Читать книгу Жемчужина прощения - Елена Черткова - Страница 2

– Ну и дыра-а… – произнес Максим, спустившись из обледеневшей электрички на платформу поселка Быструха. Мужчина, тоже вышедший на этой станции, похоже, местный, от пронизывающего ветра согнувшийся знаком вопроса, – посмотрел на него, будто раздумывая, оскорбиться из-за этого высказывания или попытаться в лице приезжего найти собутыльника, с которым можно от души поругать политиков и жизнь. Но в итоге только сплюнул в сугроб и пошел к поселку.

Отдельного здания железнодорожной станции тут не было. Просто кусок асфальта, возвышающийся посреди леса, и вдалеке сгусток огней – жмущиеся друг к другу дома. Автобусной остановки тоже не нашлось. Это значило, что до конечной точки маршрута, крошечной деревеньки с живописным названием «Сияние», придется идти пешком – около четырех километров по заснеженному лесу.

На краю поселка, где более-менее расчищенная дорога заканчивалась, откуда-то выскочил здоровенный пес. Максим вошел вниманием в пространство, где обычно обитают всякого рода энергетические паразиты, выволок алкашного прилипалу из ближайшей избы и подогнал собаку этой тварью к себе. Такие сущности всегда селятся в домах запойных, жирея на слабости, бардаке и тупости. Домашние животные если и не видят их, то чувствуют. Собаки иногда лают до хрипоты, иногда боятся. На вид и правда ничего приятного: студенистые складки тела (порой необычайных размеров) утыканы разного размера щупальцами. С непривычки точно вырвет, если увидеть, как облепил такой свою заснувшую в грязи жертву и аж хлюпает от удовольствия.

Поймав вонявшее псиной животное за загривок, Максим обернул вокруг его шеи толстую шерстяную нить и, затягивая узел, назначил мысленный позывной для подачи команд. У него все были Пятницами, чтобы не путаться. Ну в крайнем случае Субботой – если требовалась пара помощников.

Уже почти стемнело. Неизвестно, сколько развилок на этой дороге и добьют ли мобильные вышки до такой глуши. А пес местность знает отлично, найдет, как добраться, не увязнув в снегу по самые уши.

Трактор проехал по дороге давно, после прошел уже не один снегопад. Хорошо еще, сильных метелей не было. Пятница не спеша бежал впереди, нюхая старые следы. Конечно, ни один из них Варваре Ивановне не принадлежал. Темные утруждать себя не будут, всегда найдут кого-то из приходящих на поклон. Вокруг таких колдунов, как правило, масса «искренних» почитателей, в действительности давно сидящих на договорах, расплачиваясь всем чем только можно за исполнение желаний, которые обычно вели не к счастью, а лишь к очередным договорам. Он, правда, тоже шел заключать договор, но от остальных отличался тем, что знал, какими будут условия и цена. Мало кто из колдунов работает с нитями следствий. Максим даже удивился, когда Варвара Ивановна написала, что у него достаточно сил, чтобы увидеть если не все, то хотя бы большую часть нитей и не двинуться головой при этом. Он давно искал учителя, профессионала, но светлые такого уровня чаще по ашрамам и пещерам сидят, ну или прячутся так, что даже опытный мастер их с трудом вычислит. А из темных – лучше, чтобы свои порекомендовали, мало ли какой ублюдок попадется. Варвара Ивановна, правда, себя к темным не относила, хотя использовала исключительно их инструментарий. Такие любят называться нейтральными, но нейтральных не существует. Ты либо работаешь за счет своих сил, либо используешь других. Третьего не дано. А мотивация, принципы, мораль – это все понятия, которыми можно жонглировать как угодно. Большинство темных, брызжа слюной, будут утверждать, что помогают людям. Мало того, и люди уверены, что им помогают. Да только если бы клиент видел эти самые нити следствий, то ужаснулся бы, понимая, к чему в действительности приведет его желание в исполнении такого мастера. Сам Максим был принципиальным светлым, но не воинствующим. Жил тихо, работал на совесть, воевать с темными не собирался, спасать от них мир – тем более.

