Читать книгу Не просто о любви. Сборник - Елена Амелина - Страница 3

Похмелье подкралось незаметно.

На следующее утро голова танцевала активный твист, причем двумя полушариями и в разные стороны. С трудом преодолевая качку, Олеся доползла до туалета. Прошлое стыдливо прикрывалось туманной дымкой амнезии. От напряженных попыток «вспомнить все» в Олесином организме произошли нехорошие изменения. Пришлось приобнять унитаз.

Когда через полчаса, мрачная, она вылезла наконец на свет божий вдохнуть морского воздуха, воспоминание о вчерашнем безумии молнией опалило Олесино сознание. С ужасом кинув взгляд на кровать, она с облегчением констатировала, что проснулась одна, хотя простыня была подозрительно мятой.

В окно, поигрывая легкой занавеской, гляделся жаркий тропический день. Олеся вспомнила, что в этом раю она одинока, и открытие номер два – вчера она напилась до поросячьего визга и, кажется, утопила телефон.

– Черт, – выругалась Олеся, – вот черт!

Часы показывали двенадцать.

Неожиданно раздался стук в дверь, слишком громкий для расшатанных Олесиных нервов.

– Привет, подружка, – Людмилина голова первая пролезла в щелку двери. Затем показалась и вся она, богиня в фиолетовом парео и с обгорелым носом, – почему на звонки не отвечаешь?

«И когда только она успела?» – с завистью подумала Олеся, глядя на Милкин облупленный нос, и от простенького мыслительного процесса ее снова затошнило.

Людмила придирчиво огляделась. По всему было заметно, что пустая бутылка шампанского на полу в липкой луже, опрокинутые стулья и ком постельного белья произвели на нее впечатление.

– У тебя что, Мамай прошел? – поинтересовалась она.

– Слегка погоревала, – отозвалась сумрачная Олеся, с подозрением глядя на гостью: не думает ли она, что кое-кто разделил ее горе.

Но, похоже, зря беспокоилась, память подруги сильно притупилась вчерашним «Клико».

– Ну и ну… И все из-за этого кобеля! Плюнь и разотри. Я за тобой. Через двадцать минут гоу-гоу на пляже, и мы пойдем.

Мысль о том, что Мила зовет ее на раскаленный песок заниматься физическими упражнениями, вызвала у Олеси новый спазм желудка и острый приступ головной боли. Она застонала.

– Бедняжка, все ясно. Супа нет, придется выпить пива.

– Так я совсем сопьюсь.

– Не успеешь, – заверила Людмила и потянула ее прочь из бунгало.

На пляже дул устойчивый ветерок, и Олесе полегчало. Она игнорировала фитнес-группу престарелых дам с Милкой во главе, старательно повторяющих заводные эротические движения стрип-танцев за молоденькой аниматоршей, и попыталась хотя бы приблизительно прикинуть место, где вчера могла столь опрометчиво выбросить мобильник.

«И что на меня нашло?» – мысленно ругала она себя.

Казалось невероятным, что ее, всегда такую здравомыслящую, мог раскрутить какой-то молокосос. Она не помнила в деталях, что произошло, но что-то было, это точно. Иначе она никак не могла объяснить мощный, переливающийся всеми цветами радуги засос на своей шее.

«Скотина», – подумала она опять, прикрываясь легким шарфом в надежде, что никто не увидит эту позорную метку ее слабости.

Телефона не было, поиски его не увенчались успехом. Собственно, Олеся и не надеялась. Осталось купить новый и как-то объяснить матери, почему она целый день была вне доступа. Представив, что ей придется выслушать, Олеся поперхнулась от возмущения.

– Нет, ну какая скотина! – с еще большим чувством воскликнула она, тащась в бар и с трудом передвигая ноги.

Банка пива немного освежила восприятие действительности. С облегчением Олеся плюхнулась в ротанговое кресло, стараясь попасть под струю вентилятора.

