заниматься своими делами, покуда вся остальная масса без энтузиазма перерывала личные запасы продовольствия.

Я не сыщик, я только учусь, но по всему видно, что никто и не замечает пропажи как минимум четырех пассажиров, не считая водителя. Сейчас задавать вопросы пострадавшим людям, наверное, бесчеловечно? Ну, раз так, что можно начать и с другого конца. Например, с обследования поляны по следам шин автобуса, благо борозды остались, как будто по мягкой глине ехали.

Заходя за автобус, где должен быть орудовать в поте лица добровольный лекарь, я надеялась увидеть девушку в сознании.

Максим, предоставленный себе, видимо почувствовал себя уверенней и сейчас, примащиваясь на корточках поудобнее лихо вспарывал футболку девушки. За усердие ему стоило поставить 5 с плюсом, за аккуратность 2. Ну, кто, скажите мне, пытается пороть с середины полотна, а швы, зачем созданы?

– Если хочешь раздеть девушку, стоит спросить ее разрешения.– с ощутимым сарказмом заметила я.

Наверное, не стоило говорить под руку, но фильтр между языком и разумом временно барахлил. От неожиданности парень с размаху опрокинулся на спину вместе с перочинным ножиком. Краска залила его щеки, хотя, кажется, понял, что я пошутила. А может, ему и вправду было неловко резать одежду на девчонке даже в медицинских целях.

– Зачем режешь?

– Нужно стянуть шину. Зачем кричать-то было? Я с ножиком, мог поцарапать ее, ну…– смешно наморщив лоб и растирая ушибленный копчик, отчитывал меня Максим.

– Извини, конечно, но я, кстати, спросила, не для чего, а зачем режешь, – принялась объяснять, уже понимая, что зря полезла.– Можно было вспороть швы, и меньше мороки было бы с перевязкой, и меньше времени потратил бы на портняжество. Кстати, ты, надеюсь, планировал хоть что-то от футболки оставить, а то ведь девушка, когда очнется, может и не обрадоваться, что всем была доступна для созерцания ее грудь.

– А девушка, может и не очнуться. А про груди… Мне кажется это не просто обморок. Обморок, какие имеет симптомы, а? – начал возбужденно тараторить Макс.– У нашей жертвы, если по-книжному, должны отмечаться: резкая бледность, пульс малый либо вовсе не определяющийся, дыхание поверхностное. Она, разве выглядит бледной? Пульс у нее нормальный. Вообще такой пышущей здоровьем она никогда не выглядела, – он говорил, стараясь побыстрее сообщить мне информацию, судорожно перехватывая воздух для новой фразы.– И, последнее, очнуться она должна была примерно через минуту. А без сознания она уже, – взгляд на часы, – 20 минут примерно. Я о таком не знаю. Моих знаний мало, я понимаю. Но это не обморок, хоть что со мной делай, не обморок.

– Ты что так кипишишь, ведь тебя никто ни в чем не обвиняет? Ну, не приходит в сознание, ну, значит, это какая-то разновидность, которая тебе неизвестно, а может, и науке неизвестна. Разве мало сегодня всего странного произошло? А как она обычно выглядит, говоришь?

– Ну, веселая, хоть уставшая часто…– спохватился парень и замолчал, как-то съежившись: плечи опустил, руками обхватил себя и повернулся ко мне спиной, то ли чтобы я не видела его глаз, то ли чтобы самому в глаза мне не смотреть.

– Ты почему скис? Я ведь не собираюсь тебя пытать о причинах и следствиях, и ты мне не обязан отчитываться. Давай лучше помогу шину держать, а ты будешь ее крепить.

Говорила я вполне серьезно, ну, нужны мне его личные переживания? Еще окажется история про несчастную любовь, а я все же чувствительный человек в этом плане, могу и заплакать. Ха-ха. Да, кстати, тот мужчина, который девушку помогал нести, по собственным уверениям с ней не знаком, увидел, что без движения – подошел, а она просто без сознания. А вот этот мальчик, он хоть знает ее, а с ней не остался. Это его что ли тревожит?