Его знакомство с Варварой Ивановной состоялось через одного рублевского решалу от эзотерики. Слабенький колдун Дэнчик, смазливый и ужасно активный, был ходячим каталогом нетривиальных услуг. Официально Дэнчик считался массажистом, однако работа его заключалась в том, чтобы лезть в душу к состоятельным людям, выслушивать их печали и трудности и находить подходящего мастера из той области, которая находится за гранью классической медицины, психологии, астрологии… От эротического бесконтактного массажа до эффектного ритуального экзорцизма – Дэнчик мог организовать все. Варвара Ивановна же иногда забирала к себе тех, кто натворил такого, что теперь хоть в петлю, и помогала решать их жизненные головоломки. Человек при этом жил с ней несколько дней, работал по дому, а она просматривала его нити следствий, простраивая четкую последовательность действий. Совершив их в точности так, как велела колдунья, клиент неизменно получал желаемое. А Варвара Ивановна оставляла в нитях причин ловушки, которые детонировали при попытке рассказать о ней. Стоило клиенту открыть рот, чтобы поведать о диковатой кудеснице из глубинки, как все в его сознании смешивалось и расплывалось, и даже примерно не получалось вспомнить, когда, где и с кем это было. С Максимом, конечно, такой фокус не прошел бы, но он и ехал с другой целью. Обмен бумажными письмами с фотографиями и встречи на тонком плане длились более полугода. Варвара Ивановна не объясняла смысл этого утомительного кастинга, но, вполне вероятно, он мог заключаться в терпении. И Максим был терпелив. Наконец колдунья прислала дешевую новогоднюю открытку с одним только словом: «Приезжай». Так начался последний этап проверки на профпригодность. Все это время в адресном блоке Максим писал лишь: «Россия. Деревня Сияние. Варваре Ивановне». Конечно, сегодня определить регион, в котором расположен населенный пункт, благодаря Интернету проблемы не составляет, а раньше пришлось бы посидеть денек над картами, сравнивая вибрации от письма с теми, что идут от бумаги. Если же колдунов в поселении много, то оглохнешь, пока найдешь. А дальше наверняка начнется игра «отыщи правильный дом, несмотря на защиту». Но в какой-то мере все происходящее Максиму даже нравилось. Интересный вызов и достойный приз. Вот бы еще не было так холодно, не задувало снег за воротник и не замерзали очки.

– Пятница, стоять! – скомандовал он псу, и тот смиренно замер, не дойдя пару метров до длинной сломанной ветви, спускавшейся на дорогу.

Нельзя однозначно сказать об этом «увидел», потому что конкретно зрение такие поля не улавливает. Но и «почувствовал» не совсем годится. Скорее ощущение настороженности приходит одновременно с наложением на картинку, фиксируемую глазом, еле заметного, полупрозрачного слоя, похожего на мираж. От конца сосновой ветви, повисшей на кусте, до высохшего ствола на другой стороне дороги тянулась призрачная сетка ловушки. Максим взял палку, подошел к преграде и начертил на снегу символ обнаружения и сектор, на который оно направлено. Сеть висела строго над дорогой. Вот и славно. А то бывало, что начнешь обходить, а там ловушка еще хуже и спрятана как следует.

За преградой сохранились следы хозяйки, уже не свежие. Они уводили на тропу влево, но Пятница был уверен, что идти надо прямо, по дороге. И Максим доверился псу.

Еще несколько раз он проверял путь, но нашел только «звонок». Так называют метку, коснувшись которой, можно предупредить о своем визите. Делать этого он, конечно, не собирался. Если после приглашения поставили ловушку, то можно быть уверенным – тебя ждут.

Завывающий ветер, бросающий колючие снежинки в лицо, начинал выматывать. Воротник, край шапки и выбивающиеся из-под нее пряди волос обледенели от дыхания. По рыхлому снегу идти было неудобно. Ноги промокли до колен, джинсы давно стояли колом. Максим ругал себя за то, что не прихватил горнолыжный костюм, и только уверенность Пятницы, что деревня уже близко, несколько его успокаивала. Наконец за черным переплетением ветвей замаячила пара тусклых огоньков. Сияние в это время года своего названия никак не оправдывало. На всю деревню – три жилых дома. Остальные дожидались дачников или стояли заколоченные, постепенно кренясь на бок и разрушаясь.

Вопреки предположениям Максима нужный дом никто не прятал, загвоздка была в другом: пространство вокруг него разметили так, чтобы обнести энергетическим коридором. По нему ползала неясной природы жучка. «Жучок», «жучка» – так колдуны называли всяких бестелесных паразитов, ибо те внешне чаще всего напоминали насекомых. Хотя кому как, конечно. Не то чтобы они действительно имели какие-то определенные формы. Каждый воспринимал тварей через призму своего сознания, привычных образов, лишь общие очертания оставались едиными для всех. Например, колдуну из Ирландии никогда не придет в голову образ змеи, потому что они там просто не водятся.

Между тем перед гостем стоял этический вопрос: не осерчает ли хозяйка, если он обезвредит посаженную здесь явно по делу жучку? Но и проверять на себе ее свойства ему не хотелось. Тварюга же с интересом наблюдала за пришедшим, никаких агрессивных форм не принимая.

Максим посмотрел по сторонам в поисках того, что могло пригодиться для решения проблемы. Но пурга усиливалась, декабрьский вечер был темным, и ничего подходящего не попадалось на глаза. Тут кто-то тихо заскулил. Начиная дрожать массивным лохматым телом, рядом, как и прежде, стоял Пятница.

– Прости, братишка! Забыл про тебя! – произнес вслух колдун и добавил мысленно: «Пятница, нужна палка».

И отправил подходящий образ.

Пес прыжком скрылся за ближайшим сугробом и довольно быстро вернулся с добычей. Забрав у него палку, Максим порвал черную нить на шее собаки и та стремительно помчалась в сторону леса, пару раз испуганно обернувшись.

– С меня причитается, братишка! – бросил он вслед и принялся за дело.

Стянув зубами перчатку – рука моментально заледенела, – Максим достал перочинный нож и вырезал на палке три многосоставных символа. Это должно было установить преграду в жучкином коридоре. Бросив ее на снег, он сделал шаг в сторону и прошел сквозь невидимый барьер. Как ни торопилась тварюшка, она не успела облететь владения хозяйки кругом.