Океан перед ней снова поменялся. Теперь он был зеленым, даже изумрудным, с желтыми проплешинами поднятого со дна песка. Слегка штормило. Невдалеке болтались на малой волне узкие лодки туземцев, промышляющих туристическим извозом и иногда рыбалкой. Их цветные тела в ярких майках контрастно выделялись на фоне морской зеленки. Между ними Олеся углядела белую рубаху. Она присмотрелась. Да, так и есть, депутатское отродье было там и о чем-то оживленно разговаривало с аборигенами.

Олеся уверенно направилась к ним. Внутри нее мощно толкалось чувство социальной справедливости, оно бурлило и требовало выплеска наружу.

– Здорово, – вызывающе окликнула она мальчишку, сложив руки на груди и готовая к бою при первой же попытке к бегству или сопротивлению. – Головка не бо-бо?

Разноцветные майки разом уставились на нее. На секунду Олеся почувствовала себя неудобно.

Босоногое чудо не спеша подкатило поближе, приветственно подняв руку.

– Салют. Я собираюсь тут в одно местечко с ребятами. Давай с нами?

– С тебя телефон.

– Как скажешь. Ну, так что?

– Ты, по-моему, плохо слышишь. Я сказала, что мне нужен телефон.

– У тебя телефонозависимость, но это пройдет. Первое время все ей страдают.

Олеся почувствовала себя закипающим чайником, только-только пар из ушей не шел.

– Детка, это ты здесь живешь на деньги своего папы, а я сама кормлю свою семью. Мне звонят клиенты и сотрудники, и телефон для меня не роскошь, а средство борьбы за выживание. Усек?

Нахальное дитя сдуло непокорную челку с глаз и уставилось на Олесю, беззастенчиво улыбаясь.

– Здесь не ринг, здесь не надо бороться. Мир не рухнет, если ты не ответишь на пару звонков.

– Да что ты знаешь о моем мире! – презрительно бросила Олеся и, развернувшись, пошла прочь, с досадой кроя себя за непростительную вчерашнюю слабость.

– Тут и знать нечего, – услышала она вдогонку, – все и так понятно.

От такой наглости Олеся затормозила и захотела узнать подробности.

– Да? И что же тебе понятно?

– Одинокая стареющая тетка, у которой есть свой бизнес, но нет мужа. А телефон для тебя – это средство доказать всему миру, что ты хоть кому-то нужна.

Олеся задохнулась.

– Знаешь что, а не пошел бы ты пройтись?! – выдохнула она наконец, с остервенением срывая с себя шарф. – И давай сделаем вид, что мы друг друга не знаем.

«Вот попала, – терзалась Олеся, – стоило так далеко ехать, чтобы нарваться на хамство какого-то щенка. И это в первый же день отдыха! Может, кинуть все к чертям и улететь обратно в Москву?»

Но не успела спасительная мысль оформиться до конца, как вдруг Олеся почувствовала, что ее ноги отрываются от земли, и через секунду вся она уже болталась вниз головой на чьем-то плече.

Опомнившись от шока, Олеся в самых энергичных выражениях потребовала отпустить ее немедленно. И хотя вверх тормашками ругаться было несподручно, она превзошла сама себя. Однако все было напрасно. Алекс притащил ее к лодкам и засунул в одну из них, к шоколадным рыбакам, после чего быстро вскочил в нее сам, оттолкнувшись от песчаного дна.

Хлипкую посудину сильно качало. От страха Олеся притихла. Бирюзовая волна то и дело перехлестывала через край и плескалась на выщербленном дне вонючим рыбным бульоном. Неожиданно заворчал мотор, и лодка рванулась вперед, опасно подпрыгивая на пенных бурунах.

Аборигены скалились в белозубых улыбках и что-то кричали ей, Олесе, но из-за клокочущего в ушах ветра слов она не слышала. Впереди сидящий Алекс блаженно жмурился на солнце.

