Читать книгу В пути. Сборник рассказов - Елена Андрианова - Страница 3

Бомж

Мне – 21. У меня уже третий год бойфренд – Митя Суровый. Такой невысокий мускулистый черт с кучей татуировок на теле, особенно из которых впечатляла надпись на животе Rats will fat when good people die. Митя работает инженером в крупнейшей монтажной компании Москвы – просчитывает, сколько надо железа, чтобы построить огромную сцену или трамплин, и руководит монтажниками, которые это строят. В иные масштабные проекты Митя живет сутками, чуть ли не неделями, на работе. Не спит, курит, матюгается, строит.

Был август, жарко, скучно. Митя пропадал на работе, а я маялась от безделья. Мы прекратили снимать квартиру на Профсоюзной, и вернулись в квартиру моих родителей в Строгино, которую я просто ненавидела. У меня были связаны с ней воспоминания, когда я бросила свой любимый конный спорт и виндсерфинг ради экзаменов на журфак МГУ…

Думала, как Ленин, буду готовиться по 16 часов, но вместо этого обжиралась пирожными и читала по второму и третьему разу книжки из домашней библиотеки. На журфак я в итоге не поступила, зато весу во мне прибавилось килограмм на семь! После этого мне только и оставалось… уйти из дома.

Прошло 3 года, и я снова вернулась в родительский дом, предоставленный ими теперь в мое полное распоряжение. На этот раз с журфака я была отчислена за свои путешествия. Постоянной работы не было, денег тоже, в голове – сумятица, разброд и шатание. Как всякий раз, когда моей бурной энергии нет полного применения. В такое время я начинаю ненавидеть себя, толстеть и прочее-прочее.

И вот третий час дня, самая жара, маюсь, не находя себе места в только что отремонтированной на деньги моей сестры квартире. Невыносимо душно, пахнет обоями и краской. Не знаю, чем заняться, в голове обрывки мыслей: почему у меня нет денег, могла бы поехать сейчас куда-нибудь, как же хочется путешествовать… Так прошел весь этот жаркий, не находящий себе места, день. И уже под вечер мне пришло в голову: что такое путешествие? Путешествие – это просто смена угла зрения. Когда ты открыт новым впечатлениям и эмоциям, когда ты жадно смотришь по сторонам, впитывая в себя новое! А что если посмотреть по-новому на Москву? Вот я родилась в столице, мне кажется, что знаю ее хорошо, и нечего мне в ней ловить. А для иногородних студентов Москва – город мечты, куда они с детства стремятся попасть! Да, у меня нет денег на поездку на море или в горы, но я могу оправиться… бомжевать по Москве – без денег и определенного места ночлега! Срок – 3 дня. Смогу или не смогу?

Все – скуки как не бывало. Жара – к вечеру тоже начала спадать. Был десятый час вечера, когда в спальном районе Строгино из подъезда выскочила краснощекая молодая девушка, одетая в белую майку и джинсы, с блеском в глазах и спальником в рюкзаке.

Арбат. Дома-книги.

Ночь на строительных козлах и жизнь как книга

Без пяти минут 23.00 эта же девушка вышла на станции метро «Арбатская», быстро перешла на другую сторону и зашагала мимо проносящихся машин туда, не зная, куда. А стоило мне завернуть направо на узкую, неосвещенную улицу, и ко мне тут же пристала какая-то белая машина с темными людьми в ней. Они некоторое время следовали за мной, открыв окно, и кричали что-то наглыми голосами, потом уехали.

Я свернула еще раз направо в еще менее освещенные улицы и дворы. Мне пришла в голову мысль заночевать на скамейке. Но здесь внизу, в арбатских дворах, ночь была душная, отдающая запахом мочи. К тому же на скамейках уже ворочались и бормотали спящие бомжи, а туда, откуда доносились голоса бодрствующих и пьющих, я даже и не приближалась. Сделав круг, я снова вышла на Новый Арбат, к домам-книжкам. А что если? Я подняла голову.

