Читать книгу Полночное солнце - Елена Баранчикова - Страница 5

Пьеса-метаморфозы по мотивам Е. Замятина

Действующие лица

Март – музыкант

Маша – его возлюбленная

Обёртышев – сосед

Председатель – домоуправ

(Платье – полуживое фантастическое существо)

Действие первое

КАРТИНА 1

(В комнате полутьма, печь едва теплится. В углу одиноко белеет рояль, на нём лежат брошенные ноты. Шифоньер из дорогого дерева, письменный стол, на котором стоит ведро и лежит топор, неподалеку – железное корыто. Повсюду хаос и запустение, рядом с горой немытой посуды, железными мисками и консервными банками – раскрытая книга. Март обхватил рукой никелированные решётки кровати, которая стоит у окна, на ней лежит Маша, укрытая грудой одеял и мохнатой шкурой. Он стоит у изголовья и гладит её волосы).

М а р т (наклонившись к Маше). Превратился в глину, не могу любить тебя как прежде. (Маша закрывает ему рот рукой).

М а ш а. Молчи, теперь это для нас с тобой – центр вселенной (озирая взором комнату). Верю, в нашем доме-скале, пещере, в которой оказались погребёнными, хоть на один час наступит весна, жду её, и ты жди.

М а р т. Тоже верю, она придёт, надеюсь на это.

М а ш а (сбрасывая с себя шкуру). Давай хоть на какое-то время сбросим с себя все эти косматые шкуры зверей, когти, клыки, тогда сквозь обледеневшую мозговую корку непременно пробьются зелёные стебли, ростки жизни.

М а р т (помогая ей убрать с кровати груду одеял). Давай! Прочь лохмотья и звериные шкуры, которые нас поглощают. Но ведь ты можешь замерзнуть, печь совсем не греет, уже остыла.

М а ш а. Не замерзну, прижмусь к тебе, как прежде, ты согреешь меня своим теплом (прижимается к нему, смотрит в окно). Смотри, какое небо сегодня низкое, дырявое, как ватное, уходит куда-то вглубь, в лабиринт, в небытие, сквозь щели просачиваются кристаллы льда. И ты какой-то другой, изменившийся, не такой, как обычно, а пещерный… Кажется, над нами навечно сомкнулись невидимые своды.

М а р т. Как такое могло произойти? Нас поглощает лабиринт.

М а ш а. Не можешь поверишь, что это могло случиться? Но ты это видишь своими глазами, значит, такое может быть, видимо, всё же произошло. Посмотри на себя со стороны, Фома неверующий, ну, в кого ты превратился?

М а р т. Разве кто-то может поверить, что я это – я? Когда-то сидел за этим роялем в огромном зале, публика рукоплескала, неистово кричала «браво!», когда я играл на бис. Теперь у огня два первобытных человека – ты да я, да мы с тобой.

М а ш а. Не могу привыкнуть, что я – пещерный человек, дикарка. Чем сейчас довольствуемся? Огонь, пища – это всё, можно пересчитать по пальцам.

М а р т. Да, потребности сведены к минимуму, постепенно превращаемся в нелюдей, зверей, обрастая толстой шкурой, черствеем, грубеем.

М а ш а (вскакивая с постели). В зверей? Нет, никогда! Всё, только не это, до этого мы не должны докатиться ни при каких обстоятельствах. Это страшно, это невыносимо!

М а р т. Ведь ты освоила язык животных, можешь разговаривать с ними!

М а ш а. Язык – другое, это душа… совсем не то, это не инстинкт.

М а р т (гладя её по голове). Хорошо, хорошо.

М а ш а. Так темно, становится даже трудно дышать, мне жутко! (прислушивается). Слышишь, кто-то воет? (показывает на тёмный угол). Видишь, лохматые, тёмные своды нашей пещеры колышутся?

М а р т. Успокойся, дорогая, никого там нет, тебе показалось, это всего лишь галлюцинации, это наше с тобой северное сияние.

М а ш а. Никогда этого не будет, твёрдо знаю, ощущаю каждой клеткой, ни за что не превращусь в зверя, чего бы мне это ни стоило, надо не потерять человеческое.

М а р т. Милая, не волнуйся, не стоит об этом, ты измотана болезнью, твоему телу нелегко, лучше приляг, отдохни, не трать энергию понапрасну, давай помолчим!

М а ш а. Не я сейчас лежу на кровати, это наша истерзанная любовь, её осколки впиваются в тело и ранят, мы тщетно пытаемся их соединить (собирает что-то на постели и складывает), но пазлы не соединяются, ночами летаю, парю над всем этим разбитым царством как птица (горловым пением подражает птице).

М а р т. Крылатая, ты посмотри, летаешь? Мы научились летать в небе, как птицы, плавать в океане, как рыбы, теперь осталось научиться жить на земле – как люди.

М а ш а. Княгиням лучше нас жилось. приняла красного на грудь, отправила голубя холопу с признанием в любви, птица в пути издохла – наутро как ни в чём ни бывало, не стыдно людям в глаза смотреть.

М а р т. Шутить изволишь? Про княгинь вспомнила, ну, и шуточки у тебя, прям доисторические! Сова, а ты какая птица ночная или дневная?

М а ш а. Я сегодня никакая!

М а р т. Кому это ты там в любви признаваться надумала?

М а ш а. А хотя бы и надумала, что с этого, нельзя, что ль в любви признаться?

М а р т. Если честно, тоже хочу научиться летать, но у меня это, наверняка, не выйдет.

М а ш а. Попробуй, на свете нет ничего невозможного, я знаю.

М а р т. Попытаюсь, обязательно скажу, если получится.

М а ш а. Ночью кажется, где-то рядом, совсем близко, бродит серохоботый мамонт.

(На стене появляется тень, слышны чьи-то шаги). Слышишь? Он приближается. (Маша играет на варгане, горловым пением подражая звериному вою и топоту).

М а р т. Неизвестно, кто на каменной тропе меж скал раздувает эту снежную пыль, может, всего лишь ненасытный ветер трубит на крыше.

М а ш а. Что я тебе могу на это сказать? Могу только с тобой согласиться, ты ж такой умный, знаешь всё на свете, в правом кармане у тебя на всё припасён готовый ответ! Не зря выбрала себе такого мужчину (гладит его по плечу), как всегда, ты прав, скорей всего, ветер и есть этот самый ледяной рёв самого мамонтейшего мамонта.

М а р т. Ледники, мамонты, пустыни – это всё твои больные фантазии, в которые постепенно тоже начинаю верить. Находясь в замкнутом пространстве, волей-неволей перенимаем многое друг у друга, твои отпечатки остаются на моей коже запечатлёнными.

М а ш а. Скажи, это плохо, или как?

М а р т. Это данность, которую нам надо обоим принять.

М а ш а. Жизнь всё больше походит на игру, плохо только, что это игра не на рояле, хочу слышать музыку.

М а р т. На этот раз жизнь сыграла с нами очень злую штуку.

М а ш а. Ночные чёрные скалы напоминают дома, в скалах – пещеры, комната превратилась в настоящую пещеру.

М а р т. Перст судьбы! Чтобы выжить, надо принять условия жестокой игры. Этот мир придуман не нами, давай играть по правилам, которые не мы с тобой придумали.

М а ш а. Силы покидают меня, дальше тебе придётся играть уже самому.

М а р т (беря её за плечи и встряхивая). Не смей так говорить! Слышишь? Приказываю, ты должна, просто обязана бороться!

М а ш а (отклоняясь). Не будь грубым, это не идёт тебе.

М а р т. Я – грубый? Это жизнь груба, ведь знаешь, жизнь – борьба.

М а ш а (указывая на рояль). Посмотри, рояль укоризненно смотрит на тебя, ждёт, когда пробежишь пальцами по клавишам. Осиротел, давно истосковался по твоим рукам.

М а р т (раздражённо). Откуда это всё берёшь, с потолка? Какой рояль, какая игра? Сейчас это невозможно (подходит к роялю, дотрагивается до клавиши, одинокий резкий звук повисает в воздухе).

М а ш а. Ещё как возможно.

М а р т (не может успокоиться). Не представляю, как вообще такое могло прийти в голову (отходит подальше от рояля).

М а ш а. Похоже, скоро оставлю тебя одного в этой пещере. Ты готов к этому?

М а р т (отворачиваясь и закрывая уши). Прекрати, не хочу это слышать.

М а ш а. Привыкай, такова реальность, увы, это не бред и вовсе не моё больное воображение.

М а р т. Не говори так, мысли материализуются, не допущу такого (гладит её рукой по голове, постепенно успокаиваясь).

М а ш а. Ещё скажи, не простишь себе этого и виноват в случившемся, не вини никого в происшедшем, не надо, слышишь. Март, это данность, мы остановились у последней черты, давно пора понять, что человек не всемогущ, но, запомни, рояль должен опять играть!

М а р т (стараясь сдерживаться). Заладила одно и то же, сколько можно? Играть, играть… говоришь это не к месту, не та ситуация сейчас.