«Пускай, – вдруг упрямо подумала Олеся, – лучше уж так, чем торчать весь день одной на пляже и ждать звонка от Андрея».

Их обогнал катамаран под парусом. Алекс махнул кому-то рукой и вытянул ноги в парусиновых коротких штанах прямо под сиденье Олеси.

– Куда мы едем? – крикнула она ему.

Одним движением Алекс перемахнул к ней, отчего лодка опасно накренилась. Кроме того, сидеть бок о бок было тесновато, но Олеся неожиданно почувствовала себя увереннее.

– Здесь недалеко есть место, где водятся жемчужницы, – закричал он ей в самое ухо, щекоча Олесину щеку мечущимися под ветром волосами, – непромышленного размера, правда, но все равно это здорово!

– Жемчуг? – удивленно переспросила Олеся.

– Да. Если повезет, я хочу достать парочку.

Олеся тут же припомнила фильм о японских ловчихах жемчуга, атакованных стаей акул и поплатившихся за свое пристрастие различными частями тела. Ей стало зябко. Алекс крепко прижал ее к себе одной рукой, его теплые губы невзначай скользнули от уха Олеси к ее шее, мягко касаясь кожи, вызывая по всему телу электрические разряды. Олесе показалось, что она задыхается от ветра, но отстраниться она была не в силах. Приятная слабость сковала все ее члены, не хотелось шевелиться, думать, волноваться.

Лодка шла дольше, чем рассчитывала Олеся. От неудобного сидения затекли ноги и даже ягодицы. Горизонт исчез очень быстро, но плыть пришлось не меньше двух часов, прежде чем они опять увидели полоску земли по левому борту. Когда лодка подошла ближе, стало очевидно, что конечной целью их путешествия был остров, с одной стороны которого возвышалась встающая прямо из моря скала, а с другой – притулился атолл с белоснежным, аж глазам больно, песком и редкими пальмами, сползающими прямо в голубое желе океана.

Лодки, их было три, обошли остров с подветренной стороны и бросили якорь неподалеку от скалы, там, где ветер не терзал уже океан и спокойная гладь, прикрытая от бурь мощной заградительной стеной, безмятежно нежилась в лучах тающего вечернего солнца.

– Здесь! – воскликнул Алекс и, стянув с себя рубашку, нырнул в прозрачную лазурь, сильно качнув лодку. Олеся не успела даже испугаться, как вслед за ним попрыгали все рыбаки. С минуту они резвились, как дети, плескаясь и фыркая, а потом, сделав несколько резких выдохов и один последний глубокий вдох, ушли на дно, сверкнув загорелыми пятками.

Олеся осталась в лодке одна, она тревожно покачивалась на легкой волне, взбитой ныряльщиками, и растерянно ждала появления Алекса. Вдруг что-то стукнулось о дно и прогрохотало, перебрав обшивку. От неожиданности Олеся вскрикнула. Огромная рыбина, по счастью, не акула, сколько могла судить Олеся, ткнулась в днище, скусывая с него приставших кое-где рачков и морские водоросли.

– Кыш, пошла отсюда! – закричала на нее Олеся, в ужасе от того, что шаткая посудина может перевернуться под очередным ударом сильного клюва, привыкшего разбивать кораллы. Рыбина повращала глазами и, не обращая внимания на Олесины вопли, неторопливо удалилась прочь, махнув на прощание хвостом. Мимо проплыла стая рыбешек помельче. Где-то на песчаном дне, обманчиво близком, зашевелилось нечто похожее на утонувшую черную рубашку. Рубашка расправила рукава и, махнув ими, полетела по делам.

Вокруг нее, насколько хватало глаз, сиял океан. Полуденное солнце превратило миллиарды кубометров соленой воды в драгоценный прозрачный аквамарин, пропитанный светом до самого дна, такого обманчиво близкого и такого таинственно богатого, с целой россыпью ярких красок, шокирующих не привыкшее к разнообразию цвета и форм северное мировосприятие. Казалось удивительным, что где-то есть большие города с их капризным климатом и плохой экологией, пустыми политическими дебатами и процветающим преступным миром насилия и угроз, и что найдется хотя бы один человек в здравом уме и твердой памяти, который захочет туда вернуться.