Дома, мимо которых вы проходите каждый день, становятся для вас незаметными объектами вашей обыденности, но я знаю, как это изменить. Вы можете залезть на небоскреб и прыгнуть с него бейс, или спуститься по веревке и нарисовать граффити на 21 этаже. А можно – просто забраться на крышу по пожарной лестнице. Вот увидите, дом сразу станет для вас тотемным объектом, неким дольменом, заряжающим вас энергией, всякий раз, как вы оказываетесь возле него. Этот дом-книжка был для меня из разряда таких дольменов. Мы лазили на его крышу с моим приятелем, фотографом Крюгером и его тогдашней подружкой Мариной, сидели на бортике, преодолевая страх высоты, и смотрели вниз на огни…

Я обошла дом, но теперь пожарная лестница была спилена до уровня 3-его этажа.

Я снова обошла дом и в задумчивости остановилась у закрытого подъезда. Минут через 15 моего бдения объявился пьяненький субъект. Мужчина средних лет, сильно покачиваясь, направлялся к дому, я с бьющимся сердцем подхватила его под локоток и попросила пропустить и меня. И он, конечно же, согласился. Ура! Я поднялась на лифте до верхнего этажа. Проверила дверь на чердак и крышу – закрыта.

Тогда я медленно пошла вниз по лестнице, открывая двери на балконы. На лестнице было неуютно, стенки, изрисованные маркером, запах собачек.

На балконе 17 этажа нашлось то, что нужно – строительные деревянные козлы, смотревшие сверху вниз на огни Нового Арбата.

Было уже полпервого, когда я расстелила свой спальный мешок на козлах и легла спать вровень с бортиком балкона. Я устала и, понаблюдав некоторое время сощуренными глазами за изломанными светящимися линиями проносящихся машин, закрыла их. Еще сколько-то шум большого города стоял в ушах, а потом все исчезло.

Арбат, все реки шел дождь…

Разбудил меня дождь. Он моросил, и все расплывалось и плыло, тонуло и барахталось в этом сером дождике. Было влажно, холодновато, ныла спина, и ужасно хотелось по-маленькому. На часах было – 5.45 утра.

Я собрала спальник и поплелась на улицу. Чтобы найти туалет в центре города, мне потребовалась около получаса. Мой туалет был во дворах старого Арбата в кустах, неподалеку от песочницы и спящего на лавке бомжа. Выйдя оттуда, я испытала невыразимое блаженство и счастье.

Погуляв еще минут 30 по дворам, и сменив чувство просветления на дикое желание выпить чашку горячего чая и что-нибудь съесть, я вышла на Центральный Арбат. Он был еще почти пуст – ни прохожих, ни художников и торговцев с матрешками, ни бомжей. Я прошла его целиком в одну сторону до принцессы «Турандот», наблюдая, как утреннее солнце красит стенки домов в розовый цвет и читая сама себе:

С этими стихами поэта Давида Самойлова нас познакомили в ШЮЖе – школе юного журналиста – Молчалин и Денисов. Это были удивительные люди и удивительное время.

Мне – 16. Я ехала в метро, раздумывая, куда поступать – на журфак или на психфак МГУ и тут случайно встретила Ольгу, с которой мы учились вместе в музыкальной школе и один раз даже подрались в раздевалке пакетами от сменки.

Она уже к этому времени вовсю готовилась к поступлению на журфак и голосом старшей сказала: «Конечно, на журфак. Иди в ШЮЖ!»

– Что это?

– Поехали со мной.

Я поехала с ней, впервые увидела памятник Ломоносову, у которого выпивали и курили журфаковцы, затем мы поднялись на третий этаж. Ольга открыла аудиторию и я замерла… На стульях, на полу, в проходах сидело человек 50 моего возраста. И все они, как по команде, повернули голову в мою сторону. «Проходи, проходи», – поманил меня рукой один из двух лекторов у доски, кто держал в напряжении всех этих подростков.