Я встала на колени тут же, у ног девушки, соображая на ходу, как бы взяться за дело, пока Максим занят своими чувствами. Чтобы там ни было, а уже включила его в круг буквально-таки близких друзей на этом празднике жизни. Да, и не думаю, что на самом деле он провинился в чем-то серьезном. Не редко мы казним себя за поступки, которые, в сущности, выеденного яйца не стоят. Ведь для каждого мера своя. Ну, и не стоит забывать, что при избытке чувств совершаем порой вещи в другое время и при других обстоятельствах совершенно нам не свойственные и где-то даже противоречащие характеру. Так что Максим либо снимет груз с души, поделившись со мной своими переживаниями, и выслушает мои успокоительные слова, либо будет киснуть, снедаемый муками совести и дальше, много позже найдя себе оправдание самостоятельно.

Молодой человек мерил шагами колею от автобуса, то удаляясь от нас с блондинкой, то приближаясь. В конце концов, что-то важное решив, взъерошил совершенно мальчишеским движением короткие русые волосы и направился прямо ко мне.

– Скажи, что мне делать? Я боюсь повредить ей ногу еще больше, – начала я разговор.

– Просто держи палку по обе стороны ноги, плотно прижми к коже, – Максим подал мне две самые прямые веточки, которые только возможно было отыскать в это недотемноте, длинной 50 см каждая.

Опустившись на колени с противоположной стороны от ног девушки, он начал крепить шину. Всю процедуру мы провели в молчании, не в тягостной, а спокойном, рабочем. Самым сложным было устроить ногу на возвышении, чтобы закрепить шину.

– Кстати, Максим, ты не видел поблизости одного очень высокого рыжеволосого мужчину или может статного брюнета с многочисленными порезами на руках? – я предприняла еще одну попытку разговорить молодого человека.

– Нет. Честно сказать, – начал Максим, – я был очень занят с Любой, чтобы по сторонам смотреть. Ну, приходили сюда пара человек с поляны, но на описание твое не похожи. Просили осмотреть.

– Да-а-а-а-а.

Максим вновь принялся возиться с шиной и больше не обращал на меня внимания. А мне вот было о чем подумать.

Разумней всего предположить, что ребята пошли по следам автобуса, посмотреть, а то и добраться до шоссе, позвать на помощь. Следы шин от того места, где мы орудовали с Максом, всего через 20 метров скрывались то ли за поворотом, ли вообще пропадали. Край поляны с моего теперешнего положения рассмотреть, вообще, не представлялось возможным. Наверное, все же пойти в лес ребята не решились бы. Героизм-героизмом, (ну, или отчаянье-отчаяньем), но в густом лесу, под кронами деревьев, куда и солнечным свет днем проникает с трудом, сейчас не видать ни зги. Только руки-ноги ломать.

Ну, еще можно было предположить, что они вместе, так сказать, для храбрости, пошли писать… Таких вариантов можно насочинять массу.

– Уже все, закончили. – уверенный и спокойный голос Максима отвлек меня от размышлений.– Как, думаешь, может костер развести? Или перенести Любу на поляну, там, по-моему, уже горят несколько костров. Оставлять тут ее нельзя, насекомых кучааа, фу, мерзость....– проговорил парень, прицельным ударом ладони, лишая жизни кого-то.

Его слова вернули меня к насущным проблемам:

– Макс, иди на поляну, спроси там у старших, куда сдавать еду и питье. Они там решили между собой, что все национализируется и будет выдаваться в виде пайков, каждому по равной доле.

– Приехали, – на лице Максима, впервые промелькнул намек на улыбку. – Вот так, и строился социализм, да же?

– Ага, наверное. Не знаю, я не такая древняя, как сейчас выгляжу. Там двое главных. Мужчина с волосами до плеч и кр-у-упная женщина в зеленой блузке и темной юбке.

– Какая ты политкорректна, – протянул он, поднимаясь с колен.

– Всегда. И попроси, чтобы сюда кто-нибудь пришел и помог перенести Любу.

– Угу.

Отряхнувшись, Максим пошел на поляну.

Он вернется скоро, а уже после того, как я передам с рук на руки Любу, схожу по этой темной дорожке, образованной колесами автобуса, узнаю, куда она ведет. И еще одна зарубка на память – поспрашивать про водителя. Он сюда завез, пускай и вывозит или хоть объяснит, что произошло.

И пяти минут не прошло, как пришли трое молодцев и отнесли Любу на поляну к костру, я только надеялась, что они сообразят положить ее на какую-нибудь подстилку и поближе к теплу.

Прежде чем отправиться по дорожке (больно она темная и страшная), я обошла автобус, ожидая, что осмотр даст какие-то новые факты. Свернув к левому боку машины, я стала освещать его поверхность светом от дисплея мобильника.

