Читать книгу Лан-Эа, властитель небес. Том второй - Елена Александровна Асеева - Страница 13

Проснувшись, и увидев над собой волнообразную поверхность матового, голубого фона, каковой испещряли сине-фиолетовые, серебристые нити, усеянные мельчайшими и тут разноцветными крохами света, я перво-наперво подумал, что подобно моему титулу нахожусь, где-то в небесах, а может даже за гранью его. И лежу на спине на рыхлом и мягком облаке или огромной туманности газа, вряд ли гиалоплазме. Впрочем, понимание того, что надо мной лишь матерчатый купол, и сам я покоюсь явственно на ложе, подвергло меня к тому, что я сел. И тотчас внимательно огляделся, абы и впрямь досель возлежал на широком четырехугольном одре, застеленном белой бархатной материей, на котором покоилось до десятка овально-вытянутых небольших и мягких валов. Две деревянные белые спинки ложа были украшены витиеватой резьбой и ярко белыми, голубыми и фиолетовыми драгоценными камнями, стыки оных инкрустированы серебристо-белыми с голубоватым отливом полосами из граивейя. На четырех, белых, ровных столбах поместившихся по углам спального места, и увитых сверху тонкими сьребряными стебельками с только, что распустившимися тончайшими листочками наблюдалась установленная кровля из нежной двухлицевой ткани, где на матовом, голубом фоне сине-фиолетовые, серебристые нити усеивали мельчайшие, разноцветные крохи света. Столбы, укрепленные меж собой брусьями, дополнительно венчались округлыми луковками из розово-фиолетового агаркашта.

И хотя сам просмотр скрывали спускающиеся с вершин брусьев, по четыре стороны от самого ложа, сине-голубые, матерчатые, шелковые завесы, по краю расшитые агаркаштом и граивейям, я видел, что нахожусь в прямоугольной и очень большой комнате. Оная имела высокий сводчатый потолок, украшенный дивной золтой резьбой, где переплетались отростки, побеги растений, ветви деревьев, увенчанных лопастными листьями и многолепестковыми цветами. На ровном полу, во всю комнату лежало мохнатое высоковорсистое перламутрово-белое полотно. Сами же три стены (ибо одна из них отсутствовала, очевидно, предоставляя возможность наблюдать происходящее вне помещения) были обтянуты бело-перламутровой тяжелой тканью с выполненными на них растительными узорами из сьребряных нитей с добавлением разнообразных по оттенку драгоценных камней, в виде длинных витых стеблей и крупных, пышных цветов. Двухстворчатые, широкие двери с арочным навершием, находящиеся напротив отсутствующей стены были также богато инкрустированы резьбой и самоцветными каменьями.

В комнате располагались, напротив ложа, два широких голубых кожаных кресла с высокими округлыми по вершине спинками и вычурно загнутыми белыми подлокотниками. Возле которых стояли три невысоких прозрачно-белых треугольных столика, по рубежу ограненных узкими бортиками из розово-фиолетового граивейя, на коих поместились пузатые и точно плетенные из золтых веточек ковши полные живых цветов, и, тут крупных нежно-сиреневых метельчато-ветвящихся соцветий.

На одном из кресел сидел главный дхисадж, в своем, так сказать, рабочем варианте одежды. А именно в укороченной золотистой тельнице, имеющей прямой в виде стоечки ворот и разрез посередине груди, где длинные рукава, собранные в мельчайшие складки, завершались запястьями из серебристо-белого с голубоватым отливом граивейя, да черные штаны, плотно облегающие сами ноги, доходящие до щиколотки, по краю украшенные золтыми тонкими полосами в тон сандалиям. Он облокотился правым локтем об подлокотник, подпер длинными четырьмя пальцами свой подбородок и смотрел куда-то вниз, точно созерцал, что-то на полу.

Я, впрочем, не сразу его окликнул, сначала шевельнув плечами, оглядел свое тело, едва прикрытое тончайшей до колена белой рубахой, чрез которую просматривалась не только моя бело-перламутровая кожа, но и черные прахар полосы, а после внезапно ощутил тяжесть в левой ноге, точнее даже стопе и перстах. Поелику сразу попытался ими шевельнуть, но не смог. Ибо пальцы, как и стопа, и лодыжка до середины были наполнены тугим давлением, или окаменением, посему испуганно вскрикнул:

– Пречистый гуру!