М а ш а. Хочешь, больше не буду, клянусь, но я всё ж беспокоюсь за тебя, как это ты один будешь бороться с мамонтом?

М а р т (ласково склоняется над ней). Слава Богу, могу ещё это делать, в состоянии гладить тебя и вспоминать твои шелковистые волосы (гладит её волосы) и всё остальное. Женщина в жизни мужчины только одна, все другие – лишь её тени.

М а ш а. Неужели?

М а р т. Да, моя хорошая, это так.

М а ш а. Ты сказал «остальное»? Снявши голову, по волосам не плачут, остаётся вспоминать, ведь всего этого уже не существует в природе, кануло в лету.

М а р т (с упорством). Нет, существует, я знаю.

М а ш а. Хорошо-хорошо, спорить не буду, как всегда, прав, упрямец, одно ясно. наступила зима, она похожа на огромную ледяную глыбу, айсберг. Наступил ледниковый период, конец света, Судный день, о котором написано в Библии.

М а р т. Опять начинаешь? Слышишь, лучше не заводись! Тебе самой не надоело, а? Ведь только клялась, что не будешь, обещала – выполняй!

М а ш а. Ирод клянется, Иуда лобзает, да, им обоим веры нет. Обещала, но, как видишь, не держу своего слова, не могу не говорить, весь этот бред помимо меня засел у меня в мозгу, вот здесь (стучит пальцем по своему лбу).

М а р т (примирительно). Об этом дне и часе никто не знает, наши души соединяются в жизни, они же соединятся, когда мы умрём.

М а ш а. Это не совсем так, если на это посмотреть с другой стороны, каждый уходит в одиночестве.

М а р т. Чтобы ты ушла, должен уйти и я, сгинуть, как будто меня здесь не было вообще!

М а ш а. Все мы когда-то сделаем это, смерть – конец света для каждого, после нас ожидает божий суд. Время уже подошло близко, слушай (прислушивается), ангел скоро протрубит на небесах (тихонько напевает).

М а р т. Смотрю, ты о рае потихоньку мечтаешь? А если его нет? И там будет также темно, как в склепе, как в этой комнате-пещере.

М а ш а (прерывая его). Оставь при себе то, о чём думаешь, что хотела сказать, я тебе уже сказала, в этой теме надо ставить большую жирную точку, давай об этом больше ни слова! (берёт с тумбочки губную помаду и рисует на стене жирную точку, обводит её в кружок). Любуйся, теперь зри воочию, вот она – наша большущая точка, а это наше будущее – последняя черта (рисует линию), финиш.

М а р т. Только красной ленточки не достаёт, остальное всё есть. Можешь рисовать, что хочешь, всё, что заблагорассудится, хоть точки, хоть запятые, чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Не запрещаю, размалюй хоть все стены, прошу только, ради бога, не злись, не хватает нам ещё поссориться.

М а ш а. Сдаюсь! (с трудом поднимая руки вверх). Я – целиком за, слушаюсь и повинуюсь, мой господин, подай-ка лучше мне градусник.

М а р т. Где он?

М а ш а. Там (указывает на стол).

М а р т. Вот же он, тут почему-то и топор (берёт в руки топор, трясёт им). Вещь однако нужная, пригодится, надо крепче стиснуть зубы, рубить деревья каменным топором, как это делали первобытные люди.

М а ш а (скрестив руки на груди). Давай градусник, что-то опять голова разболелась! (протягивает градусник). Ссориться не будем, будем всё рубить каменным топором, сокрушим мир насилия и зла. (В дверь постучали).

КАРТИНА 2

(Передняя завалена книгами, везде запустение, беспорядок. В дверях Председатель, Март открывает ему).

П р е д с е д а т е л ь. Добрый день, если он добрый. Ну-с, Мартин Мартиныч, как вы поживаете? Заглянул на минуточку.

М а р т. Вот и хорошо, здравствуйте, милости просим.

П р е д с е д а т е л ь. Только на секунду, не беспокойтесь, я ненадолго, дай, думаю, проведаю. Как вы, как жена то ваша, не поправилась ещё?

М а р т (приглашая). Всё так же, проходите! Что в дверях стоите? Извините за беспорядок, у нас холодно (виновато разводит руками), всё по-прежнему.

П р е д с е д а т е л ь (не проходя в комнату). Я не стану заходить, не хочу беспокоить жену вашу, вам сейчас не до меня. Доктора вызывали?

М а р т (разводя руками). Вызывали.

П р е д с е д а т е л ь. И что?

М а р т. Диагноз неутешителен (опустив голову, тихо). Очень плоха, сказали, дни её сочтены, ей не надо говорить об этом, не хочу, чтобы знала, не могу, это её убьёт.

П р е д с е д а т е л ь. Боитесь сказать правду…

М а р т (шёпотом). Тогда умрёт её надежда. Тише! (Март на цыпочках подходит к двери, заглядывая в комнату).

П р е д с е д а т е л ь. Что, спит?

М а р т. Задремала, но это ненадолго. Кроме того, знаете ли, врачи ведь могут и ошибаться, сколько таких случаев, ложные диагнозы… Не верю им, не доверяю, Маша обязательно выздоровеет!

П р е д с е д а т е л ь. Да-да, конечно, поправится, всегда надо надеяться на лучшее. Так-так. Значит, неважные у вас делишки, значит, земерзаете?

М а р т. Окоченеваем потихоньку.

П р е д с е д а т е л ь. У всех дела плохи, а у вас, вижу, прямо-таки дело швах. У одного соседа вашего прибыток – баржу старую приволок, топка отличная, ему теперь до весны хватит.

М а р т. Да, если целая баржа, то, пожалуй, хватит.

П р е д с е д а т е л ь. С лишком.

М а р т (нерешительно). Гм, пожалуй, действительно, с лишком будет.

П р е д с е д а т е л ь. А вы к нему подкатитесь под настроение. Так, мол, и так, супруга хворает, одолжите дровишек на растопку, может, подсобит по-соседски.

М а р т. Сами знаете, каков сосед-то, у него зимой снега не выпросишь. Спасибо, хоть воду даёт, ведь и воды-то у нас нет, трубы позамерзали, полопались.

П р е д с е д а т е л ь. Да что вода, из крана течёт, воды не жалко, за водой и ко мне приходить можете, налью полные ведра.

М а р т. Благодарю, вы очень добры к нам, без воды ведь не проживёшь (разводит руками).

П р е д с е д а т е л ь. Да, у соседа вашего больно не разгонишься. Куркуль он, куркулём и останется! С такими знаете, что надо делать? Была б моя воля, я б ему (скрежещет зубами, сжимая кулаки).

М а р т (машет руками). Что вы, зачем так? Об такого, как он, не стоит руки марать.

П р е д с е д а т е л ь. Да, такого и могила не исправит. Сочувствую, ох, как сочувствую, уж очень жалко мне вас, всё думаю, чем бы вам помочь, если что, не стесняйтесь, по-простому.

М а р т. Спасибо на добром слове.

(Из соседней комнаты доносится голос Маши. Председатель прислушивается).

П р е д с е д а т е л ь. У вас гости, может, я некстати?

М а р т. Не обращайте внимания, это Маша проснулась. Когда она одна в комнате, иногда сама с собой разговаривает.

П р е д с е д а т е л ь. (пожимая плечами). Да? Надо же, не знал, не знал, а я вам тут картофельных очисток принёс, можно лепёшки сварганить отменные, жену свою порадуете, ей питаться сейчас надо (достаёт из-за пазухи).

М а р т. Ну, что вы, у вас же у самих дети, нам ничего не нужно.

П р е д с е д а т е л ь (настойчиво). Обижаете, берите, когда дают, мне тут подфартило, по случаю в одном месте. Пойду, пожалуй.

М а р т. Спасибо, что зашли.

П р е д с е д а т е л ь. Что ж, мужайтесь, крепитесь, как можете, сейчас всем трудно, надо потерпеть, главное – зиму как-нибудь перекантоваться, весной оно полегче будет, сама природа – целитель.

М а р т. Спасибо, с пустыми руками никогда не приходите, а нам, видите, и угостить-то нечем.

П р е д с е д а т е л ь. Ничего мне не нужно, не за этим пришёл. Как это вас угораздило сюда перебраться, да ещё в зиму? Жили б на старом месте (вздыхает), там у вас, говорят, более-менее была обстановка, дрова припасённые, до весны б дотянули, а там уж, как бог даст.

М а р т. Кто ж знал, что такое случится!

П р е д с е д а т е л ь. Да, знал бы, где упадёшь, соломки б подстелил.

М а р т. Сами не знаем, как угораздило, не думали, так вышло. Судьба сюда занесла, на отопление очень рассчитывали.

П р е д с е д а т е л ь. Жизнь выкидывает нам фортеля. Бог в помощь, хорошие вы люди, учёные.

М а р т. Ну, какие ж мы учёные?!

П р е д с е д а т е л ь (озираясь по сторонам). Как же, книг у вас много.

М а р т. Да, книги – наши, остались только книги и рояль.

