Читать книгу Коллекционер грёз. Повесть - Елена Асеева - Страница 5

В конце ХХ века изобрели Интернет и тысячи одиноких сердец ринулись туда в поисках своих половинок. Я не была одиноким сердцем, скорее наоборот, но интуитивно чувствуя всю трагичность собственного сердечного благополучия для искусства, истины и некоего предназначения (которое хоть и не проявляло себя, но, если приложить достаточно фантазии, ощущалось) с собственным личным удобством сражалась, протаптывая узкие тропинки в Сети за руку с грустными, потерянными подружками.

…как вам объяснить состояние, когда должно прийти счастье? Именно счастье, не обида и не подарок в виде красивого, интересного и завораживающего молодого человека.

Oно подкрадывается мягко – сначала поют и щебечут травы, реки, земля в весенней суматошной эйфории, потом снятся странные сны и караваны, упрямо шагающие по песку в каменистый пыльный полдень. Всегда безлюдный. И узкие глинобитные улицы, и темные женщины с маслянистыми жгучими глазами.

Они поют протяжным голосом бесконечные песни.

Песни моря другие, но они похожи на песни песка тем, что человек в них ничтожен.

И они пели – очень часто во сне.

Я листала американский клип-арт с фотографиями и знала точно, что в эти белые запыленные камни я исчезну когда-нибудь. На пароходе из Стамбула, на верблюде из Дамаска или Александрии, но как только я смогу разбить это проклятое стекло, отделяющее меня от моей же жизни, я уеду туда. Генри Миллер путешествовал по Греции, Лоуренс Даррелл жил в Александрии, Боулс и Берроуз – в Алжире и Марокко. Мне хотелось за ними – тонкой струйкой спрятавшись в саквояже и не дыша: лишь раз увидеть восход в Сахаре и развалины храмов огнепоклонцев.

Прикоснуться к земле длинноволосых и воинственных царей.

Амазонки жили севернее – на земле Киммерии, в степях, скакали на длинноногих (или коротконогих) ретивых лошадках. Мне же хотелось все южнее и южнее, когда солнце уже печет неистерпимо даже утром, а песни становятся все более протяжными.

И на Восток. Туда, где Кавказ обрывается Иранским нагорьем, а Тигр и Ефрат разрезают иссушенную землю стрелами воды. Туда, где шел один из шелковых путей и где земля – серая и сухая, а деревья – изможденные.

– Господи, зачем оно тебе?

– Не знаю.

– И как его звали?

– Хосров.

– Как, как?

– Не знаю, не помню, да и не знала…

Замирание сердца

Тихий.

Далекий.

Беспокойные утра.

Ночи в тревоге.

Грустноглазое солнце

Светило равнины

Чьи-то чертоги

Из серебра и глины.

Здравствуй, далекий

Все прахом станет

Ложь не обманет

Измены не будет

Меж нами

Лисой проскользнувшей.

Чисты перед богом

И если желали кого-то

То только самих себя.

Просто шепнуть прощай

Дать тишине на чай

И успокоить голос.

Ветреными ночами

Свидетелей не было с нами

И сами не стали ими

Бредущими по пустыне

Синей любви

Вдвоем.

А за скалой каньон

И этой пропастью чувства

Нам не спуститься

Чувствуешь, я миллионом

Искринок

И звезд

Окружила твой сон.

Переросла любовью.

И проросла в весенний

Пахнущий чернозем

Стать его хлебом и солью

И в этом мире дольнем

Была я твоим застольем

И ты причащался мною

А вера была вином.

Прощай.

Мы прочли друг друга

В мечтах.

И пьянящая вьюга

Цветущих пыльцой садов

Покровом была нам

Хосров.

– Что такое Хосров?

– Имя какого-то из персидских царей, из Сасанидов, но все это нисколько не важно…

Это был темный человек, совпавший с чем-то выше – с неким кибер-амуром, пролетавшим по компьютерным просторам и зацепившим в ночном эфире два одиночества.

Ее и Его, даже не мое.