И тотчас Ковин Купав Кун вскочил с кресла, а поднявшиеся вверх завесы впустили внутрь спального места насыщенный бело-желтоватый свет, вельми такой лучистый.

– Что случилось, мое милое дитя? – беспокойно протянул главный дхисадж, и, зайдя по правую сторону от ложа, ласково оглядел меня.

– Я не чувствую левую ногу, пальцы, стопу, – поспешно пояснил я и едва согнув упомянутую ногу подтянул к себе, да принялся ощупывать кожу и прахар полосы на ней.

– Т-сс, Лан-Эа, – молвил он в ответ тем не только меня успокаивая, но и высказывая всю трепетность своих чувств. – Сие не до конца в вашей сути растворилось втянутое вашим сознанием гиалоплазматическое сознание. Вы же помните, для того надобно время, – дополнил тархович и медленно опустившись на ложе сел подле, а потом приобняв меня за спину, привлек к себе и прижал к груди. – Энто временное состояние, вмале все стабилизируется, вы только не волнуйтесь, або я вас часом назад осматривал в Научном Ведомстве Садханы, с вашим диэнцефалоном все благополучно, – он так говорил, с очевидностью, стараясь меня поддержать, успокоить, и я чувствовал на себе его любовь… Любовь отца к сыну, которого ему хоть и не удалось родить, создать, но было дано взрастить.

– Благодарю, пречистый гуру, ты самый лучший, люблю тебя больше всех, – с той же нежностью откликнулся я и слегка развернув голову поцеловал через материю тельницы его в грудь, – я так благодарен тебе за заботу, за то, что ты меня всегда защищаешь и отстаиваешь.

Главный дхисадж, впрочем, не отозвался. Понеже наши чувства были взаимны, и я любил его, как отца, ценил выше прабхи и Ананта Дэви. Я понимал, что мне надо поговорить с Камалом Джаганатхом и пояснить почему так резко ушел со встречи с матками-маскулине, рассказать ему о том, что видел в том проходе и слышал от Праматери Галактики. Не только, чтобы высказаться, получить поддержку, но и самому удержать сурьевича от неправильных поступков, оные сердили Праматерь Галактику.

Однако мне также не хотелось таиться пред Ковин Купав Куном… Я не знал толком поведал ли ему Ананта Дэви о Праматери Галактике и ответвлении которое она создала, ведь он в свой срок просил меня о том поколь не распространяться. Но сейчас, тут вдвоем, я ощущал особую потребность доверится главному дхисаджу, и полагая его своим отцом, не мог, да и не хотел ничего от него утаивать, посему и начав издалека, молвил:

– Я слышал ваш разговор… Ваш, Ананта Дэви и амирнарха, знаю, что вы хотели оставить меня на Пятнистом Острожке, но Камал Джаганатх решил по-другому, – я прервался предоставляя возможность, что-либо сказать ему, но он лишь крепче прижал меня к себе и с нежностью прошелся рукой по левой ноге, распрямляя ее. – Мне надобно с ним поговорить, ибо случилось нечто такое… он должен о том ведать, – прерывисто добавил я.

– Куда вы улетели со встречи с матками-маскулине, мое милое дитя? – наконец подал голос Ковин Купав Кун и тот у него так дрогнул, как и сам он весь, едва справляясь с волнением, точно сей миг я его покинул… да не просто так, а ровно оставив на погибель.

– Я встретился с Праматерью Галактикой, ибо она меня позвала в том луче света, – заговорил я и тархович сразу замер, вероятно, уже был обо всем осведомлен от сурьевича. – Она, оказывается, не хочет моей смерти, а вспять всегда слышит меня, контролирует, защищает и даже любит. Мне показалось, она была горда тем, что я так грубил маткам-маскулине и поглотил сознание Адимахань. Но, я знаете пречистый гуру… я был так тогда раздражен… будто сам себе не принадлежал.

Я вновь смолк… Да, главному дхисаджу и не было надобности читать мои мысли сейчас. Так как я оказался предельно с ним откровенен, ведь это его мудрость и поддержка создали такие доверительные отношения между нами. И уж если говорить открыто:

– Никогда не хочу с вами расставаться, – все-таки сказал я. Ибо это должен был озвучить ему еще на Пятнистом Острожке, когда просил Ананта Дэви, чтобы в Тарх систему меня сопровождали прабха и Ковин Купав Кун. И сказать это я должен был не столько даже для него, сколько для себя, признавшись, что жить вдали от главного дхисаджа мне будет тяжелее, чем от Ларса-Уту.