П р е д с е д а т е л ь. Что ж, играете?

М а р т. Нет, давно не играю, руки не слушаются (встряхнул кистями).

П р е д с е д а т е л ь. Это от расстройства, все болезни от нервов. Понятно, не до игры, сочувствую. А вы не стесняйтесь, сходите всё же к Обёртышеву, покланяйтесь ему, они это любят, может, раздобрится по случаю прибытка.

М а р т. Может, и раздобрится, кто его знает, а может, и нет, и такое возможно.

П р е д с е д а т е л ь. Что ему стоит помочь, людям надо помогать, вы ведь в затруднительном положении, бедствуете, грех не помочь-то, ведь не последнее доедает, всего припасено.

М а р т. На целый взвод хватит.

П р е д с е д а т е л ь. Нелюдь, зверь, ничего человеческого, такие лишь бы свою утробу насытить, на чужой беде руки греют. Сейчас не боятся грешить-то, грешат напропалую, не страшатся и не каются (мнётся у двери).

(Из комнаты доносится голос Маши: «Март»).

М а р т. Может, всё ж зайдёте на минуту? Маша будет вам страшно рада.

П р е д с е д а т е л ь. Нет-нет, как-нибудь в другой раз, задержал вас разговорами, откланиваюсь, передавайте жене привет, пора и честь знать, соловья баснями не кормят.

М а р т. А за совет спасибо, схожу к Обёртышеву, а то ведь ни одного полена не осталось.

П р е д с е д а т е л ь. Да-да, следует умерить свою гордыню ради жены.

КАРТИНА 3

(Март заходит в спальню. Печь горит еле-еле. Маша по-прежнему лежит на кровати, откинувшись на подушки и закутавшись в одеяла и шкуру).

М а ш а. О чём это вы там говорили с Председателем?

М а р т (подозрительно). Ты не спала? О чем говорили? Всё о том же, о воде да о дровах. Предлагал воды, картофельных очисток вот принёс (разворачивает пакет), добрейшей души человек.

М а ш а. Да, чудо-человек.

М а р т. Я поначалу отказывался, у него детишки, им и самим надо кормиться, но он настоял.

М а ш а. На таких земля держится.

М а р т (кладёт пакет на стол). Мир не без добрых людей, знаю, специально из-за этого зашёл. Какого человека Бог нам послал!

М а ш а (садится, облокотившись на подушки, уперев руки в боки). Значит, нас ждёт грандиозный ужин!

М а р т. Не ужин – целый пир закатим.

М а ш а. Смотрю на это, и грустно становится. Как пещерные первобытные люди боремся за существование, нами движут инстинкты, каждую ночь переносим свой костёр из пещеры в пещеру, всё глубже.

М а р т. И всё больше набрасываем на себя косматых звериных шкур, похоже, интуиция теперь у нас как во времена верхнего палеолита.

М а ш а. Отступаем из пещеры в пещеру, на Покрова заколотили кабинет, на Казанскую выбрались из столовой и забились в спальне. Из неё ни шагу не сделаю, мне отсюда уже никуда не выбраться, приют убогого чухонца, это моё последнее пристанище.

М а р т. Не будем о плохом, давай о хорошем, о нас. Ещё могу вспоминать тебя прежнюю, стала такой хрупкой, почти бумажной, словно тростинка на ветру колышешься.

(Маша берёт в руки зеркало, с грустной улыбкой смотрится в него и с отвращением бросает его на кровать).

М а ш а. Я – стеклянная женщина. Смотри, в любой момент могу треснуть и расколоться, осколки разлетятся по полу, будешь метлой выметать изо всех углов.

М а р т. Ты к чему клонишь?

М а ш а. А к тому… ну, подумай, разве о такой мечтал? Скажи, зачем тебе стеклянная женщина?

М а р т. Почём знаешь, о чём я мечтал? Я не говорил, что стеклянная, сказал, бумажная, это разные вещи. Что к словам придираешься? Вообще ничего нельзя говорить тебе, давай лучше молчать!

М а ш а. Можно молча сжечь меня, как куклу-моргунью.

М а р т. Опять за своё? Любой может сгореть, человек быстро воспламеняется. Знаешь это?

М а ш а. Ты прав, люди горят как свечи.

М а р т. Кто ярко пылает, быстро гаснет.

М а ш а. (теребя его за руку, прижимаясь к ней щекой). Март, забыл? Ведь завтра… вижу, про именины мои забыл совсем!

М а р т (высвобождая свою руку, сосредоточенно). Огненная пасть разверзлась, поленья исчезают в топке.

М а ш а. Как искорки тают прямо на глазах.

(Март подошёл к чугунной печке).

М а р т. Р-р-а-з, д-в-а, т-р-р-р-и… че-т-ы-р-р-е…

М а ш а (глядя в окно). В ноябре листья пожухли, сникли и обледенели, превратились в острые сосульки. А я верю, что ещё будут на этом свете синеглазые дни. В такой день надо запрокинуть голову, чтоб не видеть земли, одно небо, только небо. Можно поверить, что вокруг ещё радость, лето искрится, оно продолжается, это наша с тобой огромная вселенская вечность.

М а р т (закрывая глаза). Когда закрываю глаза и слышу твой голос, верю – ты прежняя и сейчас споёшь или засмеешься.

М а ш а. Ты говоришь приятные вещи. Вот возьму и от удовольствия замурлыкаю, ведь я из породы кошачьих.

М а р т. Встанешь с постели, обнимешь как прежде. Проснувшись, сваришь себе чашку крепкого кофе, своему чёрному-пречёрному коту нальёшь в блюдце кипенно-белое молоко. Ты упряма, горда, решительна, привлекательна, тебя ненавидят, боятся, обожают, тобой восхищаются, на тебя все обращают внимание. Ты – гроза, тайфун, землетрясение, буря, ты – невесомость, река, дорога, волна и сила. Кошачий взгляд, кошачьи повадки. Ты – моя львица из породы кошачьих (обнимает её).

М а ш а (укоризненно). Ай, Март, Март! (горловым пением подражает птице). Всё это было так давно, что уже успело обрасти мхом и превратиться в небылицу и неправду.

М а р т (открывая глаза). Ножом по стеклу! Это не твой голос, он чужой, такой немыслимо далёкий, ненастоящий.

М а ш а. Да, такой голос у меня, он изменился, погрубел, не могу уже взять верхние ноты.

М а р т. Ну, и пусть, уже привык к твоему фальцету.

М а ш а. Как всё стирается из памяти, раньше ведь никогда не забывал, двадцать девятое – день Марии, мой праздник.

М а р т (поправляя её). Наш праздник, всё помню, но этот день ещё не наступил, ещё есть время.

М а ш а. Время до чего, что-то задумал? Понимаешь, Март, если б завтра затопить с утра, чтоб весь день было как сейчас! А? Сколько у нас там в заначке поленьев осталось?

М а р т (поразмыслив). Ну, в полярном кабинете с полсажени ещё есть.

М а ш а. Говоришь как-то неопределённо, поточнее, пожалуйста.

М а р т. Поштучно устроит? Р-р-аз, д-в-а, т-р-р-и… че-ты-р-р-е…

М а ш а. Мелодично получается, подыграй на рояле.

М а р т. Подыграть? Ты шутишь?

М а ш а. Вовсе нет, мне надо точно знать, чтобы дальше планировать свою жизнь.

М а р т. Что ж планируй, сказал же, сколько осталось.

М а ш а. Не сердись, как же ты не можешь понять, это важно.

М а р т. Не оправдывайся передо мной, не стоит, каждый волен делать то, что хочет, смело можешь строить планов громадье.

М а ш а. Даже так? Но нас ждёт непредсказуемое.

М а р т. Как бы это ни было прискорбно, это так, всё зависит от воли судьбы.

М а ш а. Смотрю, ты стал фаталистом. Жаль, не могу добраться до полярного кабинета, не знаю, что там творится, обязательно ревизию б навела, шмон устроила, все поленья посчитала бы, потрогала бы их руками, погладила, не побоялась бы даже заноз, сложив все их в кучку.

М а р т (шутливо передразнивая, щёлкая по её носу пальцем). Если бы, да кабы, во рту выросли б грибы, вот такие (разводит руки).

М а ш а. Интересно, какая горка бы получилась?

М а р т. Я бы… опять быкаешь, любительница сослагательного наклонения.

М а ш а. О, большущая горка, огромная кучка, попробую себе её представить, соорудить в воображении (зажмурилась).

М а р т (обнимая её). Прямо-таки целую полено-философию развернула, мастер умных предположений, Умная Эльза! Ганс пришёл к ней свататься, а её послали за пивом в погреб.

М а ш а. Увидела на стене мотыгу, кажется?

М а р т. И начались волнения на пустом месте. Короче, суть в чём, не стоит из ничего совершать глупости, раздувать из мухи слона, ну, или мамонта, если говорить на твоём теперешнем языке, так ты, кажется, любишь изъясняться в последнее время.

