Читать книгу Роман со Свами. Краткий курс ведической жизни - Елена Булычева - Страница 11

В хоре я всегда сидела сразу за музыкантами в первом ряду. Приходила на репетиции за полтора часа до начала, стояла на солнцепеке. Только в последние дни перед спевками мне удавалось присаживаться на ступеньки в ожидании. Через две репетиции севадалки признали меня за свою и дали как самой ответственной держать табличку: «Первый раз в Путтапарти».

Табличка была наиважнейшей. Она определяла рассадку. Свами там так всё замысловато устроил – хор собирался под разными табличками. Отдельно сидели музыканты – они сидели, конечно же, впереди. Отдельно – те, кто уже много раз пел в хоре, и раздельно – дамы и джентльмены на стульях (они не могли сидеть на полу из-за болезни ног). Да, совсем забыла сказать, что мужчины и женщины, конечно же, тоже сидели раздельно! Раздельно сидели и те, кто первый раз был в хоре, и отдельно – те, кто первый раз в Путтапарти. Они вообще сидели сразу за музыкантами. На концерте тоже должны были сидеть впереди, прямо перед Бабой. Новенькие ведь. Сатья Саи прежде всего с ними должен был работать.

И я была как раз «первый раз в Путтапарти». И первая – с табличкой.

Хор.

Ежедневно со всех концов мира в него всё прибывали и прибывали музыканты. Оркестр потихоньку собирался. Первую репетицию мы пели, в основном, с гитаристами. На вечернюю пришли скрипачи, потом запела труба, потом саксофон. Еще через пару дней обнаружились колоритные латиноамериканцы со всякими тарелками и барабанами, за ними пришли индусы со своими табла17.

Много было скрипачей. А среди них – русских, и особенно симпатичным оказался Иван – очень светлый, с большими голубыми глазами. Про него говорили, что он играет в одном из оркестров Германии и всегда приезжает к Свами на Рождество, давний его почитатель. Иван задавал тон всем, он был первой скрипкой, и скрипачи, как и полагается музыкантам в ансамбле, следили боковым зрением за каждым его движением.

Прекрасный был саксофонист-австралиец. Он иногда опаздывал на репетиции, но абсолютно по-детски извиняясь, доставал свой саксофон и начинал та-ак играть, что казалось, всё пропущенное время он сидел где-то за жасминовым кустом и зубрил сразу три возможных вариации каждого произведения.

Надо заметить, все были хорошими музыкантами, свамиными музыкантами и очень старались. Мы старались еще и потому, что сильно скучали, ведь все долгие дни репетиций мы не видели Бабу.

– У Сатья Саи есть такой особый трюк, – рассказывал мне Сергей перед этой затеей с хором. – Те, кто записываются в хор, практически не попадают на даршаны.

– Как это? – растерянно спросила я. – Почему?

– Вот так это. Даршаны совпадают по расписанию с репетициями. Хористы же на празднике будут целых три дня сидеть рядом со Свами. И прежде чем записаться в хор, ты должна выбрать, что для тебя лучше: петь в хоре без даршанов и получить их в конце, либо просто ходить на даршаны без хора.

Я выбрала хор, потому что уже знала, что петь, если тебе дано, – это тоже быть с богом.

Хотя, конечно, всё это волновало.

Дело в том, что с Бабой ничего нельзя было угадать заранее. Он главный на хозяйстве. Именно этому он меня учил. В книжках о нём авторы приводят известные его слова:

«Вы не сможете постичь Мою истинную природу ни сейчас, ни даже через тысячу лет духовных поисков и сурового аскетизма. Ваши попытки обречены на неуспех, даже если в этом примет участие все человечество»18.

Так оно и было. Вот, например, моя соседка Наташа. Она так радовалась, что будет петь в хоре, всем рассказывала об этом, хвалилась, под любым предлогом затевала о хоре разговоры: «Как, вы разве не поете в хоре? Ну и что, что не умеете? Я тоже не умею, сижу и мычу тихонечко, народу-то много, незаметно ничего».

Она купила себе белоснежный материал на сари и шила его уже целых два дня, она ходила и на репетиции, где в перерывах учили накручивать эти сложные индийские драпировки, и вдруг…

– Мне приснился сон, Свами сказал, что нужно на Крисмас надевать бордовое сари.

Я задумчиво на нее посмотрела:

– Но, это значит, что ты не будешь петь в хоре? Ведь хор должен быть в белом.

– Наверное, – Наташа тихо покачивала ногами на кровати. – Я еще заболеваю понемножку. А, знаешь, сон такой интересный. Он, когда говорил про бордовое сари, спросил: сумеешь?

– Это не бордовый цвет. «Маруновый». Такой цвет – основной у буддистов. Наверху, в Гималаях монахи ходят в такой одежде. Я была в Дхарамсале – месте тибетского правительства в изгнании, там весною учение Далай-ламы проходит, и запомнила этот маруновый цвет. Потом я его в Монголии часто видела, у них же буддизм – основная религия. У меня даже сумка такая есть, я её рядом с монастырем Гандан купила, с ними монашки на занятия ходят. Это важный цвет, значимый. Ты, наверное, с буддизмом сильно связана была, да?

Наташа немножко приободрилась:

– Наверное. А цвет мне очень идет. Вот, посмотри, Лен, – она начала запахивать и собирать на булавку складки сари, но закашлялась, присела. – Голова болит, всё плывет. У меня чистка.

– Ну, и хорошо. Чистка – это очень хорошо.

Чистка у Наташи длилась всё время праздников, и она в хоре не выступала, лежала-болела, только разочек и прошлась в своем маруновом сари.

С чисткой я познакомилась давно, во время своего первого путешествия по Гималаям. Для себя я объясняла это явление так: когда попадаешь в так называемые «высокие энергии», ты с ними не совпадаешь. И вот то, что в тебе плохого наверчено, все эти узлы: кто когда тебя обидел, у кого ты чего отнял, другие затемнения, – они начинают восставать. Они же все в тебе на привычных местах расположились, уже обжились друг с другом, со скрюченными соседями, а тут вдруг рядом – линия сиятельных высоковольтных передач палит во все свои мегаватты прямо на них.

Узлы, наслоения в тебе начинают сначала проявляться, а потом оплывать, рассасываться. По ощущениям это на болезнь похоже. Всё болит. Причём, непонятно, от чего. Ну, на самом деле болит то, что у тебя не в норме – но у меня тогда в Гималаях, видимо, всё не в норме было: голова, сердце, ноги-руки, горло, весь живот,.. Они сопротивлялись солнышку рядом. А солнышко всего-навсего было само собой – светило, не разбирая. Кто не спрятался – я не виновато.

В Гималаях на учении-то Далай-ламы перед каждым занятием триста лам мантры пели. Каждое утро так начиналось – ламы пространство звуками чистили. Триста посвящённых лам. А потом Далай-лама лекции читал. Представляете, какая силища? А я туда заявилась прямо из центра Москвы (двенадцать миллионов населения, не продохнуть), да из офиса с его корпоративно-конкурентными разборками и своими неидеальными мыслишками. Ну, и как выяснилось, мое явление в Гималаи немножко диссонансом получилось. Никто и предупредить не успел, как в температуре под сорок тело закипело так, что никакие таблетки не помогали. Ощущение было, что ты чего-то переела, перепила, передышала и вот-вот взорвёшься, причём, последней из тебя расколется голова. На мелкие кусочки. Адью.

Правда, сейчас вот я ходила на хор Свами. И пока всё складывалось без болезней, слава богу. Потому что Свами так решил. Пока.