Читать книгу Я – человек. Роман об эмиграции - Елена Будагашвили - Страница 7

Урок истории подходил к концу, когда дверь тихонько приоткрылась и в класс заглянула секретарша директора школы Татьяна Ивановна. Она, не заходя в класс, вытянув шею и прищурив глаза, чтобы отчетливее разглядеть лица детей, указала пальцем на двух девочек и произнесла: «Ты, Гольдберг, и ты, Корешкова, после пятого урока обязательно зайдите в кабинет химии». И строгим тоном добавила: «Только попробуйте не прийти!»

На перемене Нина и Оля Корешкова сделали тысячу предположений, что бы это значило? Но к единому мнению так и не пришли. Оставалось ждать конца пятого урока, чтобы удовлетворить свое любопытство.

Когда они в назначенное время пришли в класс химии, там уже собралось пять человек. Все они были из разных классов и были девочкам незнакомы. В класс вошла небольшого роста, с копной растрепанных седых волос, учительница химии Зинаида Петровна Орешек. У девочек, которые только-только заканчивали шестой класс, химии еще не было, но они уже много слышали от своих старших товарищей о строгости химички.

Орешек вздохнула и начала заготовленную речь: «Дорогие ребята! Мне поручено нашей Великой Партией вести одно очень ответственное дело – организовать и развивать кружок атеистов. Вы, наверняка, слышали, что это такое?»

Дети молчали, легонько пожав плечами, и тем самым давая понять, что не слышали. «Это, – Орешек опять вздохнула, – люди, которые не верят в Бога. Бога нет! И не было! Всё, что говорят церковные работники – ложь, удочка, на которую они ловят слабых духом людей. Да, да, слабых. Сильный человек верит только в себя. Человек – это сила, он может практически всё. Судьба, жизнь после смерти, и многое другое – это просто сказки про белого бычка. Вас, мои дорогие ребята, выбрали на закрытом партийном собрании директор школы и другие партийные товарищи. Это большая честь участвовать в таком великом деле, которое мы вместе будем делать».

«А что это мы будем делать?» – звонким голосом спросил сидящий за первой партой мальчик. «Да, да, что?» – стали дети подавать голоса со своих мест. Орешек опять вздохнула и пояснила: «Я буду вам рассказывать о науке, о том, какой вред приносят людям религии и вообще вера в Бога, а вы, в свою очередь, будете проводить собрания в своих классах и учить этому других детей…» И тут ее «понесло». Она рассказывала, сколько людей заражается сифилисом, целуя в церквях иконы, что Иисус Христос – это выдумка слабоумных, и еще очень много другой информации, которую неподготовленным детским мозгам было сложно усвоить.

В конце своей продолжительной речи Орешек торжественно произнесла: «Запомните, дети, что то, что именно вас выбрали членами кружка атеистов – очень ответственно, и вы можете этим гордиться. Видите, из всей школы, и только семь человек. И это – вы. Мы будем встречаться с вами один раз в месяц в первый четверг на шестом уроке. Запишите у себя в дневниках!»

– Зинаида Петровна, а почему именно нас выбрали? – спросил сидящий за первой партой мальчик.

Зинаида Петровна посмотрела поверх очков на взъерошенного рыжего семиклассника и ответила: «Партийный комитет школы пришел к такому выводу, что именно вы, все здесь собравшиеся – некрещеные, и ваши семьи никакого отношения к религии не имеют. То есть именно в ваших семьях ведется настоящее советское коммунистическое воспитание. И мы все должны стремиться, чтобы так было везде и всегда».

Дети вышли из кабинета химии немного уставшие и озадаченные. Они услышали столько нового, что после всех прослушанных в течение дня уроков это было уже слишком. Молча спустились в раздевалку и разошлись по домам.

Дома, за ужином, Нина поведала родителям новости дня. Это был определенный ритуал – делиться с близкими своими радостями и проблемами. Обычно в семье царило полное понимание между поколениями. Если же родители или дети проявляли в чем-то несогласие, то прямо высказывали свое мнение. И Олега, и Нину с самого детства никогда не покидало чувство тыла, которое они испытывали, находясь дома. Родители непривычно тихо, без ожидаемого Ниной восторга, отреагировали на сообщение о создании кружка атеистов. Ляля только удивленно спросила у Бориса: «Интересно, а почему это Олю и остальных детей не покрестили?» Борис, который, казалось, на все вопросы знал ответы, ответил: «Не знаю насчет других детей, а вот у Корешковой отец – секретарь партийного комитета завода. Поэтому. Или на самом деле не покрестил, или, что всего вероятнее, сделал это тайно. Чтобы с работы не сняли. А вот насчет нашей Нинки они оплошали. Думают, что если у евреев не крестят, то вроде и в Бога тогда не верят».