М а ш а. Не стоит преждевременно впадать в панику, согласна.

М а р т. Я ж сказал тебе, всё в порядке, не дрейфь. Дрова есть ещё, как раз на твои именины осталось, есть некая заначка, всё распланировал заранее. Усекла, или ещё раз повторить?

М а ш а. Некая? Прошу, не злись! Распланировал, значит? Узел становится туже, затягивается, превращается в удавку, всё сжимается! Полсажени? Больше, думаю, там…

М а р т (перебивая). Сказал же, р-р-раз, два, т-р-р-и, четы-р-р-р-е. Яснее ясного. Тебе пропеть что ли?

М а ш а (хмуро). Не верю! Так когда-то говорил Станиславский. Уже произнёс как-то по-другому, без энтузиазма, интонация даже изменилась.

М а р т. Копаешься в оттенках? Режиссер тоже мне ещё выискался! Не придирайся к тому, как произнёс, не суть важно. Главное, сказал, и от этого уже не отступлю ни шагу, клянусь!

М а ш а (примирительно). Хорошо-хорошо, согласна, верю, пусть будет по-твоему. На завтрашний день, значит, хватит.

М а р т (хмуро). Сказал, хватит, зачем двадцать раз об одном и том же твердить.

М а ш а. Достаточно, что-то устала от этих выяснений и пререканий, от этого у нас дров ведь не прибавится.

М а р т. Отдохни, я укрою тебя, не буду тревожить по пустякам (укрывает одеялом), т-с-с-с (прикладывает палец к губам). (Маша без сил падает на подушки и засыпает). Всё будет, как договорились (сжимает кулаки) чего бы это ни стоило.

(Маша что-то бормочет во сне или в бреду).

М а ш а. Зеркало… дайте мне его сейчас же! Дайте, я разобью его дребезги, я сильная, всё осилю… уйдите все… За мной придёт мамонт, уступите дорогу! Дайте белое платье моё, то самое… Наденьте, наденьте его на меня, хочу быть в платье, в том самом, как тогда, на свадьбе. (Март стоит у изголовья кровати, стиснув зубы, сжимая кулаки).

КАРТИНА 4

(Лежа на постели, Маша читает письма, разбросанные по постели, она несколько взбодрилась и повеселела. Март возится с чем-то в углу).

М а ш а. Мои письма – к тебе, боже, какая же я была смешная и наивная девочка.

М а р т (обнимая её). Изумительная, моя любимая девочка! Тогда я ставил тебе одни пятерки! Хороший был у тебя учитель?

М а ш а. Хороший-хороший. Знаешь, читаю, а у самой сердце стучит по-сумасшедшему, вот-вот из груди выпрыгнет. Всё так отчетливо, прозрачно и ясно, будто с тех пор не пять лет прошло, а было это лишь вчера.

М а р т (оживлённо). Была у зайца избушка лубяная, а у лисы – ледяная. Они очень дружили, и заяц писал лисе письма со своей Лубянки на её Чукотку.

М а ш а. Я оценила твой тонкий юмор. Как чудно, у нас ещё целый день впереди.

М а р т. Можем многое сотворить, да мы ещё с тобой горы свернём!

М а ш а. Целая вечность! Давай помечтаем, как проведём этот радостно-тёплый день, с чего начнём?

М а р т. Опять встретимся, сделаем вид, что не знаем друг друга, всё начнем сначала.

М а ш а. Мы увиделись как раз в этот день, надо же, какое совпадение! Помнишь нашу встречу?

М а р т. К чему задавать такие глупые вопросы, неужели я что-то забыл? Конечно, помню, это уже в крови, не вычеркнешь из памяти.

М а ш а. Сказала просто так хочу, чтоб подтвердил, может, в последний раз, чтоб лишний раз убедиться. Пытаюсь соединить воедино осколки разбитого зеркала (собирает что-то в постели, складывает), а пазлы никак не сходятся. Пожалуйста, не будь букой.

М а р т. Это я – бука?

М а ш а. А кто же ещё у нас бука? Последнее время такой угрюмый, сосредоточен на собственной персоне. Замечаю, меня почти не видишь, не хочешь даже слушать. О чём ты сейчас думаешь? (напускается на него). Признайся, открой жене свои тайны, знаю, что-то скрываешь от меня.

М а р т. Нет у меня никаких тайн, ничего не скрываю от тебя. Вот он я, весь перед тобой как духу, у тебя на ладони, прочти меня как раскрытую книгу, я – твоя забытая книга, вот твоя закладка (протягивает ей листок).

М а ш а (грозя пальцем). Милый, от меня тебе не удастся ничего утаить, вижу насквозь!

М а р т (уклончиво). Маша, у нас много будет ещё таких дней.

М а ш а (обнимая его). Забыл, ну же, каких? Подсказываю. радостно-тёплых.

М а р т. Да, таких тёплых, радостно-тёплых, это хорошо, как раз в точку, в этом – все наши неисполнившиеся желания, мечты.

М а ш а. Надежды… Рада, что понравилось и по достоинству оценил филологический подход к теме.

М а р т. Я оценил, обязательно что-то придумаю, чтобы было тепло и радостно одновременно, в одном флаконе. Как только отпразднуем твои именины, с моей стороны будут реальные действия, переломим ситуацию, верь мне, ты должна, просто обязана верить.

М а ш а. Обязана? Как-то странно! Хорошо-хорошо, ожидаю от тебя мужественных поступков, верю, нас ждут великие свершения.

М а р т. Почему ты так на меня смотришь, не веришь что ли?

М а ш а. Ради бога, успокойся, не цепляйся, пожалуйста, по пустякам, отзынь на лапоть.

М а ш а. Когда это я не оправдал твоего доверия, ну, скажи, такое разве было хоть раз в жизни?

М а ш а. Теперь поняла, о чём это ты всё время думаешь, наконец узрела. Прости, что такая нечуткая женщина, а вообще все мы, женщины, по своей натуре стервы.

М а р т. Нашла оправдание, вот и замечательно! Теперь успокоилась? Договорились, остановимся на этом, моя нечуткая женщина, стервоза (обнял её).

М а ш а. Господи, как же я ненавижу эту кровать, видеть её не могу больше!

М а р т. У бога с дьяволом дела поначалу шли прекрасно, пока один хитромудрый не сходил в ад на небеса и вернулся обратно.

М а ш а (не слыша). А когда-то любила понежиться в постели, поваляться, ведь было ж такое, аж, не верится, как давно это было, кажется, не в этой жизни.

М а р т. Было, всё у нас с тобой было, и жизнь у нас одна, а не две, как ты себе мыслишь, ведь не буддисты же никакие. У них, например, есть такая притча, ты наверняка её не знаешь.

М а ш а. Не знаю, почему ты так думаешь?

М а р т. Потому что у этой книги неразрезанные страницы, она на самой верхней полке, ты дотуда не дотянешься, ростом не вышла (щёлкает её по носу). Семь слепых мудрых слонов пытались понять, на что похожи люди, решили определить это опытным путём. Первый мудрый слепой слон потрогал человека и объявил. «Люди плоские». Остальные, тоже потрогав человека, согласились с ним.

М а ш а. Не уразумела, ты это к чему клонишь? Эта твоя глубокомысленная притча на неразрезанных страницах совсем на меня не произвела впечатления. Нирвана доступна всем. Чем это тебе просветленный Будда не угодил?

М а р т (многозначительно). Вообще-то, если откровенно, мне, например, не симпатичны плоские люди.

М а ш а. Как замысловато, однако, ах, вот что ты, оказывается, хотел этим сказать! Изъясняйся проще, не накручивай ненужных спиралей и не подпускай тумана, пожалуйста.

М а р т. Да, мне ближе тантрический буддизм (обнимает её). Женские духи, дакини – носительницы тайных учений.

М а ш а (высвобождаясь). Не чуди, давай об этом не будем, это всё сейчас не к месту… Мечтала, чтобы нырнул ко мне под одеяло и ещё чтобы играл Скрябина, чтоб звучала тема разума и движения. Теперь понимаю, что он хотел сотворить мир через его уничтожение.

М а р т. Всем сердцем жаждал пробуждения дремлющих сил природы и хотел подчинить их власти и воле человека. Мир ведь рождён из сопротивления, которого он сам захотел.

М а ш а. Жизнь – преодоление этого сопротивления. То было начало наших отношений, начало нашей музыки, тогда мы были Адамом и Евой, излучали жар. Как нам было тепло, наши души грели друг друга, мы купались, погружаясь друг в друга.

М а р т. Подожди немного, моя хорошая, согреешься, затоплю печь, станет тепло, совсем скоро в нашей пещере появится великое огненное чудо.

М а ш а. Веришь, что появится?

М а р т. Конечно, обязательно, будешь протягивать к нему свои озябшие руки.

М а ш а. Тогда оно, наверняка, будет гудеть в нашей печи, будет мешать нам спать.

М а р т. Ну, тебе трудно угодить, дорогая, ты у нас капризуля, таких называют женщина с характером.