Он был высокий, стройный, с длинными черными волосами и тонкими пальцами пианиста, и так интересно рассказывал певучим глубоким голосом, что в тот же вечер я в него влюбилась. И еще влюбилась в эти занятия и в эту аудиторию, где сидело столько интересных молодых людей и девушек.

Второй, чуть полноватый, с белокурыми длинными волосами, набок спадающими на лоб, которые он беспрестанно поправлял рукой с фенечками, не обладал таким даром оратора. Зато он беспощадно проверял наши сочинения, по которым у меня никогда не было выше 6 из 10 баллов.

Сочинения задавались так: Сидоров и Молчалин называли одну строчку и дальше мы должны были придумать рассказ. Так они развивали в нас ассоциативное мышление. Помню, они задали написать «Все реки шел дождь». Я долго сидела, выжимая из себя строчки, а потом, как мне показалось, написала шедевр – несколько в стиле Набокова, которого я тогда как раз прочитала, но это был первый пример вдохновения для меня, когда ты вдруг ловишь волну и она долго-долго несет тебя, а ты записываешь-записываешь то, что через тебя проходит! И затем, чтобы снова поймать это ощущения, готов часами, днями выжимать из себя громоздкие, тяжелые слова.

Мне поставили 7 баллов, и я была обижена. Моей подружке Ярославе, бунинского склада, стройной девушке с толстой длиннющей белокурой косой, – все время ставили «9» и «10».

Зато это был хороший посыл к самосовершенствованию. Потом я обратила внимание, что те, кто получал самые высокие оценки, оказались далеки от журналистики. Так, к примеру, Ярослава, начавшая затем играть на саксофоне – уплыла от складывания слов далеко-далеко в другую сторону, и скоро наши пути с ней разошлись, но она, и эта аудитория, и Молчалин с Сидоровым, и пыльное стеклянное небо третьего этажа журфака остались глубоко в моем сердце. И сейчас, когда я шла по Арбату, а со мной вместе шел дождь, когда мысли были расширены в непривычные для них рамки, сознание сменилось подсознанием, и я снова оказалась в том самом месте и времени. Вот оно – то самое – «все реки шел дождь»…

Три в одном: парк, больница, музей

На Арбате начали открываться первые палатки, что торгуют шаурмой. И в одной из них я сфотографировала продавца и в обмен на будущую фотографию получила пластиковый стаканчик, наполненный кипятком и пакетик «три в одном»! Это был такой кайф – сидеть за влажным от дождя деревянным столом еще не открытого пустого ресторана, пить горячий сладкий кофе, и смотреть, как по Арбату проходят редкие прохожие. Мир принадлежал мне.

Затем я тоже решилась поплыть вместе с потоком людей, и он вынес меня на Калининский – к троллейбусным остановкам. Опыт прохождения бесплатно в общественный транспорт и разные заведения у меня – богатый. В метро я ходила по читательскому билету МГУ, а в ДАС, студенческое общежитие, где нелегально прожила 5 месяцев, по поддельному удостоверению.

И я зайцем уехала на первом же троллейбусе, смотря в окно сквозь прищуренные ресницы… Когда мимо поплыл тенистый парк за красивой черной оградой, выскочила. В этот момент я была Алисой в стране чудес, и мне хотелось погулять в волшебном парке.

Я по природе своей человек природы. Мне не нравятся клубы, я ненавижу шопинг, и даже в шумной Москве нахожу заповедные места. Пойму реки у нас в Строгино, где училась глиссировать на виндсерфинге, скакать на лошадях и целоваться. Битцевский лесопарк, где с крутых горок, одна среди парней, летела вниз на маунтинбайке, а потом пила с ними пиво у костра.

И это было такое заповедное место. Я ходила между деревьев и ни о чем не думала, просто ощущала, смотрела на тень и солнце в листве, слушала голоса птиц, обнимала узловатые, грубые, морщинистые стволы этих сто или двухсотлетних деревьев.

