Читать книгу Лан-Эа, властитель небес. Том второй - Елена Александровна Асеева - Страница 3

Я торопливо выскочил по лестнице из собственной столовой, где внутри находился круглый и достаточно большой, хотя и низкий, стол (все еще полный еды) и два кресла, широких с высокими спинками и чуть вытянутыми вперед сидениями, на ходу продолжая запихивать себе в рот недоеденный пирожок. Сомкнутая стенами с трех сторон и потолком, столовая не имела четвертой и выходила тремя ступенями сразу на мостовую, в удалении переходящей в лесистую часть, где деревья стояли сплошной стеной. Они росли, таким образом, нарочно, абы смыкали проход в поселение для живших в лесу животных. Первый ряд из них представляли собой высокие деревья, значительная часть которых имела прямые и очень ровные стволы, переливающиеся лазурью круговых полос, а шатровидные кроны покрывали тонкие и длинные, на вроде лент с голубым отливом, листья. Достаточно кожистые они на концах еще и расщеплялись на более узкие ленты, потому и висели, лежали на земле, свернутыми спиралями. Такие точно ленты-листья спадали и с самих стволов, особую густоту создавая возле его основания.

А оказавшись на мостовой, тотчас принялся оглядываться, поджидая Чё-Линга, хотя тут кроме Дона и двух перундьаговцев никого не было видно. И если ордынский старшина сопровождал меня почитай от спальни, стоял возле стола в столовой, где мне прислуживал Никаль и Ель-ку, то два других ратника замерли на мостовой. Я почасту интересовался именами перундьаговцев и Дон постоянно мне их называл, но так как тех было десятка два не меньше, не старался их запомнить. Тем паче, что они зачастую имели достаточно длинные величания, а ордынский старшина, называя, также постоянно прибавлял их звания. Впрочем, если мы куда-то отправлялись с Чё-Лингом, также всегда выбирал из этих двух десятков, лишь особо сильных и достойных ратников, так, во всяком случае, говорил сам Дон. Имена этих пятерых я, опять же, не запоминал, а коротко их звал по первым: Идан, Озар, Пяст, Ярек и Ян.

Перундьаговцы и внешними данными весьма были схожи, посему ордынский старшина и тут предваряя мои вопросы, собственным постоянством мне их представлял. Понеже поколь я кушал (а кушал я теперь коль не у прабхи, то в своей столовой) ужель пояснил, что охраняют меня ноне Пяст и Ярек.

Сегодня небосвод на Пятнистом Острожке смотрелся почти сине-желтым, а все потому как вторая звезда Голубая Вьялица занимая почти третью его часть, виднелась сине-серебристым диском, увитым с двух сторон чуть заметными белыми завихрениями облаков. Посему и сам свет сейчас наблюдался приглушенно-тусклым, серо-дымчатым. Он еще был таким потому как заканчивался четвертый период и третий из волглых дней. Поелику дожди несколько снизили свою силу и коль они не достигали зеленовато-белой с ярко выраженной волокнистостью (ровно переплетенной внутри белыми нитями) поверхности мостовой и стоящих нас (абы ее сверху прикрывал прозрачный купол) было заметно, как капли попадают на листву, стволы ближайше растущих деревьев.

Я, так-таки, резко передернул плечами, дожевывая пирожок, когда увидел, как со стороны чертогов главного дхисаджа (охраняемых тремя замершими, словно столбы тарайцами) по ступеням спустился на мостовую и повернулся в мою сторону сам Ковин Купав Кун, одетый в нежно-лиловый флюорит, где пришитый к материи сквозной плащ, широкой полосой свисающий вниз, был ярко-пурпурного цвета, в тон сандалиям. Понимая, что коль он сейчас увидит авитару, враз свернет нашу поездку, как это почасту делал. Ибо мы с Чё-Лингом не редкостью ни поставив никого в известность уносились на кондрыке в леса, и не брали, как того неизменно требовал главный дхисадж, для меня лодочку и в сопровождение перундьаговцев.

Сегодня был именно такой день, когда на взлетно-посадочную полосу ожидалось прибытие Ананта Дэви и негуснегести велесвановцев Аруна Гиридхари, намеревающегося приступить к обучению меня гиалоплазматическому языку. И я еще загодя столковался с авитару, что мы без предупреждения поедим туда встречать гостей, так сказать, содеяв это сюрпризом.

– Вы кудый-то намереваетесь отбыть, ваше великолепие? – спросил Дон, замерший в шаге от меня, и лицо мое теперь перекосило на сторону. Уж так не хотелось тянуть вслед себя весь этот рой перундьаговцев (как неизменно толковал Чё-Линг). Он после лечения у амирнарха стал таким дерганным и почасту начинал свару с ордынским старшиной из-за его не нужной надоедливости, ровно провоцировал того на драку. Да только Дон лишь хмыкал в ответ и предельно учтиво, но также неизменно отвечал:

– И чё вы, достопочтенный авитару, дык психуете. Ведаете ж, я и мои робята, претворяем наказ Ананта Дэви. Ежели с тем не согласны калякайте внегда его высочество тута гостить будя.

