Читать книгу Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Александровна Самоделова - Страница 8

Есенин подходил к свадьбе как к жизнеспособному явлению, активно бытующему в сельской местности, и сам с радостью вовлекался в ритуальное веселье. При малейшей возможности поэт старался вовлечь друзей в участие в свадебном ритуале. Так, В. Т. Кириллов вспоминал приглашение Есенина: «Не знаешь ли, где здесь продают “русскую горькую”? Еду к себе в деревню на свадьбу. <…> Поедем, будет весело, на станции нас встретят с лошадьми и гармошками. Погуляем!»[38]

Это воспоминание по своей сути (но не по географической и хронологической характеристикам) перекликается с сообщением местной жительницы с. Константиново, переданным со слов ее свекрови: «Свадьбы. Они доверили всё – весь этот, все продукты; даже ключ мне дали – вино там, продукты; говорят: ой, он меня затеребил, дай мне бутылку! Давай мне бутылку! Вот! Я, говорит, ему так и не дала. Говорю: на кой тебе? Наверно, хотел кого-нибудь угостить, что ли. Вот Есенин так – он у моей у свекрови на свадьбе, у неё. Она говорит: все продукты были, мне доверили, и ключи мне отдали; а он мене затеребил: дай мне бутылку! Ха-ха-ха! <…> Да помню: такой красивый, у!»[39] Следовательно, современники Есенина прежде всего вспоминают о хлебосольстве и широте натуры поэта.

Известно несколько описаний участия Есенина в свадебном ряжении. Только об участии поэта в качестве гостя и ряженого на свадьбе его двоюродного брата в июне 1925 г. имеется 6 воспоминаний: Е. В. Воробьевой, А. А. Соколовой, Г. А. Бениславской, И. И. Старцева, В. Лихоносова, В. Ф. Наседкина.

Заведующая отделом Государственного музея-заповедника С. А. Есенина в Константинове В. А. Вавилова привела бытовавший в родном селе поэта и в конце XX века обычай: на следующее после венчания утро по селу идут наряженные родные новобрачной «искать заблудившуюся ярочку». Они стучатся в окна дома молодого, требуют вернуть ярку, им выводят сначала одну девушку, потом другую и наконец настоящую молодую; посреди избы бьют горшок с монетами, чтобы новобрачная подметала пол. Исследовательница сообщила, что «Елена Васильевна Воробьева <ей шел 89 год> рассказывала, как в 1925 году Есенин приезжал на свадьбу к брату. А на следующий день она видела его среди наряженных. На нем было синее платье с оборкой, а на голове полушалок. И такой он был красивый в этом одеянии… Елена Васильевна вспоминает: “Зашел он к нам в дом, поздоровался со всеми и спросил: „Ну, как, хорошая я барышня?“ Свекровь ответила ему: „Да, барышня из тебя хорошая вышла“”».[40]

Эти сведения дополняются воспоминаниями А. А. Соколовой, жены директора школы в Константинове, к которой заходил ряженый в женскую одежду Есенин летом 1925 г., когда он приезжал на свадьбу своего двоюродного брата Александра Ерошина.[41] И. И. Старцев также описывал ряженье Есенина на этой свадьбе: «Летом 1925 года мы побывали с Сахаровым на родине Есенина, на свадьбе его двоюродного брата. <…> В памяти осталось: крестьянская изба, Есенин, без пиджака, в растерзанной шелковой рубахе, вдребезги пьяный, сидит на полу и поет хриплым голосом заунывные деревенские песни. Голова повязана красным деревенским платком».[42]

В. Лихоносов писал о Есенине (с Г. А. Бениславской; с ошибочной датой): «Раз на свадьбу приезжал, по-моему, за год до смерти. Двоюродного брата. С женой ли, с кем. Черная, наподобие цыганочки, с косой, развитая женщина. <…> Помню, на свадьбе горшки бил, в шубу рядился. А потом я с охоты шел, он с ней в лугах мне попался. Коня отобрал у мужика, ее наперед посадил, сам к ней спиной и бьет кобылу по заду. Смеху было! Чудак. Они все такие, видать… И Пушкин тоже…»[43] Симптоматично сопоставление Есенина с Пушкиным, который не был замечен ряженым: это ритуальное действо на дворянской свадьбе не практиковалось. Но склонность к безотчетному веселью, безудержному балагурству звучит в пушкинских стихах.

Г. А. Бениславская так вспоминала участие Есенина-ряженого на той свадьбе в первых числах июня 1925 г.:[44] «Вскоре <я> приехала в деревню на свадьбу его двоюродного брата. <…> Как-то раз утром разбудил меня на рассвете, сам надел Катино платье, чулки и куда-то исчез. <…> Вскочил плясать, да через минуту опять давай плакать. Потом пошли с гармошкой по деревне. С. А. впереди всех, пляшет (вдруг окреп), а за ним девки, а позади парни с гармонистом. Красив он в этот момент был, как сказочный Пан. Вся его удаль вдруг проснулась. Несмотря на грязь и холод (а он был в Катиных чулках, сандалии спадали с ног, и мать на ходу то один, то другой сандалий подвязывала), ему никак нельзя было устоять на одном месте, хоть на одной ноге, да пляшет. <…> “Пойдем, пойдем в кашинский сад, я тебе все покажу”, – и в том же костюме, ряженый, понесся в сад».[45] Более точная дата этой свадьбы приведена в тех же воспоминаниях Г. А. Бениславской чуть ниже: «В деревне, на Троицу 1925 г., куда мы ездили на свадьбу двоюродного брата Е…»[46] И о том же свадебном событии с конкретным числом его проведения писал В. Ф. Наседкин: «На Троицын день (кажется, 7 июня) Есенин поехал к себе на родину в село Константиново. Поехал он на свадьбу, приглашенный еще в Москве женихом – его двоюродным братом. Вместе с Есениным и за ним следом из Москвы приехало 8 человек гостей…»[47]