Однажды, в самом начале нашей с ни повести, Митя стоял на балконе, курил. «О чем ты думаешь?» – спросила я. «Да ты не знаешь, ни о чем, – медленно, будто всплывая, ответил он, – Иногда смотришь, как шумит ветер в деревьях, и понимаешь, может, и не надо ни о чем думать?».

Ангел из жести

Вдруг рядом прошла женщина в белом халате врача. Я выбралась из парка наружу, и, глядя на лавочки и людей в пижамах, прошествовала до ворот с табличкой «больница им. Сахарова». Кроме парка, у больницы еще оказался свой музей, возле которого возносилась вверх красивая, из серебристой жести, девушка-ангел. Наверное, ангелы не имеют пола. Но поскольку у нее было платье, я так решила.

Музей оказался посвящен веротерпимости и урегулированию конфликтов мирным путем. Вход – бесплатный. Сейчас шла выставка фотографий сторожевых башен Ингушетии и Чечни. И я пробыла в нем 2 часа. Бродила вместе с фотографами у подножья скал, слушала горных цикад, а, выйдя на улицу, обнаружила, что адски хочу есть. В рюкзаке у меня валялось два яблока. Съев одно из них, достала второе, и тут увидела человека, идущего мне навстречу, – он был, вполне возможно, ингуш или чечен. Молодой, изможденный, с совершенно безнадежным выражением глаз, – я дала ему яблоко и увидела удивление в глазах…

Около часа я провела на Тверской, следуя дурацкому плану. Решила там попробовать себя в роли уличного музыканта – буду играть на варгане, а люди подавать мне деньги. Но планы у меня всегда проваливаются. Гораздо лучше получается жить, следуя интуиции! На варгане я играла – но люди денег мне не подавали. Видимо, мои музыкальные способности их не впечатлили, а красные щечки не разжалобили! Я решила вернуться на Арбат.

Выйдя из «Смоленской», кинулась к палатке с шаурмой и, улыбаясь молодому кавказскому парню, предложила сделать его фотографию в обмен на шаурму. Он очень обрадовался, только все боялся, что я его обману и не принесу фотографию. Сделка была выгодной: шаурма истекала куриным соком, благоухала луком, морковкой, дешевым кетчупом и щедро налитым майонезом! Очень неспешно жуя, я пришла с ней к принцессе «Турандот». Я бы съела еще такую одну, но тем и был хорош этот день – что в нем не было ничего лишнего, ничего, чем можно было бы пресытиться, как происходит это во множестве других, обычных дней.

Панки Принцессы. Разговор с бомжем

Я сидела у фонтана с Принцессой и лениво наблюдала за панками. Это были смешные, грязные люди в черном косухах. Они пили водку и пиво из бутылок, целовались, брызгались водой из фонтана и дрались. Кто-то из них скоро вернется в строй – в офис или за прилавок продуктового магазина, а кто-то сопьется или сторчится на винте. Все нормально.

Затем я обратила внимание на бомжа, сидящего на крыльце перед закрытой пыльной дверью, и почесывающего ногу. Следующие минут 20 в моей голове раззадоривали друг друга следующие мысли: «Ну, давай же, ты же бомжевать пошла, что слабо? Боишься, что от него будет плохо пахнуть или он тебя укусит? Слабачка, давай иди к нему!»

И вот я иду и сажусь рядом с ним. Это пожилой, заросший седой бородой человек с грязными изъеденными ногтями. От него почти не воняет. Бомж хитро мне улыбается, и мы начинаем разговор.

Его квартира здесь неподалеку. Но он не хочет в нее идти. У него тут все есть: он своих вещей даже никогда не стирает – ему новые дарят.

Периодически бомжик стрелял у меня деньги на водку, но у меня ничего не было, и он продолжал рассказывать. О том, как зимой закрыты все подъезды. О том, как однажды лежал 2 часа под машиной, а менты кидали в него кирпичами, чтобы он оттуда выбирался, и тогда он обморозил себе руки и теперь они у него болят. Он рассказывал обо всех этих «о том, как», и я понимала, что то, что делаю я, – ерунда, игры.

