Читать книгу Белая - Елена Бодрова - Страница 7

– Мама, а я умру?

– Антоша, что ты такое говоришь? Конечно, нет. Ты и бегать будешь скоро.

– А в футбол играть смогу?

– Я принесла тебе шоколад.

– Я не хочу шоколад.

– Ты же любишь.

– В больнице нельзя шоколад.

– Я пронесла украдкой.

– Здесь можно только белые стены. Я сегодня намазал лицо зубной пастой.

– Зачем?

– Чтобы слиться со стенами, – я приподнялся на локте, иголка больно врезалась в руку.

– Лежи, лежи, Антоша. Лежи, не двигайся. Я уберу шоколадку в тумбочку.

Мама открыла дверцу и засунула шоколадку в пустую тумбочку, подальше. Шоколадка, наверное, прижалась к белой стенке (тумбочка тоже была белая, да), как я к кровати. Теперь нас тут двое – я и шоколадка.

– Что в школе?

– Договорилась. Ты пропустишь год, ничего страшного.

– Почему год? Я буду год здесь лежать?

– Нет, нет! Ты с гриппом уже пропустил почти всю четверть, вот мы с директором и решили, что лучше тебе взять академический отпуск сразу на год, чтобы не пришлось скакать галопом по Европам, догонять класс.

Я отвернулся к стене. А как же Витька и Пашка? Они-то не возьмут отпуск. Академический. Они останутся в нашем классе, а я буду учиться с малолетками в следующем году.

– А что такое «академический»? Я что, теперь академик, раз лежу в больнице?

Мама вяло рассмеялась. Встала с кровати и подошла к окну. Она была повыше меня и могла в него что-то видеть.

– Что там? – спросил я. Хотя знал: там двор, редкие пациенты медленно прохаживаются по ровным асфальтовым дорожкам, окаймленным ровным стриженным газоном. А над ними ровное небо. Ровное небо я видел и с кровати.

– Ничего, – ответила мама и отошла от окна. Она повернула ко мне лицо, часть волос, убранных в хвост, выбилась и свисала прямыми каштановыми линиями по бокам, – слева и справа от лица. Мама смотрела на меня долгим взглядом, видно, о чем-то задумавшись.

– Расскажи, что в школе происходит.

– Я не знаю, – рассеянно ответила мама и убрала одну каштановую линию за ухо, вторую оставила висеть возле лица.

– Витька не звонил?

– Нет… то есть да. Звонил. Привет просил передать.

Не звонил, значит. Я попытался снова отвернуться к стене, дернул руку и иголка снова дала о себе знать. Как же неудобно лежать под капельницей! Особенно когда тебе никто не звонит.

– Папа обещал…

– Папа всегда обещает, – перебил я. – Мама, ты можешь идти. У тебя ведь перерыв на работе заканчивается.

– Антоша, – мама подошла, села на табуретку рядом с кроватью и потрепала меня по волосам. Мне стало как-то смурно от этого.

– Мама, – сказал я и замолчал. Губы затряслись и я их втянул в себя, чтобы не тряслись. Вообще-то мне уже двенадцать, а в таком возрасте у мужчины не должны трястись губы. По-крайней мере, мне так кажется. И комок в горле тоже не по возрасту. Особенно некстати, когда ты пришпилен к кровати иголкой, как какой-нибудь жук. Чтобы тебя разглядывали все – мама, например, – твои трясущиеся губы, например. А ты не мог бы пошевелиться.

– Я пойду, – тихо сказала она, отвернувшись. Она шмыгнула носом. Ей-то чего плакать? Это я в больнице лежу. Может, у нее насморк?

– У меня насморк, – сказала мама и шмыгнула еще раз. – Пока, Антоша. Завтра не смогу прийти, только послезавтра.

– Ладно. Хорошо.

Она встала и ушла.