Краска с автобуса была нещадно содрана. На желтом остались коричневые и зеленоватые полосы. То здесь, то там проступал металл. Лес не очень-то хотел нас пропускать. Там, где удалось нам проехать либо передвигаются только пешеходы, либо какой-то легковой транспорт. А, возможно, дороги и вовсе не было. Мог ли автобус протаранил чащу? Воооопрос.

Вот, что привлекло мое внимание – открытая водительская дверь. Казалось, водитель скрылся по-тихому, сразу после остановки. Хотя почему скрылся? А может он уже там на поляне? И не скрывается и все уже все знают, пока я тут торчу.

А может он скрывается, пытаясь затесаться среди пассажиров? И не отличить его от других незнакомых лиц. Ни тебе фото, в рамочке с надписью "Ваш водитель", ни фирменной одежды. А может он выпал где-нибудь по дороге? Нет? А чем не версия? Да, не это важно. Прямо завтра сутра и стоит приступить к его поиску. Утро вечера, как говорится…

Я потянула водительскую дверь на себя. Опрос опросом, а заглянуть и поискать какие-нибудь приметы и вещи водителя – не лишнее.

Высоко, конечно, лезть в кабину. Под педалями и на коврике кроме грязи ничего не оказалась. Приборная доска и руль, тоже ничего для истории не сохранили. Пришлось подняться на ступеньку и осмотреть сиденье. И здесь – пусто. Зато над спинкой водительского места был прикреплен кармашек. Пошуровав там рукой, я нашла плотное портмоне, связку ключей и носовой платок, мужской, размером с небольшую простыню, и очень надеялась, что чистый.

Портмоне – это ведь личная вещь человека, там деньги могут быть, карточки, фото! Рыться там противозаконно и бессовестно.

Я еще минуту помяла приятную на ощупь кожу в руках и, забыв о приличиях и совести, открыла его. Совесть вообще странная вещь. Вот когда я в первом классе подняла красивую ручку из-под своей парты и спрятала ее в свой пенал, она меня просто замучила. Пришлось выяснить, чья ручка и вернуть. А вот когда, там же в начальных классах, я подножку мальчику поставила, и он протаранил лицом дверь класса, разбив нос в кровь – не мучила. О чем это говорит? Что совесть дама непостоянная, может прийти и мучить из-за пустяка, а может и лежать вверх пузом.

– Кх-кх, – тихо, но с восклицательными нотками в голосе прокашлял кто-то за моей спиной и моя душа чуть не рассталась с телом. На пару секунд, я застыла, прижав к груди портмоне, и крепко схватившись за сиденье.

– Не собираешься от туда спускаться? Если нет, то можешь не рассчитывать на ужин.

Незаметно сглотнув страх, я спрыгнула на землю.

– Александр, на фига так пугать? – вызверилась я на него.

– Никакого умысла. Честное слово – я думаю, будь у меня зрение по лучше, я смогла бы рассмотреть все оттенки эмоции Александра. А так – только полуулыбку.

– Уж, я бы тебе сказала. – Я засунула портмоне в карман джинс, не обращая внимания на Алекса, – но не стану.

Ночь, наконец, решила заявить свои права. Пока я копалась в вещах водителя, небо приобрело насыщенный темно синий оттенок. Белые ночи. Куда уж тут денешься. Зато Александр мог не рассмотреть моих манипуляций с портмоне…

Мы обошли автобус впереди и направились к костру.

– Александр, ты случаем не знаешь, как зовут распорядителя банкета?

– Николай Петрович. Вот он у горы с едой. Если не ошибаюсь, женщинам полагается пара глотков питьевого йогурта и несколько долек шоколада, – как мне показалось еле сдерживая смех, ответил мужчина. – Наше место, вон там.

Александр указал на ближний к костру край ствола старого крупного дерева, на котором уже сидел Степан.

Выпив причитающуюся норму йогурта и взяв шоколад с собой, я направилась к Степе и Александру.

Возле костра сложно было разместиться всем. Кое-где, как и у нашего, лежали бревна, но многим пришлось усесться на земле. Наверное, хорошо, что я не застала сцену дележа мест. Ничего приятного, надо полагать.

Возле одного костра я заметила Максима, склонившегося над Любой. Она так и не пришла в себя. То ли чувство вины, то ли симпатия, а может и родственные узы держали парня около ее импровизированного ложа. Очень ответственный совестливый молодой человек. Я свернула к нему.