М а ш а. Неужели? Не знала этого, если честно, хочешь, наконец во всем сознаюсь? Слабо в это верю, точнее, не верю совсем.

М а р т. Ничуточки?

М а ш а. Ни капелюшки, а разве ты искренне это говоришь? Сознайся, сочиняешь ведь? Потихонечку из мухи слона или даже мамонта раздуваешь – использую иносказание, наш условный язык. Сам же об этом сказал, упорно делаешь вид. Это твои фантазии, а ещё говоришь, что я фантазерка.

М а р т. Надо почувствовать всем сердцем, всей душой, иначе ничего не получится. Огненное чудо – теперь наш бог, хочу, чтобы уверовала в него, и я буду верить.

М а ш а (силясь улыбнуться). Заставляю себя надеяться на лучшее, стараюсь изо всех сил, но у меня это плохо получается, научи, как это – верить чуду. Я такая беспомощная, превратилась в маленькую девочку, куклу, мне очень нужна чья-то помощь, сама уже не справлюсь, слишком тяжёлый камень. Дай возьму тебя за мизинчик, так когда-то в детстве ходила с отцом, взяв его за палец (беря его за мизинец, а потом убирая свою руку и пряча за спину). Жаль, это уже не повторится в жизни никогда.

М а р т (подходя к печке). Конечно, моя куколка, трудно ведь, чугунная печка – жадный пещерный бог.

М а ш а. Представь, такой коротконогий, ржаво-рыжий, приземистый.

М а р т. Дальше отступать некуда, надо выдержать испытания, они посланы свыше… значит, так было надо.

М а ш а. Кому-то… Через томление и полёт стремимся к далёкой звезде. Скрябин. Поэма огня и экстаза – симфония света, движение огня, порывы солнца. Где эти звуки, неужели они исчезли, испарились? (играет на варгане).

М а р т. Переместились, движутся в других мирах, значит, живы.

М а ш а. Интересно, там их кто-нибудь слышит, или нет, может, только нам предназначались? Как думаешь, вернётся ли музыка?

М а р т. Конечно. Ты сомневаешься?

М а ш а. Сейчас наши души холодны, спустились с небес на грешную землю и теперь как две холодные льдины погрузились в холодную реку.

М а р т (шевеля угли). Не будем терять надежды, едва тлеющее под пеплом пламя разгорится ярче.

М а ш а (прикладывая к губам палец). Последние надежды… тсс! Тише! (прислушивается). Слышу звуки, помолчи. Кажется, улавливаю, может, это последняя наша с тобой музыка (играет на варгане, горловым пением подражает птице).

М а р т (прислушиваясь). Тоже слышу (они на несколько минут замолкают. Едва слышно звучит музыка. Маша смотрит в окно, в котором видны звёзды).

М а ш а. Как я надеюсь, что когда-нибудь в этой пещере ты всё же сыграешь на рояле для меня одной. Пообещай мне!

М а р т. Всё сделаю, что пожелаешь, лишь бы завтра опять была со мной рядом.

М а ш а. Какой же ты у меня глупенький, ну, что ты такое говоришь, обязательно буду, я ведь никуда не денусь. Понимаешь? Ни-ку-да не де-нусь.

М а р т (радостно). Ты это серьёзно что ли, не шутишь?

М а ш а. Не шучу, так на самом деле произойдёт, сам увидишь – буду весёлая. У меня мечта – чтоб было тепло, хоть один единственный денёк, ты обещаешь мне это, да?

М а р т. Обещаю, клянусь, так оно и будет.

М а ш а. Тогда последняя просьба, больше ни о чём не стану просить.

М а р т. Не зарекайся, никогда не говори «никогда». И что это за просьба у нас такая последняя?

М а ш а. Достань-ка из шкафа моё свадебное платье, то самое… это мой ангел-хранитель. Скорей выпусти его на волю, как птицу, пусть полетает по комнате, негоже ему так долго томиться в заточении.

М а р т. Конечно, достану, выпущу эту птичку, пускай полетает, что за вопрос. Видишь, я даже не сопротивляюсь. Хотя оно и красивое, и я сам тебе его выбирал, сейчас твоё подвенечное платье нам ни к чему.

(Он подходит к шкафу, достаёт подвенечное платье, кладёт на кровать. Она прикасается к нему руками, рассматривает, расправляет складочки, гладит).

М а ш а. Правда, ведь действительно… это ангел!

Ангел смотрел мне вслед, обещал мне любовь и успех,

Сохранит ли нас от бед, и хватит ли ангелов на всех…

Так давно не видела его, как же я соскучилась по нему, прям-таки истосковалась. Повесь его на самое видное место (показывает на шкаф). Туда, наверх! (Март вешает под самый потолок, на дверцу шкафа). Да-да, под самый потолок!

М а р т (вешая платье на шкаф). Сюда что ли?

(Платье раскачивается туда-сюда, раздуваемое невидимым ветром, трепещет).

М а ш а. Да-да, чудесно! (радостно хлопая в ладоши). Наконец я вернулась, взлетела, в нашей комнате появилась я – настоящая – та, которой была когда-то, которую ты любил, это было давно.

М а р т. Но это было, ты не можешь этого отрицать.

М а ш а. Как кружится голова, как на качелях! Смотри (показывает на платье, раздуваемое ветром), оно как живое летит, парит над нашей комнатой, и я с ним вместе парю. Это бал со сногсшибательным вальсом. Хотя я его не надела, но мы уже вместе, мы слились. Во что бы то ни стало должны попасть туда, где были – на седьмое небо, там свет и гармония, точно знаю, мы непременно вернёмся туда.

М а р т. Приходят на ум образы движения? Развивай их, ведь ты – сама гроза.

М а ш а. Это ты грозный, Зевс-громовержец прямо-таки.

М а р т. Ты льстишь, всё же я не грозное божество, а только любящее тебя.

М а ш а. Неужели помнишь о любви?

М а р т. Да, помню, чувствую каждой своей остывшей клеткой.

М а ш а. Я есть моё хотение, внушаю себе это, вернее, силюсь внушить.

М а р т. Проецируешь на себя ницшеанские идеи о сверхчеловеке?

М а ш а. Убеждена, возможно создать свой мир и с головой погрузиться в него, как в море. Хочу плыть по морю (закрывает глаза).

М а р т. …которое сама придумала. Какая ты придумщица у меня!

М а ш а. Плыву сама с собой (гребёт руками), привыкаю к этому состоянию, играю с волной, вокруг меня солнечные блики, смотри, радуга! Всё так правдоподобно и радостно, мне хорошо (открывает глаза). Как хорошо стало на душе, теперь вот и оно со мной (указывает на платье), мне стало гораздо легче. Жаль, что оно безликое, у него нет лица, но я его придумаю, нарисую.

М а р т. Р-р-р-аз, два, тр-р-и, четыре… четыре.

М а ш а. Погружен в реальность, всё поленья считаешь? Как это мудро и предусмотрительно!

М а р т. Их надо считать, это наша последняя надежда.

М а ш а. Лицо у тебя какое-то скомканное, как из глины.

М а р т (отвернувшись). Теперь у многих на этом свете глиняные лица, как у кукол, с которыми теперь начала играть (кивает в сторону платья).

М а ш а. Тогда пора покидать этот мир. Да, я – кукла, и она тоже… моя безликая плоская кукла – плоский человек, которого, как ты рассказывал, трогали мудрые слоны (показывает на платье, которое начинает шевелиться).

М а р т. Так, значит, всюду куклы, говоришь? А знаешь, ведь в этом что-то есть, какая-то доля сырмяжной правды.

М а ш а. Смотри, лица нет, но она, ты видишь, кивает мне, хочет что-то сказать. Мы должны покинуть этот мир вместе, рука об руку (берёт рукав платья).

М а р т. Не спеши туда, откуда уже нет возврата, оттуда ещё никто не возвратился.

М а ш а. А Христос? Он ведь вернулся.

М а р т. Да, он сошёл с небес на нашу грешную землю.

М а ш а. У тебя лицо старика, пожухлые, сникшие губы (трогает его лицо руками), уголки губ опустились, глаза ввалились, теперь они где-то далеко от меня, застряли в глубине, в пропасти. Напоминаешь мудрого древнегреческого старца (указывает на бюст философа, стоящего в углу).

М а р т. А твои глаза всё те же, они по-прежнему блестят, сияют и радуют. Мы ещё с тобой покарабкаемся по скалам. Ровно десять.

(Вдруг появился свет. Март зажмурился. Маша прикрыла голову руками).

М а ш а. Хитрец ты, однако! Теперь наконец до меня дошло, какая же я, однако, тугодумка, ведь не поленья ты считаешь, а время, которое нам с тобой отведено.

М а р т. Мне всё равно, сколько их осталось, поленьев и дней, не хочу знать этих страшных чисел. Зачем это теперь?

М а ш а. Да, уже ни к чему, чувствую, стала быстро уставать от каждого произнесённого слова, устаю от боли.

М а р т. Милая, тебе больно?