– Палку вытащи, – раздался строгий женский голос. – Матвей других жучек гоняет, а не людей. Колдунов он со мной путает, потому что я его кормлю. Вот и носится, как рыбка аквариумная за рукой. Если бы я хотела устроить тебе приключения, ты бы сюда еле дополз.

И почему-то Максиму показалось, что Варвара Ивановна не лукавит. Высокая сухонькая женщина с острым носом и подбородком куталась в старомодное, изрядно поношенное пальто, стоя на занесенном снегом крыльце. Но мощь ее чувствовалась издалека. Жесткая и колючая, как сухая трава.

Женщина сделала знак проходить и сама зашла в дом.

Внутри было чисто и просто. Две комнаты, столовая с печью и частично отгороженный закуток кухни. Заслонка печи была открыта, внутри гудело пламя, жадно облизывая сложенные колодцем поленья. Гость устроился около огня, пытаясь поскорее согреться. Льдинки на черных, почти прямых волосах, стриженных по подбородок, растаяли и теперь висели каплями на концах мокрых прядей. Пальцы покраснели и приятно горели.

– Доставай, – скомандовала хозяйка. – Не поверю, что ты с пустыми руками.

Максим ухмыльнулся и выставил на стол прихваченные на вокзале коньяк и колбасу.

– Бесы столичные, вечно всякую дрянь тащите. То сладкую, то кислую, то табаком воняет. Почему нельзя привезти нормальной водки?! – с хриплым смешком прокомментировала Варвара Ивановна и принесла два стакана.

Коньяк целительным жаром разлился сначала в груди, а потом приятное тепло постепенно распространилось по всему телу, делая его мягким и усталым. Максим продолжал смотреть в огонь, хозяйка допивала второй стакан. И только справившись с ним, заговорила снова. Правда, голос ее стал чуть менее строгим.

– Катерина ловушки убрала. Скучно ей. Гостей давно не было. – Максим повернулся и вопросительно посмотрел на колдунью. Ей было за пятьдесят, но взгляд казался не по годам живым. Зеленые глаза под только начавшей седеть русой челкой блестели целой гаммой эмоций. – Дочь моя. Познакомишься еще, вам в одной комнате жить. Да ты не переживай, она парализованная много лет. Не активней шкафа.

От такого сравнения у него невольно дернулось лицо и пробежал холодок по спине. Максим повернулся к комнатам и тут же почувствовал ту, вторую. Она словно стояла за чуть приоткрытой дверью, легко касаясь пальцами круглой ручки, и откровенно улыбалась. Ощущение от нее напомнило маленькую девочку, которую родители отправили спать, но она продолжает подглядывать за засидевшимися допоздна гостями – без конкретной цели, просто из любопытства. Максим отправил ей мысленный поклон и та, так же беззвучно хихикнув, растаяла.

– Тогда преграда в лесу почему осталась? – поинтересовался он, снова разворачиваясь к хозяйке. Она тем временем налила еще коньяку обоим, но сидела с таким невозмутимым видом, будто они пили чай.

– Ей сложно дойти дотуда, дороги не знает, а через меня ей доступ ко всему закрыт. Через гостей разве что, так и они все давно дорогу сюда забыли.

– Что с ней случилось?

– Сама расскажет, если захочет. А если ты, светлый, думаешь, что это я ее угробила, то маловато у тебя мозгов. Какая польза мне от договора, по которому я столько лет должна за кем-то дерьмо убирать?

– Но договор-то был? – сощурился Максим. Иногда ему не надо было лезть в нити причин, чтобы почувствовать вмешательство колдуна в ситуацию. От некоторых историй просто разило темными.

– Бы-ыл, – лукаво протянула Варвара Ивановна. – Только не со мной.

Какое-то время он бесцельно слушал, как гудит огонь на фоне полнейшей тишины. После Москвы, переполненной шумом, даже простые, совершенно незаметные обычно звуки казались яркими и объемными: ход часов, глоток коньяка, лай собаки где-то очень далеко. Кроме того, колдун ощущал, как постоянное напряжение покидает те органы чувств, у которых нет названия. В больших городах из-за концентрации людей и насыщенности их эмоций информация семь на двадцать четыре атакует систему тонкого восприятия, которая отличает таких, как он, от остальных. В действительности эти способности в той или иной степени присущи буквально каждому десятому, если не больше. Вопрос только в том, умеет человек ими пользоваться или принимает за внезапное волнение, навязчивые мысли… Бытует даже мнение, что это «шестое чувство» наши далекие предки использовали как базовое для общения, а при появлении более простых и менее энергозатратных способов коммуникации оно начало отмирать. Как бы то ни было, алкоголь, который Максим употреблял нечасто, и практически стерильная с информационной точки зрения атмосфера подействовали на него крайне расслабляюще. Грубоватая по сравнению с городскими квартирами изба начала казаться уютной, а ухмылка Варвары Ивановны – приветливой.

– И как же Дэнчик вас нашел в такой глуши? – спросил он хозяйку.