Внезапно Олесю обдало брызгами и что-то большое плюхнулось прямо в лодку с грохотом и свистом.

– Ты меня заикой сделаешь! – воскликнула она сердито, лицемерно скрывая радость.

Депутатское дитя, все в мелких бисеринках воды, радостно протянуло Олесе пару грубых бесформенных камней.

– Что это? – с подозрением спросила она, опасливо беря их в руки.

– Пятьдесят баксов, – засмеялся Алекс, – смотри.

Он взял у нее камни и ловко вскрыл их ржавым ножом, валявшимся на днище лодки. Из слизи и противных серых складок, похожих на устричные, показалось прозрачное маленькое ядро.

– Жемчуг? – еще не веря, спросила она.

Алекс вытащил зерна и, промыв в воде, опять протянул ей. Розоватый перламутр неправильной, почти овальной формы казался невесомым в Олесиной ладони.

– Это территория заповедника. Местные рыбаки хитрые. Они знают, что инспектора вызвали в столицу по делам и он не вернется до конца недели. Вот они и используют свой шанс подзаработать. Такое случается не чаще раза в год.

– Значит, мы здесь нелегально?

– Тебя это беспокоит?

– Не то чтобы… а ты хорошо ныряешь.

– Не то чтобы… – улыбнулся Алекс, – я здесь не так давно, и до местных мне далеко, но… когда-нибудь…

– Ты постоянно здесь живешь?

– Восемь месяцев в году. Остальные в Москве, у меня своя фирма. Она приносит мне стабильный доход, я нанял хорошего управляющего, и все, что от меня требуется, это лишь изредка появляться, чтобы разрулить глобальные вопросы, которые нельзя решить с помощью скайпа и электронной подписи. Здесь многие так живут.

– А я думала, что ты… – Олеся замялась, – говорили, что у тебя папа – депутат и он тебя спонсирует.

Алекс опять рассмеялся, сверкнув белоснежными зубами.

– Есть и папа. Одно другому не мешает.

– А семья есть?

– Ты имеешь в виду жену? Нет, я еще молодой и совершенно свободный, – Алекс играючи потянулся, чтобы поцеловать Олесю в губы.

– Да уж, – Олеся отстранилась, неожиданно почувствовав приступ ревности, – симпатичные молодые девчонки приезжают, уезжают, и никакой ответственности, – проворчала она.

– Вроде того, – Алекс сладко потянулся, – а вот и рыбаки.

Вокруг них, словно поплавки, повсплывали загорелые озабоченные лица. Их добыча была куда более значительна, чем у Алекса, и составляла по десять—пятнадцать раковин в сетках, прикрепленных к поясу.

Олеся надеялась, что на этом морское приключение и закончится, но отсутствие инспектора сильно сказалось на жадности аборигенов, – немного подышав и свалив раковины в лодки, они снова исчезли в синеве океана, так и не сняв своих пестрых маек.

Солнце меж тем уже село за горизонт, и беспокойная Олеся заерзала на неудобном сиденье, пора было двигать домой. Ночной океан – испытание не для ее расшатанных нервов. Облака на небе из розовых превратились в черные и двигались к зениту сплошной чередой, быстро вытесняя остатки света. Очень скоро их однообразие грозило слиться с таким же однообразием ночного океана в один сплошной квадрат Малевича.

Депутатское дитя тем временем предавалось вечернему отдыху, раскинувшись на носу утлой посудины и сладко смежив веки.

Олеся бесцеремонно растолкала его и потребовала отчета. Ей не терпелось узнать час отхода скорого водного поезда в направлении ее номера в отеле, а желательно сразу кровати в этом номере, – весь день, проведенный в открытом море под палящим солнцем, не замедлил сказаться на Олесином самочувствии. К тому же, пропустив завтрак, она была теперь чертовски голодна и не хотела бы пропустить еще и ужин.