М а ш а. Ничего-ничего, скоро всё пройдет. Хочу увидеть счастливый сон (откидывается на подушку).

(Прозрачный шлейф от платья летит по комнате).

КАРТИНА 5

(Комната преобразилась, засияла люстра, подвенечное платье стало лиловым).

М а ш а. Оказывается, при свете гораздо труднее жить, чем в темноте.

М а р т. Всё прозрачно, ясно видно, как на ладони.

М а ш а (обращаясь к платью). Сегодня очень хорошо выглядишь, просто превосходно! Тебе идут эти светло-лиловые экзотические оттенки, небесные тона. Да, это же цвет фуксии (рассматривает платье).

М а р т (озадаченно). Что-то новенькое, ну, и придумала, теперь как с куклой с ним будешь разговаривать? Может, я здесь лишний?

М а ш а (жмурясь). Что ты такое говоришь! Втроём гораздо веселей. Разве не так, не замечаешь?

М а р т. Ты что это серьёзно?

М а ш а. Вполне, но обещаю в твоём присутствии больше с ней не общаться. Не стану тебя пугать, буду говорить с ней, когда останусь одна и слишком тоскливо станет. Договорились?

М а р т. У меня что, разве есть выбор? (пожимает плечами) Договорились.

М а ш а. Кстати, Март, кажется, до этого платье немного не так висело? (показывает не платье). Ты этого не находишь?

М а р т (пожимая плечами). Не заметил никаких изменений, как прежде висело, так и сейчас висит. Давай лучше не будем об этом, не будем углубляться в дебри!

М а ш а. Согласна, давай не будем! Свет – как будто с воли залетевшая в комнату птица, бестолково, слепо тукается в стекла, стены. Мы с этой птицей столкнулись, а потом попали под её крыло (играет на варгане, горловым пением подражает птице).

М а р т (воодушевляясь). У этой твоей птицы лапы или ноги?

М а ш а (отворачиваясь). На глупые вопросы не отвечаю.

М а р т. Какие же они глупые, они жизненные. Если у тебя бабочки в животе, совсем не обязательно это любовь, возможно, ты просто птичка.

М а ш а. Ты же знаешь, я и ответить могу, тоже шутить умею.

М а р т. Не разучилась ещё? Это похвально.

М а ш а. Бывает, проснешься, как птица, крылатой пружиной на взводе.

М а р т. Молодец, оценил, не совсем, правда, в тему, но это уже кое-что! У тебя, вижу, своя птичья история прорезалась, одобряю, зачирикала, продолжай в том же духе, старайся, как следует! Но я тебя всё равно переплюну (подходит к ней). Закрой глаза (она закрывает глаза).

М а ш а. Ну, закрыла.

М а р т. Представь, что сидишь у реки, вдыхаешь горный воздух, слышишь пение птиц, никто, кроме тебя, не знает об этом укромном месте, ты огорожена от мира. Звуки водопада наполняют тебя спокойствием, умиротворяют, вода чиста и прозрачна, как слеза младенца. Ты можешь хорошо разглядеть лицо человека, которого держишь под водой (он на цыпочках подходит к ней сзади). А потом оказывается, что это был я. Страшно?

М а ш а. Не можешь без жутиков, просто неисправим, но меня твоими страшилками не проймёшь, не запугаешь (зажмуривается). Вокруг, откуда ни возьмись, такое сиянье!

М а р т (обнимая её). Знаю, так бывает!

М а ш а. Не бывает, а есть на самом деле, аж, глазам больно смотреть на всё это великолепие! Захотелось покачаться в саду в гамаке под огромным раскидистым деревом, чтобы солнце просвечивало сквозь листву. Только ради этого стоит жить дальше!

М а р т. При свете не получится долго заблуждаться, всё выходит наружу, проясняется, скрытое становится явным и осязаемым.

М а ш а. Нельзя скрыться от солнечных лучей, ничего не утаить, всё на виду.

М а р т (радостно). Это же просто здорово, твои фантазии наконец разбежались по углам, попрятались, как тараканы.

М а ш а. Сам ты похож на таракана, хорошего такого весёлого таракашку, который радостно нежится на припёке!

М а р т. Смотри внимательней, нет ли здесь подвоха, нет ли ещё кого, вошки там, или блошки. Видишь, один червячок, да и тот золотой. бить или на волю пускать?

М а ш а. Давай скорей выпускай его на волю, не мучай! А знаешь, Март, хочу попробовать, может, встану, если затопишь с утра, свет всё же пробьётся в нашу пещеру.

М а р т. Это хорошо, нас ещё не покидают желания, значит, мы живём. Маша, не сомневайся… такой день… Конечно, – с утра затоплю, и ты встанешь, будет, как хочешь, всё задуманное исполнится. Я всё сделаю сам ради тебя, всё своими руками.

М а ш а (закрывая ему рот рукой). Молчи, не говори об этом, знаю (тревожно), завтра должно что-то произойти, чувствую, что-то случится, у меня на душе тревожно.

М а р т. Не давай волю предчувствиям и страхам, завтра будет завтра, а сегодня – это сейчас, надо ловить мгновенья!

М а ш а. Пусть будет всегда сейчас, не хочу завтра. Пещерный бог съежился, затих, копошится там, сопит в две дырки, противный такой (прислушивается).

М а р т. Почему в две, а не в четыре, и почему он противный? Он хороший, поможет нам, это свой парень. Скоро подкормим его, поболтаем о том, о сём, обязательно найдём с ним общий язык!

М а ш а (прислушиваясь). Слышишь? Жив курилка, потрескивает да пощёлкивает, ждёт, чего-то выжидает.

М а р т (показывая пальцем наверх). Это не он, это наверху, Обёртышев каменным топором разбивает коряги старой баржи, которую ему удалось раздобыть. Колет на куски, значит, будет много поленьев.

М а ш а (отрешённо). Но это ведь наш каменный топор, зачем он его взял у нас? Баржу, говоришь, раздобыл? Промысловый!

М а р т. Да, Председатель сегодня сказал мне об этом. У него свой каменный топор есть, надо же, как подвезло, вот у кого теперь дров немеряно (замолкает).

М а ш а. Значит, скоро у нас будет тёплый потолок (улыбается), это обнадеживает, есть чему порадоваться. Почему отворачиваешься, не смотришь мне в глаза? Будто сам не свой, что случилось?

М а р т. Просто не могу смотреть на свет, при свете мне трудно.

М а ш а. Этот Обёртышев настоящий буржуй, себе на уме, хитромудрый. Не люблю я его, хотя в общем он ничего плохого нам не сделал.

М а р т. Ушлый, скользкий чёрный угорь.

М а ш а. От такого надо подальше, с ним на лодке, не приведи бог, в открытое море, столкнёт веслом в воду, и глазом не моргнёт.

М а р т. Верно, пожалуй, так оно и есть на самом деле, пойду смолю картофельную шелуху.

М а ш а. Пойди, пойди, у нас завтра намечается вкусный ужин!

М а р т (бормоча под нос). Впрочем, ещё успеется, не сейчас.

М а ш а. Я в предвкушении, у меня уже вкусненько в животике, буду держаться, надо дотерпеть до завтрашнего дня.

М а р т (давая ей жмых). Пососи жмых, будет легче.

М а ш а. Где ты раздобыл его?

М а р т (неопределённо махнув куда-то). Там.

М а ш а. Темнишь? Всё-то скрываешь… Какой-то скрытный стал, не слишком разговорчивый.

М а р т. Где бы дров… р-р-р-аз, два, т-р-р-и (сбивается), четы-р-р-е… где бы дров – где бы дров…

М а ш а. Добытчик, цифры, которые всё время повторяешь, страшные, зловещие (смотрит на стену). Вижу их, эти жирненькие циферки-поленья с ножками.

М а р т. А что, и, правда, похожи на дровишки, с воображением у тебя всё в порядке!

М а ш а. Давай запишем их на стене, как на доске в школе. Когда бросим в топку, вычеркнем (стала карябать на стене цифры).

М а р т. Тоже ещё придумала ерунду какую-то.

М а ш а. Ты же разрешил мне писать на стене.

М а р т. Эти цифры – мои четки, которые перебираю, чтобы сосредоточиться. Внутренний ритм помогает жить, заменяет мне музыку.

М а ш а. Неужели?

М а р т. Да, могу отстукивать его (стучит пальцами по столу) как на барабане. На сковороде даже лучше получится (берёт сковородку и стучит по ней).

М а ш а. Ну, если надо, если поможет, тоже буду считать. Р-р-р-аз, два, т-р-р-и, четы-р-р-р-е (стучит). Как, получается?

М а р т. Хорошо выходит. (Март барабанит пальцами по сковороде).

М а ш а. Такая вот музыка у нас, дуэт папуасов.

М а р т. Просто замечательно!

М а ш а (задумчиво). Нужно успеть раскаяться во всех своих грехах. Мой первый грех в том, что у нас нет детей, а ведь могли быть.

(Март надевает пальто, подпоясывается веревкой, в углу громыхнуло ведро).

