Читать книгу Коварные алмазы Екатерины Великой - Елена Арсеньева, Литагент «1 редакция» - Страница 2

Париж, наши дни

Оглавление

Часом позже Фанни не обратила бы на него никакого внимания. Часом позже она его просто не заметила бы в суете, которая начинается в Париже еще до рассвета и заканчивается лишь после полуночи. И здесь, на мосту Пон-Неф, скоро появятся автобусы, автомобили, пешеходы. С самого раннего утра на парижских мостах уже болтаются туристы. Они обожают парижские мосты, особенно Пон-Неф.

Впрочем, чего только не обожают эти самые туристы. Они вползают на Монмартр, пыхтя и отдуваясь на крутых улочках и почти вертикальных лесенках; слоняются в галереях Лувра; торчат на площади Конкорд, пытаясь обрызгать себя и других водой из фонтанов; топчутся под Эйфелевой башней, резко закидывая головы и рискуя переломить шеи; кружат возле Нотр-Дам, разглядывая горгулий-химер. Они не выпускают из рук карту и посреди Елисейских полей непременно пристанут к вам с просьбой указать, где здесь Мулен-Руж. На бульваре Клиши они ищут Вандомскую колонну, в Тюильри придирчиво вглядываются в статуи, пытаясь выяснить, не эта ли нагая мраморная дама – бронзовый памятник тому самому Анри IV? Хорошо хоть Эйфелеву башню все находят самостоятельно – уж она-то в Париже видна практически отовсюду, особенно с мостов.

Ах да, вернемся на Пон-Неф.

Итак, часом позже Фанни его ни за что не заметила бы в этом укромном уголке. Как раз там, где пешеходная дорожка сворачивает с набережной Лувра на мост, стоят на парапете два чугунных фонаря. Между ними – изгиб каменной ограды моста и полукруглая каменная скамья. Вот уже почти год в любую погоду в шесть тридцать пять утра (ровно в шесть подъем, пятнадцать минут на торопливое умывание и одевание, двадцать минут трусцой от ее дома на углу рю де ла Бурз и рю де Колонн) Фанни замирает рядом с этой каменной скамьей и кладет руку на парапет. Он серо-белый, в мутном свете раннего утра кажется мертвенным, изрыт раковинками – Фанни повторяет про себя, что они забиты не грязью, а пылью времен. Это слова Лорана, который на самом деле никакой не Лоран, это Фанни стала так его называть, чтобы не сломать язык на его невозможном варварском имени.

Они впервые встретились именно здесь, возле этой каменной скамьи, где сейчас стоял какой-то парень, перегнувшийся через парапет так низко, что Фанни видела только его туго обтянутый сизыми джинсами зад и ноги, казавшиеся чрезмерно длинными, потому что он приподнялся на цыпочках. Какое-то дурацкое мгновение Фанни верила, что это Лоран. Нет, конечно: незнакомец был слишком худым, слишком мелким. Слезы подкатили к глазам, потому что этот тщедушный парень, нагло задравший свой зад над парапетом, занял ее святое место, ее Мекку, куда она прибегала, словно смиренная паломница (если предположить, что паломницы, тем паче смиренные, способны бегать, а не брести, тащиться, влачиться или что они там делают на пути к святым местам), уже почти год в надежде вернуть невозвратимое.

Фанни и сама понимала, что надежда эта напрасна, однако ничего не могла с собой поделать. Отчего-то ей казалось, что если Лоран решит вернуться к ней, то однажды ранним утром явится сюда, на Пон-Неф, и станет поджидать ее, опершись на бело-серый мертвенный парапет и поглядывая то на набережную Лувра, откуда должна появиться Фанни, то на другой конец моста, где голуби еще дремлют на голове, плечах и чрезмерно широком кружевном жабо бронзового Анри IV (вот именно, памятник ему находится именно на Пон-Неф, и бессмысленно искать его в любом другом месте, будь это даже сад Тюильри).

Лоран придет сюда, потому что здесь, на этом самом месте, они с Фанни встретились год назад.