Затем, немного помолчав, он решительно произнес: «Знаешь, дочка, я бы не хотел, чтобы ты посещала этот кружок». «Я бы тоже не очень хотела», – не совсем уверенно вставила свое слово Ляля. Нина, которая была полна эйфории и гордости, что она – одна из немногих – является членом такого кружка, даже не удосужилась поинтересоваться, почему родители против. Она с вызовом взглянула в глаза отцу и ответила: «А я буду посещать. И всё».

Ребята поначалу совсем неохотно, но затем с всенарастающими желанием и любопытством стали посещать кружок. Орешек дополняла свои лекции всевозможными химическими опытами, доказывающими материальность окружающего мира. У детей от восторга замирали сердца, когда они из одной пробирки выливали вещество в пробирку с другим, и вдруг менялся цвет, или шел пар, или происходила другая загадочная реакция. Они просто влюбились в химию. Орешек же, не теряя времени, продолжала бубнить, как пономарь, что весь остальной мир глуп, если люди, как глупые овцы, верят в то, чего просто не существует. Религия – это бред. Бог – это выдумка. Никто ничего не создавал. Земля, животные, люди – всё появилось само собой. Из одного развивалось другое, и так вплоть до сегодняшнего дня. А люди – это перерожденные обезьяны. Дарвин – вот это величина! Знания потоком лились в емкие детские мозги. И каждый раз, покидая кабинет химии, дети поражались, до чего же отсталы те люди, которые думают иначе. И почему отсталых людей так много?

Был конец мая. Солнце ярким светом заливало землю. Почки на деревьях раскрылись, и маленькие зеленые листочки приготовились вырваться наружу.

В конце недели девочкам предстояло сделать свой первый атеистический доклад перед классом. Они проработали журналы «Наука и жизнь», «Знамя» и переписали достаточное количество заметок из других журналов, которые им одолжила Орешек. Подготовка велась у Оли дома. В один из таких дней Нина, удовлетворенная проделанной работой, в приподнятом настроении и с чувством выполненного долга направилась домой. Уже подходя к дому она увидела стоящую у ее подъезда машину скорой помощи. Хотя днем, когда она заходила домой, не было ничего такого, из-за чего можно было волноваться, тревожное предчувствие охватило ее. Почти сразу из дома вышли два медбрата, неся на носилках Лялю. Трубки торчали из Лялиных рта и носа, и подвешенная над ее головой капельница отсчитывала по капле розовую жидкость, которая медленно втекала в вену. «Мама, мамочка, что с тобой?» – завопила Нина и бросилась к носилкам. «Девочка, отойди! Не видишь, твоя мама без сознания!» – остановил ее медбрат. Из подъезда вышел сразу постаревший и осунувшийся Борис. Увидев дочь, он обнял ее и, проводив взглядом отъезжающую машину, повел в дом.

– Это просто какой-то кошмар. Всё так неожиданно, – рассказывал Борис Нине и Олегу, пришедшему домой вслед за сестрой. – Она пришла с работы какая-то бледная, вялая. Говорит, болит живот. Я предложил вызвать скорую. Нет, говорит, это мои камни в желчном. Выпила таблетку, ну, знаете, эту – снимающую спазмы и расширяющую сосуды, и через некоторое время упала в обморок. Так вот взяла, обмякла… и упала. Врач скорой считает, что у нее разорвался аппендицит и начался перитонит.

– Это страшно? – Олег нервно ерзал на стуле.

– Страшно. Может быть заражение крови, и наступит смерть, – Борис замолк, его руки дрожали, и лицо покрылось пятнами.

Он встал и медленно зашагал взад и вперед по комнате. Затем позвонил в больницу. В отделении сказали, что Ляля до сих пор без сознания, что ей делают операцию, что шансов мало… Он сел опять на стул, закрыл лицо руками и заплакал.

Нина тихо вышла из большой комнаты и прошла в свою. Она прикрыла за собой дверь и открыла настежь окно. Заходящее солнце яркими, желто-красными лучами осветило ее маленькую, с сидящими на тумбочке куклами и плюшевым мишкой, комнату. Подул свежий ветерок, обдав Нину майским цветочным ароматом. Нина встала на колени, крепко, до боли, прижала к груди руки и, не отводя глаз от раскрытого настежь окна, заговорила. Она говорила тихо, порою всхлипывая и вытирая предательски текущие слезы, но проникновенно, не обращая внимание на уличный шум, на разговор отца с братом в соседней комнате, на сигналы проезжающих машин.

«Господи! Мне не к кому больше обратиться, кроме тебя! Спаси мою мамочку, верни ее нам. Пусть она будет жива! Пожалуйста, Господи! Помоги! Поддержи моего папочку. Ну, пожалуйста, Господи!» – Нина повторяла раз за разом эти слова, порой что-то меняя или добавляя. Она не понимала сама, что делает, что говорит, она была одержима в своей такой не умелой, но исходящей из самого сердца молитве. Слезы без удержи текли по ее лицу, колени занемели, но она не меняла своей позы и не вытирала слез. Она их не чувствовала. Солнце уже давно скрылось из глаз, уступив место месяцу и звездам, которые заняли свои привычные места на черном небосводе.