М а ш а. Ты куда это засобирался, Март? Только что хотел молоть картофельную шелуху. Передумал?

М а р т. Пока ты в грехах каешься, схожу за водой. Туда и обратно, надо как следует её вымыть.

М а ш а. Сходи, сходи, хозяйственность не повредит в нашем случае.

М а р т. Скоро вернусь, не скучай! Пока-пока (машет рукой).

М а ш а. Хорошо, постараюсь, я старательная девочка.

М а р т. Этого у тебя не отнять, усердная школьница, старайся, как следует, если хочешь получить завтра подарок.

М а ш а. Как догадался? Очень хочу заслужить, буду делать всё, что прикажешь. Можешь давать поручения, всё будет выполнено на пять с плюсом (прикладывает руку к козырьку).

М а р т. Какое взаимопонимание! Почти с полуслова понимаем друг друга, ты только скажешь «а», я тут же «б» тебе в ответ.

М а ш а (смотря на стену). Единодушие, я бы сказала. Р-р-аз, два, т-р-р-ри… четы-р-р-е! Мы одни с тобой в квартире, в целом-целом мире.

М а р т. Пускаешь в ход скороговорки и стишки. Сознайся, обольщаешь?

М а ш а (устало). Иди-иди, куда собрался, а я пока прилягу, отдохну, к твоему приходу буду как огурчик, тогда и поговорим. Ах, как кружится голова, как же она кружится, всё вокруг аж ходуном ходит. (Март выходит с ведром в руках). Ничего, вот уже и прошло, кажется. Так ведь? (подмигивая, смотрит на платье, оно слегка шевелится, будто наклоняется к Маше). Извини, нет больше сил говорить, как-нибудь в другой раз с тобой поболтаем, у нас ещё есть для этого время (откидывается на подушку).

(Платье начинает шевелиться, двигаются рукава. Женский голос меццо-сопрано напевает колыбельную. Платье в такт музыке раскачивается).

КАРТИНА 6

(Маша сидит на кровати, близко от неё висит платье. Она разговаривает с ним, как будто репетируя свою речь, рядом висит зеркало, платье отражается в нём).

М а ш а (обращаясь к платью). Ну, что же я ему сегодня скажу? Сегодня должна решиться и обо всём рассказать, о том, что думаю и к чему уже готова. С чего начать? Начну сразу без обиняков (репетирует пред зеркалом). Знаешь, милый… А может, лучше всё же отложить на потом, на самый крайний случай, как ты думаешь? (обращается к платью). Знаю, случай этот очень скоро наступит, ведь двадцать девятое октября скоро погаснет. Праздник куда-то испарится, как быстро однако! Не успела даже глазом моргнуть, а он уже прошёл, как будто этого дня и не было вовсе, как призрак. Шарманщик умер на закате дня, и льдины утонули в румяной воде, вокруг румяная вода… И хорошо, нужно, чтобы это завтра не наступало вовсе, чтоб всё погрузилось во тьму (обращается к платью). Чтобы осталась только ты, да-да, одна ты. Красавица, всё та же, какой была раньше… Всё равно меня уже нет на свете, посмотри! (показывает на себя). Разве это я? Это уже не я вовсе, это моя тень, тень той женщины, которой я была когда-то давно. Разве такой я была? А теперь скоро, ну, сама понимаешь.

Молчишь, ну, что ты можешь на это мне ответить? Ровным счетом ничего. Знаешь, ведь это я научила его верить во все мои фантастические истории, никогда раньше он не верил им, не хотел слышать обо всём этом, в его голове была одна музыка, музыку я ведь тоже люблю.

В конце концов я должна ещё многое успеть, должна же я научить его летать. Как ты думаешь, это произойдёт когда-то? Прошу, не молчи, знаю, тоже думаешь об этом, хочешь этого. Мы с тобой вдвоём хотим одного и того же, так близки с тобой последнее время, неразлучны. Ведь правда? Сознавайся! (теребит платье). Ну, что насупилась, надулась и как кукла непонятливая на меня уставилась? Прошу, не молчи, скажи хоть что-нибудь, мне так необходимы сейчас твои слова, я жду их, ну, вымолви хоть слово, только не молчи, я не вынесу этой тишины. Видишь, какая ты упрямая (с обидой отворачивается), но я на тебя не держу зла, не обижаюсь, видишь, совсем даже не сержусь.

Его рояль… наконец-то должен же он сыграть, пускай не для публики, а для меня одной. На целом свете только я и он, вокруг больше никого… Ведь правда, я обязана его как следует попросить? (обращаясь к платью). Сегодня надо ему ещё раз об этом напомнить, надо быть понастойчивее, иначе поздно будет, ты сама это знаешь.

Чувствую, это произойдёт именно сегодня, он сыграет, если ещё меня любит, если ещё не разлюбил. Я имею право наконец принять решение, пусть кто-то сочтёт его и неразумным, наплевать мне на это с высокой горки.

Деревянный конёк, шарманщик, льдина… попрошу его сделать это. Да, никогда его так не просила, на душе у меня будет спокойно и легко. Что ты на меня так уставилась? Да, я такая… я настойчивая, раз решила, значит, так тому и быть. Когда была в этом платье, он меня любил (разглаживает складочки на платье, вдруг настораживается).

Но должна тебе, моя милая, сообщить (решительно), что скоро мне надо уезжать, вещи уже почти собраны (складывает вещи, письма, которые лежат на её кровати), я всё уложила. Но хочу, чтоб всё потом уничтожил яростный огонь, чтоб напоследок бушевало наше огненное чудо. Пусть всё уйдёт вместе с огнём (указывает на платье), так будет легче нам обеим (смотрит на платье исподлобья), и тебе и мне лучше будет, нам обеим, я и о тебе позабочусь, мы ж с тобой подруги не разлей вода. Не хмурься, это тебе не идёт, от этого появятся морщины, пусть всё идёт прахом, всё в жизни миг и суета. Я любопытная, хочу увидеть весь этот тлен собственными глазами.

Хотя и поднимаем руки вверх, стремимся ввысь, земля не душу нашу принимает, а лишь оболочку. Душа парит долго над землей, а потом летит наверх, туда (показывает рукой наверх) куда захочет. Но я так люблю его, любовь сильнее жизни, он – моё настоящее, будущее – это ведь тоже он (замирает на месте). Вот мой последний довод любви, хочу погрузиться в серебристые облака, вокруг огромная безмолвная пещера. Ты видишь эти своды? (озирается по сторонам). Узкие бесконечные проходы, похожие на дома обледеневшие скалы, в них я вижу глубокие дыры, это пропасти. Ледяной ветер выдувает из-под ног снежную пыль. Слышишь? (прислушивается) В пыли, по скалам, по пещерам, потом по моему морю идёт мамонтейший мамонт. Да-да, знаю, это он, я слышу его ровную размеренную поступь (прислушивается).

Вот увидишь (обращается к платью, прижимаясь к нему) он должен зайти за мной. Вижу, ты вся дрожишь, не бойся, милая (отстраняется от платья), это совсем не страшно, если ты боишься, сама дождусь его, дальше отступать уже некуда. Ты – ангел с обожжённым крылом, ангел замыкает всё в кольцо, последним смотрит в глаза и отражается в них.

(Маша поёт).

КАРТИНА 7

(Звякнуло ведро. Март неуверенно стучит в дверь. Открывает сам хозяин – Обёртышев, в велюровом пиджаке, под горлом – шарфик, давно небритый).

О б ё р т ы ш е в. А, Мартин Мартиныч! Здравствуйте, здравствуйте. Что, за водичкой? Пожалуйте, проходите, не стесняйтесь, по-свойски. Как не помочь, ведь не чужие, соседи как-никак, тем более, это ничего не стоит, вода ведь общественная, бесплатная.

М а р т. Добрый вечер! Всего на минутку к вам заглянул.

О б ё р т ы ш е в. Ну что же, как вы, как жена себя чувствует?

М а р т. Да что, Алексей Иваныч, всё то же. Плохо… у неё завтра именины, а топить нечем.

О б ё р т ы ш е в. Мартин Мартиныч, а вы стульчики, шкафчики в ход пускайте, не стесняйтесь, а ещё креслице у вас видел отменное, можно и его в топку бросить, если не жаль, конечно, оно ведь как-никак дубовое, к тому же раритетное, резьба-с, ручная работа-с, вещь ценная. Пожалуй, я бы приобрёл, имейте в виду, если что, куплю-с, хотя сейчас не до мебели (вздыхает).

М а р т. Да вы ж знаете. там вся мебель, всё – чужое, только рояль наш.

О б ё р т ы ш е в. А что книги ведь тоже можно, отлично горят. К чему они теперь? Книги ни к чему по нынешним-то временам.

М а р т. Книги? (задумчиво) Да, отлично, отлично,

О б ё р т ы ш е в. Так, так, так, жаль, прискорбно, прискорбно всё это! Жаль, ничем вам помочь не могу, не в силах, сами понимаете, сами бедствуем. А кто сейчас не бедствует? У всех нужда-с-с.