На ее счастье, рыбаки, похоже, были того же мнения, дома их ждали ароматная похлебка, рис и строгие жены, которые не любят разогревать остывшую пищу, поэтому не прошло и десяти минут, как вся кавалькада с миром тронулась обратно, поблагодарив заповедный край мятой жестянкой от кока-колы.

Тьма упала мгновенно, не успели лодки отплыть от острова, но, по всей видимости, никого, кроме Олеси, это не беспокоило, и, несмотря на дымящийся ужин где-то там, в двух часах езды по ночному океану, лодки свернули к противоположному от скалы берегу, где в полудреме еще белел пляж, весь отдавшийся звездному небу.

Ветер меж тем крепчал. Лодка Алекса, преодолевая встречную волну, двинулась к берегу и вскоре ткнулась в песок в каких-нибудь тридцати метрах от полосы прибоя.

Тут насторожившаяся было Олеся сильно заволновалась. Волнение ее еще только усилилось, когда она заметила, как выпрыгнувший наружу Алекс ловит какие-то мешки, до поры таившиеся под лавками и которые теперь рыбаки активно катапультировали прочь. У нее еще оставалась надежда, что этот сухой паек – гуманитарная помощь островитянам, прячущимся в дебрях острова, но она растаяла, когда, вместо того чтобы вернуться в лодку, золотая молодежь энергично пошлепала к берегу, а торопливые майки высадили Олесю из лодки, несмотря на ее активный протест.

– Ты что, охренел? – взвилась она, стараясь перекричать романтичный шум ночного прибоя.

– Не волнуйся. Завтра после очередного жемчуга они вернутся, – успокоил ее радостный ребенок.

– Да не хочу я торчать здесь всю ночь. Я возвращаюсь в отель, – твердо заявила Олеся и двинула назад к лодкам.

Но природа была против, ей почему-то непременно нужно было, чтобы одна отдельно взятая белая женщина была съедена на необитаемом острове именно сегодня. Волны грубо толкали ее к берегу, не давая ступить и шагу вперед. Проще было двигаться заодно с ними, и Олеся сдалась. Физически, но не морально.

Пока она сражалась с волнами, Алекс успел разложить вещи на берегу и даже насобирал какого-то кокосового хвороста из того, что выбросил океан.

Олеся вышла из пены, как Венера Боттичелли, только злая и мокрая.

– Ну ты и сволочь, – заявила она с океанского порога, с тоской провожая уходящую в темную даль обшарпанную корму, – ты что себе позволяешь? Привык, что все дозволено! Немедленно позови их назад, я здесь и минуты не останусь.

И в доказательство серьезности своих намерений она безжалостно швырнула один из мешков подальше в волны.

– Это был наш ужин, – констатировал Алекс, почесав в затылке.

– А мне плевать, – горячилась Олеся и уже протянула руку за следующей жертвой, но папин сын ее опередил.

– В этом мешке палатка и одеяло. Можешь и его выбросить, только здесь есть пальмовые крысы, а они церемониться не любят – жрут что попало, не разбирая, где московская тетка, а где кокос.

Олеся, слегка подумав, повременила с местью.

– Верни лодки, – потребовала она и сама для порядку покричала и помахала руками в абсолютную темень океана.

– Бесполезно. Да ты и не попала бы в отель. Они возвращаются по домам, денег у тебя нет, а по-английски они говорят плохо, – констатировал Алекс деловито в напрасных попытках разжечь огонь, задыхающийся под окрепшим бризом.

– И что теперь делать? – задала Олеся один из извечных вопросов русской интеллигенции. Ответ на второй: кто виноват, – был для нее, увы, очевиден.