Я, впрочем, ответил не сразу. Лишь тогда, когда повернулся влево, в сторону чертогов и увидел возле них, не только стоящего Янь-ди и двух похожих на Ель-ку существ, несущих в своих многочисленных руках продолговато-вытянутые блюда с едой, но и скачущего по направлению ко мне, и поколь еще удаленно на кондрыке авитару, привычно одетого в белую распахнутую, короткую и без рукавов, рубашку и такие же легкие, узкие белые штаны.

– Да, поедем встречать Ананта Дэви, – отозвался я, понимая, что все равно сопровождения не избежать.

– Пяст! Праджапати отбывает на взлетно-посадочную полосу, созывай наших робят и стремлеты! – весьма торопливо и низко пропыхтел ордынский старшина. И, хотя я стоял к нему спиной, затылком увидел, как он всего-навсего повел головой в сторону стоящего на ступени перундьаговца, а сам протянул в направлении моего локтя руку, пытаясь его ухватить.

– Догоните нас Дон, мы на кондрыке! – недовольно откликнулся я и срыву отскочил вперед, понимая, что коль ордынский старшина меня ухватит за руку, придется ждать прилета стремлета. Еще я это сделал потому как, опять же, затылком (где по объяснениям главного дхисаджа у меня располагался один из органов чувств, напоминающий органы зрения, кой он называл асвадха) заметил, как в мою сторону торопливо направился Ковин Купав Кун, очевидно, намереваясь меня остановить. Поелику я сразу сошел с места и если сперва лишь шагнул вперед правой ногой, то миг спустя уже перешел на бег, зная, наверняка, что таким побытом, меня не догонит, никто кроме кондрыка.

– Ваше великолепие, обождите, – долетел до меня отрывистый с хрипотцой голос Ковин Купав Куна и я того, и боясь все-таки сдержав шаг, остановился, да тотчас обернулся. Увидев как он, преодолев половину пути, легонечко качнул головой, точно сердясь на меня, что было вельми редко, точнее даже никогда.

– Я тороплюсь, пречистый гуру, – молвил я, слыша, как более гулко затопал позади копытами кондрык, определенно, приближаясь ко мне. Что-то случилось, Ананта Дэви прилетает не на взлетно-посадочную полосу? – добавил я теперь и более шумно, испугавшись, что тогда, однозначно, не успею его встретить, ибо он не редкостью выдавал указание приземляться вайтэдромам сразу на воду.

– Во-первых, – весьма назидательно проронил Ковин Купав Кун еще толком не подойдя ко мне и, вероятно, желая сдержать мою порывчатость. – Почему вы без сопровождения, вновь не предупредили ордынского старшину о своем перемещении. Намедни мы о чем с вами толковали, хотите дабы я немедля свернул сии ваши сюрпризы? – порой тархович так говорил со мной, полагая, что я до того достаточно дорос, вроде как стращая собственной авторитарностью. Но я почитай переставший ныть, теперь сменив тактику влияния на окружающих меня созданий, в любом случае эту власть и влияние оставил в своих руках. Посему незамедлительно качнув головой, мельком кинул взгляд на стоявшего, шагах в десяти от меня, Дона, прося его о заступничестве. Ибо последний так сказать тайный наш побег с Чё-Лингом в Эрид на кондрыке (так как это было самое любимое мое средство перевозки) закончился тем, что вмале за нами прилетела крсна, и низко зависнув над лесной далью, пульнула снотворное не только в кондрыка, но и нас. Я не помнил, как нас доставили обратно в поселение, но какое-то время не видел Чё-Линга, позднее узнав, что его в наказание Ларса-Уту отослал в Эриду, лишив права общения со мной. О моем безрассудстве было мне тогда высказано не только пара-митрой, но и пречистым гуру. И я был также, и впервые столь сильно наказан, або меня лишили прогулок, купания в океане, и даже даятеситя… Право молвить, спустя двое суток меня простили…

– Пречистый гуру, – торопливо вставил ордынский старшина, и, сделав в мою сторону приличное количество шагов, словно подпер, не давая убежать. – Чичас тутова будят стремлеты, пущай Праджапати отбывает, абы мы его ей-ей в сиг догоним, – он это сказал, потому как в отличие от иных позволял мне ребячится. Иноредь и вовсе вроде отпуская из поля видимости, а после в единый миг нагоняя и пристраиваясь сзади.