В Константинове бытовал свадебный ритуал подмены молодых (при приходе родителей новобрачной на пир), также связанный с обрядовым ряжением: «Кто-нибудь нарядится под молодых: “Пожалуйста, пожалуйте в дом, гости дорогие”. – “Нет, не пойдем, давайте нам настоящих молодых…” Тогда выходят молодые и приглашают сватов».[48]

Возможно, именно свадебным ряженьем объясняются странные, на первый взгляд, сведения жительницы д. Волхона, соседствующей с Константиновым, сообщенные нам по воспоминаниям ее покойного отца, неоднократно делившегося ими с экскурсоводами и всеми интересующимися судьбой Есенина. По словам отца А. М. Серёгина, знавшего Есенина, получается: «Он брюки носил только под сарафаном чёрным – Серёжка, да. Он говорить, оденеть юбку женскую, кофту и белый платок повяжеть. И на лошади разъезжалси по лугам. Да, специально рядился. Это не знаю, папаню я не спросила вот из-за этого. Как-то он рассказывал: такой чудной был!»[49]

По нашему предположению, А. А. Павлюк со слов отца рассказала о типичном ряженье гостей на 2-й день свадьбы, как было принято в Константинове: известно, что в 1925 г. Есенин приезжал в родное село, чтобы поучаствовать в крестьянской свадьбе. Поэт высоко ценил народный свадебный обряд и с удовольствием деятельно участвовал в нем, когда предоставлялась возможность. Он понимал, что крестьянская традиция игры свадьбы при строительстве социализма и нивелировании классов в советском обществе уходит в прошлое. Поэтому важно успеть зафиксировать хотя бы на бумаге – в виде литературных творений (с учетом художественной специфики писательской деятельности) – уходящий стародавний свадебный обряд.

И отрадно, что вопреки отмиранию традиционного народного свадебного обряда все-таки сохраняются хотя бы отдельные его крупицы. Так, в 2000 г. А. К. Ерёмина с воодушевлением рассказала о том, как она сама обычно принимает активное участие в свадебном ряженье (бытующем в селе, как и во время Есенина): «На второй день, ну, убирають. Значить, идём искать её. Например: если я гуляю от невесты – и я иду искать ярочку к жениху. Я убираюся, вот отделываю себе костюм, что мне надоть, потом – что нет посмешнее. Я раз даже сколько? – семь метров материи испортила, да, три такой, три такой – делала этот себе, костюм шила. Вот. А второй раз мы гдей-то гуляли – даже Валька <племянница> вот смеётся – это два хороших этих полотенца большие. Эти полотенцы мохровые два больших: тута с одной стороны, а тут с другой – как юбку сделала и на юбку такие вот эти – железяки на эти, ну, навешивала на подол, на фартук, вот тут везде. Как пляшешь, они звенять здорово!»[50]

О свадебном ряженье, как оно проходило в 1920 – 1930-е годы в Константинове, рассказала М. Г. Дорожкина: «Наряжалися: и врачом наряжалися, и упокойником наряжалися – так наряжалися. Ну, белый халат надевали на себе, врач – уж он белый халат уж конечно должен надеть, как он врач, он в белом халате должен быть. А пастух если он, кнут должен быть у него. Да чего врач? Такой (же) он гулящий человек. Ну, кто, может, пояснял: кто много болееть, я его полечу, да пято-десято причитывал».[51]

Но еще в детские годы Есенин был не просто знаком с обычаем свадебного ряжения, но и сам вместе с ребятами производил элементы перевоплощения до неузнаваемости (что обычно и даже обязательно для Святок, но устраивалось мальчиком в любое время, без обрядовой приуроченности). Односельчанка А. Н. Воробьева вспоминала: «Сергей на выдумки горазд был. Раз взяли картошку. В саду у нас печка была. Картошку сварили, сели коммуной. Я себе усы сажей навела, Сергей Тимоше Данилину бороду намалевал. Тут пошел у нас кавардак, всех перепачкали…»[52] Друг детства Н. А. Сардановский писал, как они с Есениным и приятелями организовывали ряженье как наказание при проигрыше в игру: «…Часто летними вечерами до самого утра наша компания сражалась в карты, в козла и дурака. <…> Свою игру мы, по мере возможности, сопровождали приемами чисто биотехнического свойства, заставляя проигравших выпить по стакану воды, сбегать в сад за яблоками и т. д. А тех “дураков”, которые достигали солидного стажа (5 раз), подвергали высшей мере наказания, т. е. одевали в тети-капин капот, а физиономию соответствующим образом размалевывали сажей».[53]

Константиновская свадьба как региональный образец народного крестьянского брачного обряда всегда волновала Есенина. Об этом рассказывала С. С. Виноградская: «Он и в деревню ездил на чью-то свадьбу, всех звал с собой, захлебываясь заранее от восторга и удовольствия послушать старинное пенье, посмотреть пляску».[54]