– Я рад, что ты спросила. Есть два варианта. Ты можешь продолжать орать, охрипнуть минут через пять и остаться без ужина и ночлега. Или есть еще опция: провести лучшую ночь в своей жизни без мобильных телефонов под тропическим звездным небом на лоне райской природы. И бонус… косячок.

– Да пошел ты, – самовыразилась Олеся.

– Не смею настаивать. Но, между прочим, ты еще можешь попробовать спасти наш ужин, если он недалеко уплыл. Кто знает, сколько нам придется прочахнуть здесь, на необитаемом острове, если завтра начнется ураган и за нами никто не приплывет.

Олеся послала милое дитя еще раз и с большим чувством.

Однако мысль о лучших годах, проведенных вдали от цивилизации, слегка омрачила ее боевое настроение и остудила пыл. Чертыхаясь, она двинулась по кромке прибоя в поисках выброшенного мешка, но с визгом выскочила на песок, так как почувствовала, что по ней пробежалось какое-то невидимое существо, страстно желающее моря.

Вдоль полоски пляжа с грохотом разбивались волны. Рыча, они набрасывались на спящий берег и с ворчанием, в котором Олесе слышалась угроза, нехотя отползали обратно. Недолго думая, пленница острова благоразумно предпочла вернуться к слабенькому костерку, который Алексу удалось все-таки развести посреди вселенской темноты. Ветер полоскал его рваные лоскуты, безжалостно трепля их из стороны в сторону, но все же это был хотя и ненадежный, приют тепла и защиты посреди враждебного мира.

Осмотревшись в поисках исчезнувшего куда-то парня, Олеся с облегчением констатировала, что, по крайней мере, фонарь был им предусмотрен. И теперь его слабый луч шарил в пальмовых зарослях, где ветер, запутавшийся в широких листьях, слегка слабел и пел ровно и глубоко, перебирая их резные струны.

Она огляделась. С визуальным рядом было плохо – в двух метрах ни зги не видно, зато звуковой превышал все допустимые пределы. Это не обнадеживало. Приунывшая Олеся сжалась у костра, стараясь согреться – несмотря на тропические широты, ночь показалась ей зябкой и влажной – океан выбрасывал на берег тонны брызг. На мгновенье они зависали в ночном воздухе, охлаждая его, чтобы потом неминуемо обрушиться вслед за волнами и снова стать шипящей соленой газировкой.

Новоявленный островитянин появился из темноты. Жмурясь на огонь, уселся по-турецки и не спеша прикурил от корявой головешки. Тот факт, что он не обращал на Олесю никакого внимания и, казалось, был совершенно доволен жизнью, несмотря на видимые неудобства положения, снова возбудил в Олесе желчеотделение.

– Ужина не будет.

Алекс равнодушно пожал плечами. В свете костра его лицо казалось совсем юным, по-мальчишески нежным и сонным.

– Там же был и завтрак, и обед, – сказал он и затянулся, после чего медленно выдохнул пахучий дым, мешая его с дымом костра.

Исторгнув воинственный клич, Олеся набросилась на наглеца и успела порядком попинать его, прежде чем получила подножку и оказалась подмята молодым и сильным телом. Долгий предупреждающий поцелуй не заставил себя ждать. Олеся хотела уже применить излюбленный женский прием – ногой в пах, но вдруг ее взгляд переместился в сторону, и свет от целой россыпи ярчайших бриллиантов резанул по глазам. Следуя ее взгляду, Алекс тоже оглянулся. Оба сели и некоторое время молча взирали на небо, потрясенные грандиозностью своего открытия.

– Никогда такого не видела!

Как ни старалась, Олеся не могла скрыть восхищения. Глаза ее расширились, рот приоткрылся, и оттуда вырвался восторженный полувздох.

– И не увидишь в своем городе, – подтвердил Алекс, снова прикуривая затоптанную было Олесей сигарету.

Он подобрался поближе к замершей спутнице и, откинувшись, улегся рядом на прохладный песок, закинув руку за голову. Алый огонек его сигареты то разгорался, то, тлея, тонул в ночи.