Таким же ранним февральским утром она стояла, низко перегнувшись через парапет, и смотрела на куклу, которую темно-зеленая вода Сены несла под мост. Кукла была роскошная – с распущенными темно-рыжими волосами и в длинном белом платье. У нее было ярко намалеванное лицо с наивным блаженным выражением, как будто ей страшно нравилось колыхаться в ледяной воде под бледным утренним полусветом, изливавшимся сквозь войлочные тучи. В этом зрелище плывущей куклы было нечто жуткое и в то же время завораживающее – до такой степени, что Фанни не могла отвести взгляд от белой фигурки, которую течение затягивало все дальше и дальше под мост. И она наклонялась все ниже, провожая ее глазами, как будто для нее было страшно важно увидать, как кукла скроется под мостом – наткнется на каменную опору или проскользнет мимо.

Итак, она наклонялась ниже и ниже, и вдруг ее кто-то ка-ак схватит сзади за бедра, ка-ак рванет назад! Фанни взвизгнула, обернулась, даже размахнулась, чтобы дать пощечину какому-то обнаглевшему клошару или мигранту (отчего-то она вообразила, что на такую наглость способен только непроспавшийся клошар или мигрант, поднявшиеся с одной из многочисленных вентиляционных решеток, которые теперь все стали ночлежками клошаров и мигрантов). И увидела пред собой весьма тщательно одетого господина, который на дурном французском сказал:

– Извините, я испугался, что вы упадете прямо в реку.

На вид ему было лет сорок, а может, сорок пять. «Моложе меня», – привычно отметила Фанни и привычно огорчилась, что с некоторых пор все привлекательные мужчины вдруг сделались моложе ее. Он был среднего роста, с темными волосами и холодноватыми серыми глазами, со свежим румяным лицом и не то смущенной, не то дерзкой улыбкой.

Фанни мгновенно оценила элегантную куртку от Barbery, распахнутую слишком широко для столь сумрачного и раннего утра – с явным намерением продемонстрировать щеголеватый пуловер. Бог знает почему ей вспомнился ехидный диалог из Дюма-пэра: «На нем все новое, он одет с иголочки. Вот именно, у этого господина такой вид, словно он впервые оделся!»

Фанни невольно улыбнулась и не выругалась незнакомцу в лицо (хотя могла и умела ругаться так, что столбенели даже мужчины), а сказала почти приветливо:

– Здесь довольно трудно упасть прямо в реку. Вот посмотрите: буквально на метр ниже парапета довольно широкий каменный выступ. Сначала свалишься на него и легко удержишься, если, конечно, ты не пьян и у тебя нет особого желания покончить с собой.

– А у вас такого желания нет? – спросил мужчина с оттенком недоверия.

Фанни неожиданно для самой себя ответила с пугающей откровенностью:

– Вообще-то и у меня возникает иногда такое желание, как у всякого нормального человека, полагаю. Правда, ко мне это желание приходит между четырьмя и пятью утра, когда я курю одна возле кухонного окна и с трудом удерживаю себя, чтобы не выкинуть во двор мой «Житан» и не броситься следом. Но сейчас-то уже седьмой час, время моих суицидальных помыслов позади.

– Скажите, – спросил мужчина на своем неуклюжем, но дерзком французском, – скажите, мадам, а что вас удерживает от того, чтобы не броситься вслед за сигаретой? Мысли о ваших детях, которым будет вас не хватать? О любимом мужчине? О родителях, которым нужна ваша забота?

Мгновение Фанни пристально смотрела на незнакомца, удивляясь жадному любопытству, которое прозвучало в его голосе, а потом подумала: «Дело нечисто. Кажется, одними разговорами мы не ограничимся, ой нет».

– Скажите, – проговорила с той же серьезностью она и обхватила руками плечи, которые начало знобить (хоть Фанни и была одета в теплую фланелевую кофту Decatlon, но кофта годилась для бодрой утренней пробежки, а вовсе не для стояния над Сеной промозглым февральским утром, когда столбик термометра едва поднялся выше пяти градусов), – скажите, мсье, а что заставляет вас задавать мне такие странные вопросы? Вы психолог? Вы занимаетесь проблемой суицида и вам нужны примеры для научной работы?

Незнакомец помедлил, как бы мысленно переводя ее слова с французского на свой родной язык, и со смущенной улыбкой покачал головой.