– Ну, во-первых, я не всегда тут жила. А Денис давно знаком с моим бывшим мужем, отцом Катерины. Он как раз любитель собирать вокруг себя платежеспособную аудиторию почитателей. Все как ты любишь! Широко известный в узких кругах духовный наставник, – последнее определение сопровождалось невольным смешком. – Очень внимательно следил за своей репутацией, поэтому откровенным ворьем и бандюганами старался клиентуру не распугивать. Так что особенно колоритные персонажи проходили через мои руки. Да чего уж греха таить, до сих пор проходят.

– Ммм… Семейная идиллия! – сощурился Максим.

– А тактичность, я посмотрю, у тебя по пути отмерзла! – парировала Варвара Ивановна, но без явной злобы.

– Я ею вообще никогда не отличался. После того, как узнаешь, о чем на самом деле думают люди, стесняться, особенно в присутствии колдуньи, как-то даже нелепо.

Они вместе посмеялись, а вскоре хозяйка отправила гостя спать, угрожая ранним подъемом.

Войдя в комнату, Максим искренне удивился. В реальности Катерина поразительно отличалась от того образа, который считывался с нее раньше. Ее кровать стояла у противоположной стены. Вместо игривой, любопытной девчонки на пожелтевших от времени простынях в мелкий цветочек находилась женщина лет тридцати. Болезненно худая, но сохранившая изящество девичьих черт. Длинные русые волосы были собраны в толстую косу с озорным завитком на конце, которая лежала поверх одеяла. Губы на бледном до синевы лице казались неестественно яркими.

В доме не было и двадцати градусов, поэтому парень некоторое время раздумывал, стоит ли вообще раздеваться, но оценив вес толстого ватного одеяла, оставил на себе только майку. Дожидаясь, пока постель прогреется, он размышлял, почему запахи сырости и дыма кажутся ему приятными. На том и начал постепенно проваливаться в сон, пока не подскочил от сильнейшего ментального прикосновения, которое уже тянуло на проникновение.

Он открыл глаза и обнаружил сидящую на нем верхом Катерину. Молодую, свежую и абсолютно обнаженную. Распущенные вьющиеся волосы падали на плечи и шикарную высокую грудь.

– Неожиданно… – произнес Максим и попытался сесть, но призрачные пальцы отправили ощутимый удар, укладывая его обратно.

– Какой хорошенький сладенький светленький… – пропела она. – Как зовут?

– Максим, – ухмыльнулся тот. – Красивое платье!

Катерина хихикнула и начала наматывать на палец пышную прядь, будто стесняясь, однако при этом обнажая одну грудь.

– Я долго выбирала… – промурлыкала она и, встав на четвереньки, приблизилась к его лицу. От девушки донесся аромат свежих ягод.

– Ммм… Даже запах себе сделала! Как колдун колдушке – браво! Только моноароматы не в моде сейчас, – ехидничал гость, проводя линию, за которую эти шаловливые ручки не залезут.

– А ты злой, оказывается, галчонок! Ну так со злыми даже и повеселее бывает! Сними защиту, я тебе и не такое покажу! Будешь на всю деревню «Браво!» кричать!

– Еще чего! Чтобы ты потом полжизни меня своим хихиканьем донимала?

– Ну срежешь у меня прядь да амулет сделаешь. Чего, тебя учить надо, что ли?

Девушка устроилась у него на груди, оставаясь абсолютно невесомой.

– И как я потом буду твоей матушке это объяснять? Я слишком долго ждал возможности получить знания по нитям следствий, чтобы вылететь отсюда с какой-нибудь пиявкой на затылке из-за одной веселой ночки.

– Да она бы сама у меня клок волос выдрала, лишь бы я не отвлекала. Она в курсе. Думаешь, ты первый, к кому я прихожу? Да только с колдуном совсем же другое дело, это ж не банкиры спящие.

– И что, много таких, как я, приходило?

– За нитями-то? Да что ты! Ей только одному передать нужно, чтобы способности сохранить.

– Так я наследник, что ли? – Максим аж подскочил. – А ты разве не умеешь?

– Умею, – расплылась в довольной улыбке Катерина. – Только не она меня учила и открывала не она.

Любой колдун должен передать свои знания хотя бы одному ученику. Вправду ли это закон природы или просто поверье, традиция, хранимая колдунами из века в век, – никто с уверенностью не скажет. Если и есть кто-то, способный прошлые жизни смотреть, то Максим таких не встречал. Все, кто этим хвалился, на поверку оказывались шарлатанами. Но, действительно, одни учились всему заново, а другим после открытия интуитивно удавалось такое, что открывающему и не снилось. Как бы то ни было, считалось, что процесс проведения наследника через собственный опыт влияет на сознание передающего так, что в следующей жизни он сохранит доступ к своим знаниям.

– Не побрезгуешь темной передачей, светленький? – игриво ковырнула Катерина пальчиком его грудь.

– То, что я узнаю, как договора заключать, не значит, что буду это делать, – отозвался тот. – Мне нужны были только нити, но матушка твоя посильнее меня будет. Стать ее наследником – честь, чего душой кривить. Зачем тогда ты ловушки убрала? Традиция же не на пустом месте. Вдруг у меня мозги из ушей вытекут от ее передачи.

– Сам-то ты уверен, что не вытекут, галчонок! – сияя белозубой улыбкой, поддразнила его Катерина. – А если вытекут, то мамкин хахаль тебя в лесу закопает по весне, да и все. Кто тебя в этой дыре искать будет?