– В городе у меня работа, – отозвалась Олеся, – я люблю свою работу, между прочим. Не говоря уже о том, что она приносит бабло. А тебе не скучно жить, ничего не делая?

– Мне не скучно жить!

– А почему ты не женишься? – спросила Олеся, все еще не в силах оторваться от величественной картины звездного неба. – Сейчас бы не престарелых теток по пляжам валял, а свою, молодую и красивую.

– Не хочу плодить отчаяние.

– Что?

Олеся удивленно оглянулась на огонек сигареты.

– Тебе что, поговорить больше не о чем?

– А все-таки? – Олеся почувствовала сладкий привкус мести.

– Ну хорошо. Отец бросил мать после тридцати лет счастливого брака. Женился на молодухе, родил мне брата. Мать заболела, слегла и не встала больше. Очень типичная история для нашего времени.

– Ты так говоришь, как будто сам в другом времени живешь.

– Нет, конечно, но карму портить не хочу.

– Боишься, что другую женщину полюбишь? – поинтересовалась Олеся, замирая.

– Мой дед армянин говорил так: если влюбишься, а потом женишься – считай, тебе повезло. Но если сначала женишься, а потом влюбишься, помни, что настоящим мужчиной тебя сделала твоя жена и второй раз мужчиной ты не станешь.

– Это в каком же смысле?

– В таком смысле, что гулять себе гуляй, но семья – это святое.

– Ну, счастья всем охота, – пробормотала Олеся скорее для себя. Перед мысленным взором встал Андрей. Настроение заметно ухудшилось, и ей уже не хотелось любоваться красотами ночи.

– По тебе этого не скажешь, – заметил Алекс.

– Просто я хочу определенного счастья с любимым человеком. Его жене повезло, она была счастлива целых тридцать лет, а теперь надо дать место другим. Так-то. Хороших женщин много, а приличных мужиков раз-два и обчелся. Делиться надо.

– Не боишься?

– Чего?

– Что твоей дочери кто-то потом скажет то же самое?

– Не боюсь, – рассердилась Олеся, – у меня сын.

– Вот это я и называю: плодить отчаяние. Все связано в этом мире. Там, где папа бросил маму, сын наверняка бросит мать своих детей. Мы копируем своих предков и их модель поведения, хотим мы того или нет.

– Что ж теперь, не жить? Дети пускай сами за себя думают.

От раздражения, поднятого вдруг с глубины сознания, у Олеси пропало всякое желание сопротивляться обстоятельствам или спорить. Усталость и голод дали о себе знать. Зевая, она старалась справиться с дремотой. Купол ночного космоса возбуждал и убаюкивал одновременно. Хотелось свернуться калачиком под его звездным покрывалом и отдаться волнам накатывающих сновидений.

– И откуда ты такой умный? – проворчала она, укладываясь на песок возле костра, но Алекс поднял ее на ноги.

– Пошли, я разбил палатку на берегу. Там будет удобнее и теплее. И вот еще, – Алекс достал из второго мешка и сунул Олесе в руку бутылку, – выпей и согреешься.

Вяло ворочая языком от усталости, Олеся заметила:

– В последний раз, когда ты уговорил меня надраться, я профукала телефон, получила острое алкогольное отравление и шикарный засос взамен. Эй, сынок, не много ли для одних суток?

– Нет, мамуля, в самый раз.

– А ты нахал! Кстати, сколько тебе лет? – поинтересовалась Олеся запоздало. – А то еще посадят за совращение.

– Двадцать шесть. Ты вне опасности.

– Боже, – простонала Олеся, – как развита нынешняя молодежь. Не мы их, а они нас совращают.

– Акселерация на почве ГМО, – философски заметило депутатское чадо и потащило уже не упирающуюся Олесю под сень тропических дерев, где она и уснула мгновенно, не замечая неудобств походной жизни.