– Максим, ты ужинал?

Я села около него, стараясь немного отстраниться от жаркого пламени

– А? – Максим был сейчас явно не здесь. Он растерянно улыбнулся и, наконец, обратил на меня внимание.

– Я спрашиваю, ты ел?

– Ну, я не хочу.

– Когда захочешь, ничего уже не останется, а ты единственный сведущий в медицине здесь человек. Тебе силы нужно не только для себя, а для Любы и других, – я старалась не напирать, говорить спокойно и ласково, как с капризным маленьким ребенком, но терпения начало меня подводить и раздражение уже сквозило в голосе. А кто сказал, что я спокойный, уравновешенный человек? И вообще, раздражение – закономерный итог тяжелого дня. Но Максим-то не причем во всей этой истории. Я предприняла еще одну попытку.

– Давай я тебе принесу еду?

– Не надо, Лен. Спасибо. Я сам о себе способен позаботиться, – последнюю фразу Максим особенно выделил.

Видимо, мне следовало, понять его ответ так, что "я не ребенок, отвали".

– А поесть все же нужно. Я ведь не шутила, что еды тебе может не хватить. Ты посмотри, – я указала Максиму на стремительно уменьшающуюся горку еды, под натиском пассажиров. – Неизвестно еще что принесет нам завтрашний день, а эта еда закончится уже сегодня и, возможно, твою долю отдадут кому-нибудь другому.

– Ладно, – вздохнул Максим, и бросил очередную веточку в костер. – Я подожду здесь.

– Хорошо, очень хорошо.

Я побежала к Николаю Петровичу. Для Макса удалось выбить два печенья, и пол стакана воды и, ввиду, особой ценности Макса, Н. П. даже не упирался и выдал все без пререканий.

На обратном пути мне казалось, хоть может то и воображение, что меня провожают голодными взглядами пассажиры. Однако еду удалось донести в целости и сохранности люди были может и злы на свою судьбу, но, слава Богу, не агрессивны. Уже не агрессивны.

Ел Максим быстро и без аппетита. Через минуту, мы уже общались. Он рассказал, что в течение сегодняшнего вечера к нему обратились 10 человек. В основном порезы, ушибы, вывихи. Скупая статистика. Остальные предпочитали обходиться без помощи, хоть было видно, что как минимум половине пассажиров требовались перевязки и обеззараживание ранок. С другой стороны, те медикаменты, которые удалось собрать и те, что были изъяты из аптечки водителя, почти закончились. Особый спрос был на зеленку и перекись водорода, как и следовало ожидать.

Максим оказался плохим информатором, чего и следовало ожидать. С самими пациентами почти не общался, разве только они пытались с ним заговорить, но наш доктор все пропускал мимо ушей. Таким образом, ничего дельного, того что могло бы пролить свет на произошедшее, я не узнала.

Я еще немного задержалась около Максима. Пыталась подбодрить, развеселить. Как шут я вообще очень даже ничего. Но настроя сейчас никакого! Однако я расстаралась и все же увидела скупую улыбку и блеск в глазах. Если кому-то принес пользу, значит, день удался, не так ли? На прощание я чмокнула Макса в щеку и побрела к своему костру, почти полностью удовлетворенная.

Степа встретил меня широким оскалом и хитринкой в глазах, как будто знал что-то очень личное. От меня он получил только хмурый и усталый взгляд. Свое ехидство ему придется засунуть куда-нибудь подальше, он не похож на того человека, который способен меня смутить.

Парадоксально, но за нашим костром помимо нас устроились еще только трое человек, и все мы поровну поделили места. Я, Степа и Александр занимали бревно на одной стороне, а напротив – на траве и частично одежде – устроилась другая тройка. Общий разговор стороны не поддерживали.

Я села на землю, лицом к огню, удобно устроив спину на покатом бревне. Оно было сухим, теплым и пахло лесом – лучшего нельзя было и пожелать. Вся эта обстановка ужасно напоминала туристический лагерь,… только без песен и спиртного. Подумалось даже о шашлычке. О, с каким бы удовольствием я его съела. Яркие фантазии привели к обильному слюноотделению. Кыш, соблазн! Срочно нужно переключиться с мягкого, сладкого, сочного …А! Так, что мы имеем? Кажется, я очень давно не смотрела на огонь. Красиво.