Солнце шло на закат и красиво освещало мирно выпивающих на крылечке бомжей, а я спешила к новой цели – Коломенскому. Точно не знаю, почему, может, потому что глаза туда глядели? Ведь все в этой жизни нас как будто случайно, но ведет в нужном направлении. Надо только доверять этому ведущему и знать, куда ты хочешь идти…

Мед и лошади…

Я великолепно погуляла по Коломенскому – глаза привели меня правильно! В это время здесь проходила ярмарка меда.

Любовь к меду, как и к путешествиям, у меня из Сирии, где я жила в детстве с папой-геодезистом и мамой-учительницей. Среди советских инженеров один чудак провез на самолете улей. Мы – ребятишки – часто толпились перед его квартирой. Он никогда не пускал нас к себе, но быстро приоткрывал дверь, за которой стояло жужжание и рой, и давал нам несколько кусков вкусных, истекающих медом сот!

И вот я наперепробовалась самого разного меда, наговорилась с хорошими людьми со всей России и получила в подарок банку ароматного донника. Затем еще погуляла по саду, посидела на камне, который лечит болезни. Все было отлично, но солнце уже спустилось за серебристую Москва-реку, и снова встал вопрос: где ночевать?

В Коломенском на траве? Мне все равно не понять жизни бомжа, это всего лишь игра – как все, что я делаю… С такими мыслями шаг за шагом я отступала к метро, и уже совсем было малодушно решилась ехать в Строгино, но тут увидела девчонок на лошадях и остановилась…

Деревня в навозе в Царицыно

Как-то я стояла в вагоне метро – туда заехал на инвалидной коляске молодой парень, из тех, что получили увечья на всю жизнь в дурацкой войне, на которой кто-то заработал большие деньги. Мы встретились с ним глазами, я своих не отвела, и тогда он спросил: «Сестренка, ты во что-то веришь?» «В себя!» – тут же, не успев задуматься, ответила я.

Многие удивляются моей везучести. И действительно, меня как будто что-то везет. Может быть, это мое стремление к счастью? А счастье для меня – это потребность все время расти над собой, становиться лучше, быть свободной и не отнимать свободу у других людей. Счастье для меня – это умение преодолевать себя. И научилась я этому благодаря…

Мне – 13 лет. Покормить морковкой лошадку для меня целое событие и однажды я еду на конюшню – учиться верховой езде. После первого занятия у меня все болит, мне дали лошадь без седла, на меня наорала тренер, но я прихожу снова. И так первые полгода: каждый день по дороге мое сердце сжимается от страха, ведь я не знаю, какую лошадь мне дадут… А вдруг истеричную Десну, которая бьет копытами и ее не поседлаешь и еще несет в лесу, или Гипюра, который кусается? Еще я боюсь упасть, и того, что меня матом будут крыть тренера. И все-таки я езжу на конюшню каждый день, летом чищу денники, зимой не могу открыть дверь из-за обмерзших рук. Зато я теперь ношусь галопом и умею прыгать. Я выезжаю со старшей группой в лес и катать детей.

Именно тогда – в 13, не бросив конюшню, я научилась преодолевать страх и боль, потому что через них лежала дорога к полетам – вначале на лошади, потом на сноуборде и серфинге, потом – в книгах.

И сейчас, когда я увидела девушек на лошадях, меня осенило: вот оно! Конечно, они же ставят своих лошадей в конюшню, почему бы и мне там не переночевать. Я же ведь своя.

Их конюшня оказалось далеко.

– Это тебе в Царицыно надо ехать, и там еще на автобусе до конечной остановки. Выйдешь – увидишь деревню, вот в ней и конюшня, спросишь там Машу.

Дорога заняла полтора часа. Уже совсем стемнело, когда я вышла у означенной деревни! Вот уж не подумала бы, что в Москве – прямо напротив Царицыно – есть такие утопающие в навозе деревушки!