– Сладки твои прелюдии, Катерина! – ответил на ее улыбку гость и, на секунду входя в ее пространство, убрал призрачную прядь с лица девушки.

– Развей скуку моих одинаковых дней, галчонок! Я почти десять лет так лежу. Все свои лучшие годы! Знаешь, как тошно?! Вот и убрала, чтобы ты до нас добрался. Парень молодой, светлый к тому же, понятно, что человек приятный, не очередной псих. Знаешь к ней какие приезжают, ты бы видел, что им снится. Через одного маньяки да психопаты. Любить женщин не умеют. А я твои нити следствий посмотрю. Ты же сам свои смотреть не сможешь. Как скажешь, так и посмотрю. Должок за мной будет. Мне от тебя не скрыться, сам понимаешь, я-то от тебя амулета не получу. Сможешь ко мне в любой момент приходить. Да только я рада гостям, сладенький.

Пухлые губки колдуньи были влажными, а щечки играли румянцем. Максим еще раз отметил, что она блестяще контролирует построенный образ и наверняка в плане ощущений задаст ему жару.

– Твоя взяла, – произнес Максим и почувствовал, как тянутся от них друг к другу невидимые нити, связываясь в крепкий узел.

Стоило ему убрать защиту и полностью нырнуть в то пространство, где она сидела, как тело ее обрело вес и плотность. Пальцы стали теплыми, а губы горячими. Если забыть, кто она такая, что все происходящее – своеобразный аналог виртуального секса, можно было сказать, что Катерина прекрасна. Грациозная и чувствительная к желаниям партнера, пылающая от ощущения собственной привлекательности, она могла бы быстро вознести его на вершину наслаждения, но не торопилась, играя и упиваясь каждым мгновением призрачного танца.

Тело не участвовало в процессе непосредственно, но картинки, подаваемые в мозг, и реалистично переживаемые ощущения любого заставляли кончать по-настоящему. Катерина тоже вернулась в тело, видимо, наслаждаясь физическими переживаниями. Он вытерся краем простыни, тихонько и нежно коснулся женщины полем и, чувствуя невероятную усталость, уснул.

* * *

Подъем был ранним, завтрак легким, а работа тяжелой. Намахавшись до седьмого пота лопатой под пристальным вниманием Матвея, гость был отправлен колоть и складывать аккуратно дрова. Стиснув зубы, он снял перчатки и попытался перемотать стертые руки куском истлевшей подкладки, оторванной от выданной ему фуфайки.

– Наоборот, сними перчатки и дождись первой крови, – раздался из-за плеча знакомый голос.

Катерина, столь же свежая и румяная, как прошлой ночью, явилась в длинном шерстяном платье, чуть ежась и натянув рукава на пальцы. Максима умилил такой выбор образа, учитывая, что холода она не чувствовала. Так или иначе, на фоне потемневшего от времени сруба смотрелось очень правдоподобно.

– А ты помогать мне пришла?

– Все утро наслаждаюсь тем, как ты горбатишься зазря. Уже наскучило даже.

– Знаешь, дорогая, легкий путь не всегда правильный.

– Я-то знаю… Но это просто традиция, – повела плечами девушка и погладила торчащую между бревен паклю. Потом посмотрела на пальцы и отряхнула одну ладонь о другую.

– Лучше бы ты стала актрисой, а не колдуньей, – улыбнулся Максим и снова принялся за работу.

Девушка подошла так близко, что отскочившее полено пролетело сквозь ее бедро.

– Я мечтала стать кинорежиссером. Жаль, у меня немного зрителей, зато уйма времени для тренировок.

– Катерина, будь добра, исчезни, – отозвался Максим, не отвлекаясь. – Ты же знаешь, что мне своим ресурсом весь этот банкет оплачивать, так что не трать его ради скуки. Восстановлюсь – поговорим.

– Еще как поговорим, галчонок! – усмехнулась она. – И с тобой, и с девушкой твоей. Против девочек я тоже ничего не имею. Вместе еще веселее. Она сладкая… Еще слаще, чем ты, светленький!

Парень опустил топор.

– Нет у меня никакой девушки, – отрезал он, но хитрая искорка в глазах Катерины его насторожила.

– Пока, может, и нет, но однажды появится. И нам будет очень жарко вместе!

– Ты что, нити мои смотрела?

– Чуть-чуть… – усмехнулась колдунья. – Ну ладно, до встречи, галчонок! Не буду тебя отвлекать, а то и правда перегреешься еще, чего доброго.

И образ Катерины растаял, оставляя Максима замерзшим, уставшим, да еще и раздраженным, ибо ничто его так не бесило, как попытки манипулировать тем, что выходило за пределы его контроля. Когда имеешь расширенные возможности, вполне естественная для большинства людей слепота относительно собственного будущего ощущается как…

– Беззащитность, – вдруг прозвучал голос Варвары Ивановны. И Максим даже не понял, услышал он это ушами или всем мозгом сразу. – Вот что чувствуют люди, не знающие, что ждет их впереди. Беззащитность перед собственным выбором. И перед тем, что уготовано судьбой.

Максим посмотрел на свои руки. В попытках унять гнев он даже не заметил, что одна из мозолей лопнула и пустила первую каплю крови.