– Или вы флик, который боится, что на его глазах может произойти такое нарушение закона республики, как самоубийство, и пытается предотвратить преступление?

Он снова помедлил, вникая в смысл ее слов, и опять покачал головой, и даже хмыкнул, подчеркивая нелепость такого предположения.

– Или вы… – Фанни заглянула в его серые глаза и обнаружила, что они вовсе не такие уж холодные, как ей сначала показалось, скорее серо-голубые, ясные – настолько ясные, что Фанни с легкостью смогла кое-что в них прочесть и решительно продолжила: – Или вы намерены таким образом выяснить, замужем ли я, сколько у меня детей и будет ли кто-то нам мешать, если я приглашу вас к себе?

Забавно было наблюдать за его лицом. Сначала незнакомец растерялся от неожиданности, потом нахальная улыбка тронула его четко прорисованные губы:

– Вы угадали, мадам. Я именно это хотел узнать. Видите ли, я только недавно прилетел в Париж, дела мои идут не так хорошо, как хотелось бы, и я чувствую себя невероятно одиноким…

Сначала он смотрел в глаза Фанни, а потом перевел взгляд на ее грудь. Тогда Фанни тоже перестала таращиться на его улыбчивое лицо и перевела глаза туда, куда ужасно хотят, но стесняются посмотреть все приличные женщины. А поскольку Фанни вовсе не считала себя приличной женщиной, она решительно посмотрела на ширинку его джинсов.

О-очень интересная открылась картина!

«Странный мужчина, – успела подумать она, чувствуя, как пересыхают губы, – может быть, маньяк? Надо отправить его к черту!»


Лучше бы она так и поступила. Ведь они оба, Фанни и этот господин, станут сообщниками в убийстве, о чем, разумеется, сейчас даже не подозревают. Нет, своих рук они не обагрят. Но роли в предстоящей трагедии им предстоят отнюдь не второстепенные.


Увы, это был последний проблеск здравого смысла перед тем, как Фанни влюбилась в незнакомца – практически с первого взгляда.

Впрочем, она всегда влюблялась в своих мужчин с первого взгляда, в крайнем случае со второго – открыв затуманенные глаза после секса (если секс был удачным).

Однако ничего подобного тому, что Фанни испытывала сейчас, с ней еще не происходило. Впрочем, она всегда пребывала в уверенности, что ничего подобного с ней еще не происходило. Новое платье – всегда лучшее, об этом знает каждая женщина.

Лоран, это и был Лоран… Все, в жизни Фанни его больше нет. Она потеряла его по собственной дурости, потеряла меньше чем через полгода после того, как обрела, после того, как поверила, что может наконец стать счастливой. С тех пор она каждый день продолжает прибегать на Пон-Неф, жадно отыскивает глазами широкоплечую фигуру, и темные волосы, и промельк улыбки в серо-голубых глазах, а не найдя, снова останавливается около каменной скамьи, смотрит на зеленую воду Сены (в Сене всегда зеленая вода, зимой и летом, весной и осенью, в дождь и в солнце) и думает, что настанет, наконец, день, когда она или дождется здесь Лорана, или перегнется через парапет слишком сильно, так что носки ее кроссовок оторвутся от мостовой, и Фанни потеряет равновесие, перевалится вниз, но не даст своему телу задержаться на спасительном выступе, а рухнет в темно-зеленую стынь Сены, которая сразу отнимет ее дыхание. А потом ее темно-рыжие волосы и бледное лицо сведут с ума раннего прохожего, к примеру, туриста, который будет таращиться на нее с какого-нибудь другого моста, ниже по течению, и думать, есть, мол, что-то завораживающее в этой картине: утопленница в зеленых волнах…

Фанни передернула плечами, отгоняя утренний кошмар, еще раз взглянула на тщедушного наглеца в сизых джинсах, который занял священное для нее место, и совсем было собралась бежать дальше, так и не исполнив непременный утренний ритуал, как вдруг заметила, что парень слишком уж перегнулся через парапет. Носки его кроссовок почти оторвались от мостовой, он вот-вот рухнет вниз.

И он склоняется еще сильнее! Он с ума сошел!

Коварные алмазы Екатерины Великой

Подняться наверх