– Помолчите, ордынский старшина, – достаточно сурово молвил Ковин Купав Кун и, наконец-то, подойдя ко мне, остановился напротив. И Дон, враз качнув низко голову, замер на месте, точно пытаясь, стать похожим на следующих за тарховичем и на приличном удалении тарайцев, за весь срок моего пребывания на Пятнистом Острожке и желании с ними заговорить так и не проронивших ни слова в ответ, в чем я опять подозревал их немоту.

– Касаемо сопровождения это одно, а, во-вторых, сей ночью на виомагам, кой перевозил Ананта Дэви и негуснегести в Медуницу, прибыл амирнарх, – продолжил свои наставления главный дхисадж, вызывая во мне особое волнение. Поелику я услышал, как сдержал поступь кондрыка Чё-Линг и тихонько свистнул, подзывая меня, вероятно, не желая встречаться и выслушивать от тарховича. – Вам предстоит серьезный разговор, ваше великолепие, понеже лучшим будет дождаться прилетающих в поселении, – дополнил он, тем вводя меня еще в большую тревогу.

Абы за последние колоходы я, так-таки, привык к спокойной жизни, в том числе и в Веж-Аруджане, и сейчас намечаемая беседа, как оказывается не столько даже учеба, вызвали во мне беспокойство, которое незамедлительно отразилось на моем лице, а после и в вопросе:

– Что-то случилось?

– Да, но поколь я не стану предварять сей разговор, – отозвался Ковин Купав Кун и я, взглянув на него внимательней увидел не только, как колышутся на его голове длинные голубовато-розовые перья с красными полосами по поверхности и бело-розовой аурой сияния на кончиках, указывая на волнение, но и пролегла по коже лба нитевидная паутинка-морщинка словно поддерживающая на себе край третьего глаза, и вовсе символизирующая его расстройство. И узрев эти противоречивые чувства тарховича, я внезапно ощутил, как сильно он мною дорожит, любит, беспокоится, на самую толику захлебываясь теми же чувствами… Теплыми, доверительными оные у нас с ним сформировались за сей срок. Посему и сам, страшась того, что может оборвать это мое правящее спокойствие, рывком сошел с места, и, раскинув в стороны руки, крепко прижался к нему, негромко и весьма нервно проронив:

– Пречистый гуру, я вас так люблю, вы мне так дороги…

Рука тарховича нежно огладила мое правое плечо и прошлась по спине, он и сам слегка наклонил голову, да улыбнувшись полными вишневыми губами, убирая из голоса любую властность, мягко произнес:

– Ох, ваше великолепие, вельми дурно пользоваться моими нежными к вам чувствами. Обаче я убежден вам стоит дождаться тутова Ананта Дэви, абы я давеча толкуя с ним, увидел его вельми расстроенным, вряд ли он в таком растрепанном чувстве сумеет оценить ваш сюрприз.

– Ну, пожалуйста, пожалуйста, пречистый гуру, прошу вас, – молвил я сбивчиво, и, желая окончательно его разоружить, поцеловал в материю флюорита в грудь. Это действовало всегда и безоговорочно, потому я пользовался тем средством не часто.

– Все равно лодочку Чё-Линг не взял, а коль за ней послать вы в любом случае не успеете, – сделал он последнюю попытку удержать меня и вовсе, как говорится, слабую. Понеже я, не мешкая, и вновь прикоснулся губами к его груди и разом выпустив его из объятий, срыву развернулся и побежал к стоящему напротив чертогов прабхи кондрыку и авитару на ходу крикнув:

– Благодарю, пречистый гуру! Ты самый лучший!

Я теперь всегда правильно обращался к созданиям, существам и только в уважительно-почтительной форме «вы», но порой когда хотел показать, как сильно люблю прабху, главного дхисаджа мягко им ты-кал.

– Дождитесь сопровождение, – донесся до меня обеспокоенный голос Ковин Купав Куна, а я уже добежав до кондрыка, покрытого огненно-фиолетовыми короткими перьями, протянул навстречу Чё-Лингу руку, и тот стремительно схватив ее, с легкостью поднял меня, да тем же рывком усадил впереди себя. Зверь прерывисто вздрогнул всем своим длинным телом, а его высоко посаженная голова слегка подалась вперед так, что когда он сошел с места, и я вцепился в его красную, густую гриву два крестообразно сложенных витых рога, стали зариться своими острыми концами в поверхность мостовой.

– Скорей! Скорей Чё-Линг! – прикрикнул я на авитару, так как боялся, что со всеми этими задержками не успеем встретить на взлетно-посадочной полосе Ананта Дэви. И Чё-Линг, немедля, и вельми громко свистнул, отчего кондрык, прямо-таки, срыву дернулся вперед, чуть было, не сбив суетящихся возле столовой прабхи челядин.