– Судьбой… – повторил он, чувствуя себя странно. – Неужели все можно изменить? Подстраховаться? Переписать?

– Нет, конечно. – Мысленный образ Варвары Ивановны виднелся на лестнице, ведущей в сени. Она поманила за собой ученика и стала подниматься.

Гость поставил колун к стене и принялся складывать остатки лежащих на земле поленьев. Несмотря на то, как важен был для него этот разговор, он знал, что в мире существует непреложное правило: все, что начато, должно быть закончено, ибо все, что не закончено, фиксирует в этом месте частичку тебя.

– Это как договор с самим собой. Или с собой и природой, если хочешь, – снова раздался голос колдуньи.

«Она уже запустила процесс», – понял гость.

Хозяйка легко читала происходящее в его голове, потому что пространство в их сознании теперь стало общим – необходимое условие, чтобы полностью прожить чужой опыт. Он посмотрел на тяжелый металлический колун и обнаружил на топорище кучу мелких символов, недоступных глазам раньше. Теперь все, что делала Варвара Ивановна, не просто обнажилось, оно воспринималось, как множество дверей, открывая которые, наследник мог пройти сколько угодно в прошлое, рассмотреть в деталях, как было сделано то или иное заклинание, мельчайшие составляющие.

Символы на рукоятке были чем-то вроде замка, а кровь, как ключ, в него вошедший, заполнила каждый изгиб, и теперь ее и его энергия перемешивались и сонастраивались.

Максим поднялся и вошел в дом тоже. В ушах нарастал звон, какой возникает при дрожании стоящей близко друг к дружке стеклянной посуды, даже скорее множества маленьких пузырьков. Наследник не торопился вернуться к разговору, уже понимая, что знания эти от него не то что никуда не денутся – не осознав их, не объездив, как молодого коня, он из этого процесса не выберется. Точка входа осталась далеко позади, первая дверь, а возможно, и все остальные, открывается лишь в одну сторону. Выход из длинного лабиринта совсем в другом месте, чтобы найти его, придется научиться думать и чувствовать, как Варвара Ивановна. Но пока он просто привыкал к изменившемуся состоянию. К двум потокам информации, из которых предстояло научиться черпать только нужное, не уходя в личное. Ибо открывать колдунье свою жизнь не хотелось, а лезть в ее биографию тем более.

Невольно промелькнула мысль о Катерине и ее судьбе. Парень отмахнулся, но мысль вернулась, не сразу стало понятно, что она не его. Максим открыл глаза, обнаружив себя стоящим около стола, опершись на него обеими руками. Варвара Ивановна вышла из комнаты дочери, и дверь тихонько запульсировала, а световая волна очертила периметр помещения. Наследник понял, что получившийся контейнер полностью блокирует ментальную активность Катерины. И даже несмотря на это колдунья несла амулет из пряди волос девушки. Когда она надела крошечный тряпичный мешочек на шнурке Максиму на шею, тот кивнул. «Не столько сильна, сколько хитра и изобретательна, словно мышь, – если не найдет щели, то прогрызет, – понял или прочитал он. – Но амулет дает гарантию.»

Наследник залез на растопленную печь и завернулся в настеленные там одеяла. Он и так знал, что тепло каким-то образом ускоряет тонкие процессы, словно расширяет канал связи. Темнота, тишина и тепло обволокли его на мгновение, а потом он провалился глубже и стало уже неважно, открыты глаза или нет.

Он увидел себя, но не как в зеркале, а глазами своей наставницы.

«Неужели все можно изменить?» – спросил темноволосый высокий парень, держащий в руках массивный топор.

«Нет, конечно! – ответил он будто самому себе. – Мы вообще ничего по сути не меняем, только выбираем из возможного. Пойдем!»

Максим толкнул дверь в сени, но вместо промерзшего, плохо освещенного помещения возникла далеко уходящая вперед ночная трасса. Прямая и пустынная.

– Любое событие дуально, – начала объяснять Варвара Ивановна, сидя на соседнем кресле иллюзорного автомобиля. – Да или нет. Что-то или ничто. Один. Ноль. Выбирай любого, с кем у тебя достаточно сильная связь. Выбирай точное событие. Мельчи это событие, как можешь, до одного короткого шага. До тех пор, пока не сможешь задать вопрос «Да или нет?».

От его задумчивости машина сама собой начала сбавлять скорость.

– Остановись тогда, когда выберешь ситуацию, найдешь ее край и выступ на нем. Четкую дуальность.

На дороге появилась его давняя подруга Настенька. Она радостно подпрыгивала, размахивая руками, и рюкзачок за ее спиной подпрыгивал тоже. Они дружили еще со школы и даже пару раз их дружба делала несмелые попытки перерасти в отношения, но шансов не было. Настенька обладала таким запасом энергетической мощности, любознательности и дружелюбия, что в школе посещала все кружки, в студенчестве все вечеринки, и пока Максим смотрел, как кофе закипает в турке, успевала сделать три оборота вокруг земного шара и умереть от скуки. Последний раз они виделись пару недель назад. Сворачивая лебедей из салфеток с эмблемой ресторана, она со скоростью семнадцать тысяч слов в минуту рассказывала о том, что ей предложили возглавить проект во Франции. Сотни деталей атаковали мозг старого друга, но он держался. И вот хрупкая курносая Настенька, непонятно как сдерживающая в себе персональный атомный реактор, спрашивает: «Ну что, соглашаться, а?».