Ты в навозе стоишь…

Залаяли собаки, и еще через 10 неуверенных шагов я увидела парней с девками на завалинке. Они курили, матюгались и щелкали семечки.

Включился у меня в голове «Сектор газа».

Я хрипло спросила: «Вы не знаете, где здесь Маша живет?»

«Дальше Маша, и, аккуратно, собачка у нее злая» – отозвался, сплюнув, один парень. Я пошла вперед и тут же вся это банда заржала мне вслед. Я не обернулась. Вот ворота, правильные, это я сразу поняла, по низкому лаю. Я застучала, и минуты через три откликнулся хриплый девичий голос…

– Мне Маша нужна.

– Проходи.

В доме валялись матрасы, спальники, упряжь. Маша сидела на кухне, курила с двумя подружками, пила чай. Вся обстановка очень мне напомнила тренерскую моей конюшни. Выслушав сбивчивый рассказ, она сказала: «А что оставайся, конечно, есть хочешь?»

– Немножко.

– Ну, сейчас, скоро за продуктами в магаз девчонки пойдут.

За час я успела подружиться с девчонками, сходить с ними напоить лошадей, порадоваться запаху конюшни – смеси теплого лошадиного тела, опилок, навоза. У Маши было около десяти лошадей по всей деревне, и девчонки каждый день ездили на них зарабатывать. Это были настоящие конницы, они курили и ругались, как мужики, грубо шутили, но были честны и добры. С одной из них – 16-летней Настькой – мы и пошли за продуктами в магазин по темной тропинке. Купили салатов, хлеба, сосисок, сыра, бухла. Я помню, как ночью кружились головы, мы стояли во дворе, смотрели на звезды и горланили:

Ты в навозе стоишь, юбка с разрезом,

И корову доишь, гоп стоп дубай, за хвост облезлый!…

У Настюхи это оказалась любимая песня….

Пакет с грушами и счастье в руках…

Я проснулась рано. Девчонки еще спали. Тихо пробралась на веранду. Фред больше на меня не лаял. Сказала спасибо этому дому и осторожно притворила калитку.

Всего лишь через дорогу мир поменялся: исчезли навозные кучи, ярко сияло утреннее солнышко в ухоженном чистом саду дворцового комплекса «Царицыно».

В голове, как на мониторе, выплыла информация: «Но Баженов был масоном, и Екатерина, для которой строился весь дворцовый комплекс, жить здесь не пожелала. Все пришло в запустение, во время революции во дворцах поселились кухарки, проститутки и воры…»

На деревьях висели груши, но я не думала, что они съедобны, пока не встретила средних лет женщину, их околачивающую. То есть она кидала палку и собирала в пакет упавшие плоды. «Здесь прекрасные груши» – сказала она, поймав мой взгляд. Что ж, я присоединилась к ней и насобирала килограмма два, действительно, отличных груш!

Посмотрела дворцы, попросила меня сфотографировать на красивом мостике прохожего, чтобы вспомнить потом этот момент в этом рассказе. Затем проголодалась и съела полкило груш, но не насытилась. Хотелось чего-то более существенного, и я зашагала в сторону метро. Мою дорогу пересек большой рынок. Здесь я выменяла кило груш на стаканчик кофе и чебурек у жадного абрека, и, забравшись на грязный холм, села прямо на землю чуть выше дороги и чуть ниже помойки. Я ела чебурек, смотрела на проезжающие машины и улыбалась. Я снова добыла себе необходимое, выдержала двое суток, увидела столько и теперь была широко, бескрайне счастлива. Пресыщение и безразличие ушли, мир стал чистым, ярким, огромным и ужасно интересным, как в детстве! Тут мимо поехал здоровый джип, в нем сидели молодые парень и девушка. Открыв окно, они с улыбками начали мне махать руками.

«Я счастлива, – крикнула я им в ответ – будьте счастливы и вы!»

Елена Андрианова, 21 год