В комнату вошел Борис. Он ничуть не удивился, увидев стоящую на коленях дочь. Он подошел к ней, погладил ее по голове и произнес: «Всё в порядке, Ниночка. Операция прошла успешно, мама пришла в себя и сейчас спит. Ложись спать, уже поздно».

Когда отец вышел, Нина подошла к еще раскрытому окну и, послав в бесконечное звездное пространство воздушный поцелуй, прошептала: «Спасибо тебе, Господи!»

На следующий день Нина и Оля на шестом уроке пошли в кабинет химии, чтобы еще раз обговорить план своего выступления перед классом. За партами уже собрались все члены кружка. Зинаида Петровна тоже не заставила себя долго ждать и вошла в класс с толстой кипой новых, еще пахнущих типографской краской, журналов. «Ну что, дети, в пятницу у вас ответственный день. Мы начинаем нашу пропаганду. Чтобы вам не было страшно выступать перед всем классом, я предлагаю вам выступить с вашими докладами сегодня, сейчас, перед другими членами кружка. Вы уже должны были подготовиться, материал у всех с собой. Как вы на это смотрите?» Ребята закивали. «Ну, вот и прекрасно! Кто первый? Пожалуй, начнем по рядам. Сначала – Вася Савосин, потом – Оля Корешкова с Ниной Гольдберг, потом…» – и она стала перечислять фамилии остальных членов кружка.

Вася выступал красноречиво и пылко, цитируя высказывания о Боге выдающихся деятелей партии. Ребята слушали и переживали, получится ли у них так же хорошо и доходчиво. Наступила очередь Оли и Нины. Девочки вышли к доске и Нина, нарушив договоренность о том, что вступительное слово скажет Корешкова, заговорила первая. Только ничего того, о чем девочки решили говорить, Нина не сказала. Она, прямо глядя в глаза Орешко и своих товарищей, промолвила: «Я очень извиняюсь перед вами, Зинаида Петровна и вами, ребята, но я выхожу из кружка! Я не могу убеждать других, чтобы они не верили в Бога, потому что сама – верю. Я верю в Него. Я люблю Его. А теперь делайте со мной, что хотите», ее голос дрожал, и ноги стали ватными. Дети молчали. Первой молчание нарушила Корешкова, принявшая признание Нины как настоящее предательство с ее стороны:

– Ты что, с ума что ли сошла? – закричала она. – Мы же только вчера с тобой занимались и готовились. В Бога она верит… Нет, точно, рехнулась. Тоже мне верующая какая. Ты хоть раз была в церкви?

– Нет. Я еврейка, а евреи в церковь не ходят, – выпрямилась Нина.

– А куда тогда они ходят, чтобы молиться? – решила докопаться до истины Оля.

– В синагогу, – Нина напрягла мозги, чтобы не выдать своей полной неграмотности в иудаизме.

– И ты тоже ходишь в синагогу? – Корешкова прямо-таки рвалась в бой.

– Никуда я не хожу.

– Чего ты тогда болтаешь, что ты – верующая. Где же тогда твой Бог? Где ты его держишь? Где? Покажи?!

Нина развела руками, стараясь охватить всё окружающее пространство, и сказала:

– Он – везде. Всюду. И еще… Вот здесь! – она приложила руки к груди и глубоко вздохнула.

Все молчали, сразу почувствовав, как что-то незримое, теплое и доброе вошло и в их души. Молчание длилось несколько минут, пока Савосин не нарушил его: «Что-то, ребята, мне уже и выступать перед классом не хочется». «И нам тоже», – послышались голоса других ребят. Орешко заметалась на месте: «Ребята, как быть-то? Мне же партия поручила… Что я теперь скажу?» Корешкова, которая уже потихоньку пришла в себя, задумалась, как выйти из создавшегося положения, и радостно воскликнула: «У меня идея! Давайте будем и дальше собираться. Только кружок будет называться не “атеистический”, а “материалистический”. Если по-честному, Зинаида Петровна, то всё, что вы нам рассказывали, меня не убедило в том, что Бог не создавал жизни на Земле. Но зато я просто влюбилась в химию». Ребята зааплодировали. Идея Оли всем пришлась по вкусу. Орешко тоже успокоилась и, как химик, была польщена.

Дети продолжили собираться. Кружок приобрел такую популярность, что вместо семи его стало посещать двадцать человек. Ребята были так увлечены химией, что в результатах химических олимпиад, проходящих в Москве, школа стала занимать только передовые места.