– Подойдет, – кивнула Варвара Ивановна. – На развилке выбираешь «да». И перед тобой открывается путь. Как сейчас, посмотри, ты не видишь всю дорогу. Только короткий участок перед капотом, освещенный фарами. Этот свет – тысячи нитей вариантов событий. Веер реальностей. Иногда большинство из них одинаковые. Иногда делятся на несколько часто повторяющихся сценариев.

Максиму не требовалось объяснений, как входить в нити. Он привык к подобным прогулкам в прошлое. Вот только будущее воспринималось совсем иначе. Картинки крошились или ударяли в его сознание вспышками. Это не было похоже на кино или воспоминание. Скорее на 3D-слайды, где Настенька сидит в маленькой квартирке, покупает второй плед, потому что по вечерам холодно, теряет голос на совещании, с удовольствием ест сыр. И снова… И снова… Во множество одинаковых изображений иногда вклинивались ужасные сцены падающего самолета или какого-то чернокожего парня, бьющего ее по лицу, но в основном это были картинки приятного, но довольно одинокого существования.

– Когда будет достаточно? – спросил он, продолжая пробираться сквозь дождь слайдов из Настенькиной жизни.

– Когда сам решишь. Но ты же все делаешь на совесть… Галчонок… – ядовито усмехнулась колдунья. – А вдруг во всех, что ты не посмотришь, этот здоровяк пыряет ее ножом?

– Почему они разные, если решение одно? От чего это зависит?

– Все от тех же причин. Такое своеобразное прошлое в будущем. Можно пройти по нему и увидеть развилку причины. Или несколько таких развилок. Или сотни развилок.

– Но… Это очень много информации… Времени, информации и сил… В чем секрет? Сами расскажете или в мозгах поковыряться?

– Успеешь еще у меня в мозгах наковыряться. Главный секрет в том, что у прошлого тенденция уходить, поэтому для путешествия по нему требуется твое личное внимание. Инструмент внимания однозадачен, он не может быть в двух местах одновременно. Как и прошлое однозначно. Не может быть двух вариантов прошлого! Но у будущего свое качество – настигать. Чтобы оно пришло – не требуется усилий. Мало того, натужное внимание скорее мешает. Проще говоря, будущее приходит независимо от того, хочешь ты этого или нет. Секрет в том, как впустить это многообразие в себя. Не выбирать, не фокусироваться, не сопротивляться, а просто позволить будущему наполнить тебя во всем своем многообразии.

– И как это сделать?

– Стать пустотой… – Максим невольно повернулся, хоть и понимал, что никакой машины и уж тем более расположившейся на переднем сидении Варвары Ивановны тут нет. – Сейчас я сделаю все сама, а ты запоминай ощущения. Потом расскажу, как тренироваться.

В одно мгновение они поменялись местами и сразу же его взяли за шкирку, как котенка, и зашвырнули в калейдоскоп французских будней Настеньки. Только на этот раз он чувствовал невероятную для себя концентрацию. Скорость, с которой он отсматривал картинки, их подробность и яркость поражали. На минуту ему показалось, что напряжение в голове такое, что если он не откроет глаза – его стошнит, но воля наставницы не позволила. А еще через мгновение колдунья будто легко отпустила происходящее. И все содержимое этого хранилища хлынуло в него разом. Свободно, без усилий, само по себе. Как падают спелые колосья, если рассечь веревку, стягивающую их.

И потом все это многообразие словно само запаковалось в один большой файл, доступ к которому теперь был неограниченным. Максим мог вертеть этот блок данных в своей голове сколько угодно, листать с любого места, приближать, отдалять, уходить в причины и снова возвращаться в нити следствий.

– И все? – изумленно спросил он.

– Только половина первого шага, – насмешливо отозвалась Варвара Ивановна. – Не забывай, что «нет» – это не менее важное решение, чем «да». Развилка всегда равнозначна и ее нужно анализировать в совокупности.

Жизнь Настеньки в Москве запестрила таким количеством вариантов событий, что открыть глаза все же пришлось. Он сделал несколько глубоких вдохов. Тело было мокрым и горело жаром.

Максим перевел фокус из своего взгляда на пространство дома в опыт хозяйки.

«Благодарю», – мысленно произнес он, обнаруживая алюминиевый ковш с водой, предусмотрительно оставленный наставницей на припечьи.

Молодой человек спустил вниз руку и, коснувшись металла, удивился, как иначе воспринимает его, словно привычные ощущения запускали чей-то чужой ассоциативный ряд.

– Возвращайся, а то потом заново придется смотреть, – отозвалась Варвара Ивановна в его голове и, стоило колдуну, напившись, снова лечь на спину, усилием воли затянула ученика обратно. – Когда такой спектр вариантов, то можно немного сгруппировать их по темам. Чаще всего в процессе и получается «забрать пласт».

Максим подумал, что это определение ему хоть и понятно, но не близко. Образ загруженного целиком файла нравился ему больше, ибо файл многомерен, а пласт ассоциировался с чем-то плоским.