– Благодарю, мое милое, дорогое дитя, – произнес Ковин Купав Кун с неизменной мягкостью своего отрывистого с хрипотцой голоса, из оного при общении со мной всегда убирал всякую авторитарность и властность. – Почему же вы подумали, что сие была Праматерь Галактика, возможно лишь проекция. Ананта Дэви пояснил, что в сверхмощном объекте, кой вы наблюдали в Галактике Гёладже, наблюдалась проекция образа вашего отца, СансарРуевитаПраджапати-джа, – тархович, кажется, и не задавал вопрос, лишь интересовался моим мнением, и я почувствовал, как он взволнован моей откровенностью и нежностью к нему.

– Я вам это покажу, пречистый гуру, – проронил я в ответ, и слегка отстранившись от него, единожды развернулся, чтобы наблюдать его лицо перед собой. Теперь он не был в состоянии считывать мои мысли, но коль я желал, мог передать ему мною виденное, пережитое, в точности и яркости воссоздавая те фрагменты в его диэнцефалоне. И для того, мне всего-навсего стоило проявить в том желание, послать, так сказать, в зоркий очес тарховича свои мысли. Однако сперва, я тягостно качнул головой, потому как плещущиеся во множестве из светящегося ореола, охватывающего его темно-голубую кожу, тончайшие струи света, отвлекали меня, собственным количеством и рябью. Я даже стремительно сомкнул и разомкнул веки и лишь после уставился в третий глаз во лбу Ковин Купав Куна, где возле сине-голубых лучиков звездочки-радужки слегка закурилась красная поволока склеры. Склера сейчас стала не просто краснеть, а прям наполняться фиолетовым сиянием, и курится много сильней. Еще чуточку и она заклубилась пурпуром, слегка прикрывая своим цветом лучики звездочки-радужки, кажется, тоже самую толику двинувшиеся по кругу. Главный дхисадж внезапно и вельми резко дернул головой, ровно вырывая из хватки моего взгляда свой зоркий очес. А после и вовсе отвернув от меня голову и взор, сомкнул все три глаза. И тотчас не только сам весь легошенько сотрясся, но и затрепетали росшие на его голове голубовато-розовые перья с красными полосами по поверхности и бело-розовой аурой сияния на кончиках.

Мне показалось даже, что Ковин Купав Кун качнулся назад вперед от принятой информации, и широко открыв рот, судорожно вздохнул, а ощутимо, все еще придерживающая меня под спину, его левая рука завибрировала. А когда тархович, так-таки, открыл очи, и, вернув в исходное положение голову, взглянул на меня, срывающимся на волнение голосом молвил:

– Почему Праматерь Галактика величала вас чадом? – спросил он таким тоном, будто лишь я и мог только это пояснить. Но я не мог. Ибо и сам не понимал почему она так трепетно относилась ко мне и столь жестко к Камалу Джаганатху. Я жаждал услышать ответ на данный вопрос от самого главного дхисаджа или Ананта Дэви, посему только отрицательно закачал головой в ответ.

– Как я понял, Праматерь Галактика гневаясь на поступки его высочество, явила новое ответвление, – отметил Ковин Купав Кун весьма задумчиво и тихо, – и она не желает формальности вашей власти. Або ее замыслы инакие, по всему вероятию, они не согласуются с теми кои выстраивает Ананта Дэви и замышлял ваш отец, – добавил тархович вслух, видимо, сказывая лишь собственные размышления.

– Я не хочу этой власти, не хочу править Нитья Веж-Аруджаном, – торопливо откликнулся я, и вновь не согласно затряс головой, – хочу, как прежде жить с вами и прабхой на Пятнистом Острожке.

– О, мое милое дитя, – произнес главный дхисадж и вновь привлек меня к своей груди, нежно поцеловав в голову. – Мы уже в Тарх системе, на планете Садхана, на одном из ее трех континентов Зара, в вашем тереме, куды прибыли нынче поутру. И я уверен, ваше великолепие, вам не стоит суетиться в собственных желаниях. Поелику то, что Праматерь Галактика вступила с вами в общение и вы, обладая сравнительно малым размером, сумели ее понять. Сие явственно указывает на то, что вы даже более значимое творение, чем мы все до сего момента полагали.