(На кухне слышна детская возня).

М а р т. Алексей Иваныч, а как ваши дети?

О б ё р т ы ш е в. Да что, дети есть дети, им всё нипочем, наелись, теперь резвятся. Это нам за них думать и решать, голову ломать приходится, кумекать, что да как (раздаётся детский крик. «Чур не я». «Теперь ты прячешься». «Ага, в ту комнату не ходить»). Слышите? В прятки пострелята играть надумали.

М а р т. Да, слышу, играют (задумчиво) это хорошо, это радует.

О б ё р т ы ш е в (ехидно улыбаясь). Вы тоже, помню, частенько играли, сейчас что-то совсем не слыхать. Рояль-то свой не продали ещё?

М а р т. Не продал, просто некогда играть, нет времени… и желания.

О б ё р т ы ш е в. Понимаю, понимаю, недосуг, да и покупателя счас вряд ли сыскать на такой товар. А когда-то вы ведь полные залы собирали, газеты о вас писали, нынче музыку не слушают, не в чести она, всё о прокорме думают, так сказать, о хлебе насущном. Да-с. Рояль мне не нужен, зачем он мне, а вот креслице взял бы, по-соседски, имейте в виду, знаю, надо помочь.

М а р т. Вы правы, музыка не нужна никому, нынче другие заботы, людям надо как-то выживать.

О б ё р т ы ш е в. Да, все стали материалистами. А знаете, для меня семья – главное, глаз не сомкну, в лепешку разобьюсь, чтоб только все были сыты, обуты и одеты и всего было вдосталь. Как это так – чтоб дети голодали, не допущу ни в коем разе, это ведь святая родительская обязанность.

М а р т. Правильно, ради детей стараетесь, это уважения заслуживает.

О б ё р т ы ш е в. А что ещё нам остается в жизни? Это у вас никаких забот и хлопот, люди вы молодые, вольные. А мы семейные, по рукам-ногам повязаны, обязанностей много. А где права-то наши? Прав нет никаких.

М а р т. Грустно это, без прав.

О б ё р т ы ш е в. Одни тяготы, иной раз и ночью не спится, всё думаю, что б предпринять, где чем разжиться, что на что обменять, бывает, до рассвета глаз не сомкнёшь, всё прикидываю, сосчитываю.

М а р т (рассеянно). Да-да, семья, это хлопотно.

О б ё р т ы ш е в. Милуйтесь, пока молоды, воркуйте. Вы вот, к примеру, весь в искусстве, всё музицируете, это нужно, правильно, музицируйте. Только вот, чтоб соседям не мешать, знаете ли… Ну, теперь никаких претензий не имеем, теперь нам не мешаете, у вас тихо, всё улеглось, слава богу.

М а р т (мнётся). Я хотел… Алексей Иваныч, нельзя ли у вас хоть пять-шесть поленьев.

О б ё р т ы ш е в. (оскалив сточенные зубы). Что вы, Мартин Мартиныч, что вы! (отмахивается). Вы меня обижаете, у нас ведь дети, двое, мал мала меньше, сами знаете – не могу же я их на произвол судьбы бросить. У самих конина – и то раз в день, то есть, что это я такое сказал, не подумав, раз в неделю её едим. Сами знаете, как теперь всё, какое нынче время. Нынче каждый за себя, хоть бы самим обогреться да прокормиться, кое-как до весны дотянуть.

М а р т. Алексей Иваныч…

О б ё р т ы ш е в. Ну, учудили, сударь! Вы меня прямо обижаете, у меня ведь семья, вы ведь знаете.

М а р т. Да на днях видел, когда вы свой шкаф на лестнице открыли, там полно дров.

О б ё р т ы ш е в. (опешив). Не стыдно, молодой человек, за чужим-то добром присматривать? Вчера были дровишки, а сегодня уж и нет, видать, все вышли. Нужда, сами знаете, закончились дрова, вчера ещё были, а сегодня уже нет, тю-тю, были и сплыли, так-то… о чём теперь речь вести в пустой след, не о чем.

М а р т. Нет, так нет, Алексей Иваныч…

О б ё р т ы ш е в (нравоучительно). А знаете, нехорошо ведь на чужое зариться, не стоит людям завидовать, это грех большой, про это в Библии написано. Читали небось про такое? Как не читали, ведь, знаю, непременно читали, вы ведь учёные люди.

М а р т. Учёные.

О б ё р т ы ш е в. Ишь что удумал, умник какой, шкафчик задумал мой проверять. Ревизию делать? Мало ли что у меня там, всё надежно закрыто, на замок, да, чик-чик – закрыто крепко-накрепко, а то ведь нынче и уворовать ненароком могут.

М а р т. Алексей Иваныч… ну, на нет и суда нет.

О б ё р т ы ш е в. Что вы, Господь с вами! Зачем же вы меня так обижаете? Не обессудьте уж, пожалуйста. А своей супруге от меня привет передавайте, поклон. Какая она у вас красавица умница была, сожалею, приятно всегда на неё поглядеть было, породистая была женщина, статная, очень приятно было на неё посмотреть. Что ж привет ей от меня.

М а р т (убито). Была (поднял ведро и быстро пошёл к выходу).

О б ё р т ы ш е в. (на ходу протягивая руку). Ну, всего хорошего, извиняйте, если что не так, не обижайтесь, рад бы помочь, да нечем, сами бедствуем, понимаете ли, времечко такое.

М а р т. Извините, понимаю, понимаю, простите меня.

О б ё р т ы ш е в. Простить? За что же, голубчик? Только, Мартин Мартиныч, дверь не забудьте прихлопнуть, как следует. Обе двери, обе, обе… не забудьте уж, а то не натопишься, никаких дров не хватит улицу обогревать, времечко тяжёлое настало.

(В темноте Март поставил ведро, оно звякнуло. Он обернулся, плотно прихлопнул первую дверь, прислушался. В узкой клетке между двух дверей Март протянул руку, нащупал полено, запустил руку в дрова).

М а р т (прижался к стене). Р-р-р-аз, два, т-р-р-и четыр-р-ре… (стал заталкивать поленья под пальто, за пояс, в ведро). Хватит, довольно (хлопнула дверь, он вышел на площадку, притворил дверь). Я пещерный человек, превратился в зверя… спокойно, ведь скоро Машино завтра.

(Слышится голос Обёртышева. «Кто там? Кто там?»).

М а р т. Это я, Алексей Иваныч… Я… я дверь забыл, хотел… вернулся, чтоб поплотней её прижать, чтоб не дуло и тепло не выходило, комнату чтоб не выстудить.

Г о л о с О б ё р т ы ш е в а. Вы? Гм… как же это вы так? Я ж вас предупреждал. Какой же вы неловкий однако, все музыканты такие, нерасторопные неприспособленные люди. Аккуратнее, теперь все крадут, одни беспорядки вокруг, сами знаете, сами все видите, аккуратнее надо.

М а р т. Знаю, знаю…

Г о л о с О б ё р т ы ш е в а. Как же это вы так? Ведь холод из двери идёт, никаких дров не хватит, если дверь как следует не закрывать, перво-наперво двери следует закрывать. Мартин Мартиныч, поплотнее, пожалуйста.

(Март плотно закрывает за собой дверь и уходит).

Действие второе

КАРТИНА 8

(День второй. Двадцать девятое. На дворе немного распогодилось. Печка весело гудит, полыхает огонь. На платье сверкают и искрятся огненные красные блики. Маша встала, покачиваясь, причесывается перед зеркалом).

М а р т (влюблённо глядя на Машу). Видишь, всё случилось так, как мы мечтали.

М а ш а. Пещерный бог с утра набил своё брюхо, милостиво загудел. Смотри, кажется, он пожирает наши с тобой жёлтые, белые и голубые слова, в огне пляшут чистые и нечистые твари.

М а р т. Смотри-ка, причесалась как раньше – на уши, а посередине пробор сделала, ты у меня молодец, умница! (подходит к Маше, поддерживает её). Поздравляю тебя, вернее, нас с этим днём (целует в щёку).

М а ш а (неуверенно идя по комнате). Да, всё хорошо, только вот печёт что-то внутри, качает из стороны в сторону какой-то невидимый ветер, и оно тоже, видишь, колышется на ветру (показывает на платье, которое колышется).

М а р т. Какой ветер? (бросаяськ двери). Я же дверь плотно закрыл, даже на всякий случай крючок накинул.

М а ш а. Не обращай на меня внимания, всё нормально, это скоро пройдёт, главное, что я наконец-то встала с кровати.

М а р т (подставляя ей стул). Не спеши, присядь, не надо так резко (Маша садится). Всё у нас будет хорошо, по-прежнему, жизнь войдёт в своё русло.

М а ш а. Сколько поленьев бросил в топку? Можешь не говорить, знаю (зачёркивает на стене цифру три).

(Март смотрит на стену невидящим взглядом. Достает из ящика бумаги, письма, термометр и синий флакончик. Чтобы Маша не заметила, суёт его обратно, отыскав коробку с чаем).