– Да как хочешь называй! Главное не уходи вниманием никуда. Это мозги защищаются, потому что чувствуют, что процесс непривычный и энергозатратный. Жвачку тебе дешевую подсовывают.

– Понял. Что нужно для группировки?

– Ловля на вибрации. Знаешь?

Варвара Ивановна словно открыла еще какую-то дверь и, заглянув в опыт хозяйки, Максим сразу понял, о чем идет речь. Он часто пользовался этим инструментом, фильтруя воспоминания. Выбирая какие-то свои переживания, погружаясь в них, начинаешь испытывать определенную эмоцию – и другие люди словно резонируют: в их памяти начинает всплывать нечто подобное. Именно так, сидя за столом в большой компании, ты вспоминаешь свой случай из жизни в ответ на рассказанную историю.

Поскольку спектр личных переживаний Максима был не очень богат, ему иногда приходилось использовать чужие воспоминания. Деньги, успех, женщины, многое из того, что захватывает умы людей, не то чтобы не интересовали его, просто всегда были лишь дополнением, ради которого он не видел смысла утруждаться, но от которого и не отказывался. Возможно, дело было в том, что все это, в достаточной для него мере, всегда давалось довольно легко. Так, он выловил в памяти картинку уютной семейной жизни одной постоянной клиентки: запах младенца, которого прижимаешь к груди, его неловкие, неосознанные движения, руки мужа, большие и теплые, берущие ребенка. А потом снова перевел фокус своего внимания на нити следствий Настеньки. Некоторые из множества световых линий, тянущихся из пространства перед Максимом в бесконечность, послушно приподнялись вверх. И он увидел варианты счастливой жизни своей подруги. Потом задумался, какая тема будет следующей, но Варвара Ивановна остановила его.

– Долго ты так будешь копаться, – она с разбегу нырнула в калейдоскоп нитей и, вытащив одну из первых историй, сама срезонировала с ней.

На этом замершем слайде будущего девушка неожиданно сильно поправилась и изнуряющие диеты и упражнения, добротно приправленные самобичеванием и неуверенностью в себе, слились в одну мучительную эмоциональную ноту, от которой хотелось зашвырнуть рамкой со своей юношеской фотографией в зеркало. Это чувство вихрем пробежало по всему вееру событий, подбрасывая вверх все похожие. Максим с облегчением отметил, что их было значительно меньше, чем с предыдущим семейным уютом.

На третьем таком слайде будущее снова осыпалось в голову колдуну, и копаться в данных стало куда проще.

– Что дальше? – спросил он, отсортировав большую часть вариантов. – Как пройти вперед? Ведь вы просчитываете по нескольку шагов для своих клиентов.

– Представь себе огромный стеллаж с книгами. До того как человек сделал выбор – все варианты возможны. Но стоит проявиться четкому намерению – взять одну книгу, – остальные пропадают. И ты остаешься лишь с тем, что держишь в руке. Соответственно, чтобы смотреть нити следствий дальше одного шага, нужно, чтобы у клиента появилось четкое намерение поступить именно так. Обычно я прерываю процесс, подробно рассказываю об увиденном и даю сутки на то, чтобы человек мог обдумать услышанное, представить, примерить и принять решение. После чего нахожу это решение и прохожу дальше.

– То есть мне нужно позвонить Настеньке? – спросил парень и странное эхо, отслоившееся от его собственного голоса, неприятно полоснуло по ушам.

– Ты не сможешь ей позвонить, – ответила колдунья, и ее строгий голос немного привел Максима в норму. – У тебя не получится общаться ни с кем, кроме меня, пока наши сознания взаимозаключены друг в друге.

– Как это?

– Пытался когда-нибудь посмотреть время во сне или прочитать надпись? Все меняется, расплывается и как бы не дается в руки. Вот будет примерно то же самое. Информативности ноль, а собеседник наверняка решит, что ты спятил.

– Великолепно…

– По нитям у меня все. Как тренироваться – расскажу, если выгребешь.

– А если бы Катерина не предупредила, что я наследник, было бы сюрпризом?

– Было бы как было… Прабабка моя дюжину претендентов сгноила еще на старте. А ты и так будто маслом намазанный. Интересно было бы нити твои посмотреть, почему судьба тебя так холит.

– С чего вы взяли, что она меня холит?

– Да с того, что ты боли своей не знаешь. Только чужую и видел. Такое колдунам редко дается.

– Может, потому, что я светлый?

– Светлый ты или темный, без разницы. Все, кто силу имеет, ответственности несут больше, а значит, за каждую ошибку платят втройне. И не поверю, что ты не ошибался и силу свою хотя бы по молодецкой глупости для себя да против других не использовал. Бессмысленно отнекиваться, знаешь же, что я сейчас без труда твое грязное белье наружу вытяну. Да только оно мне неинтересно. Ты не чувствуешь ничего. Этот предохранитель дает тебе холодную голову, чтобы лишнего не натворил. А значит, возможность либо была, либо еще будет.

– Зачем мне все это сейчас? Я не на сеанс психоанализа приехал… Вам-то, конечно, плевать, вы на моем горбу едете. Завтра проснетесь, как будто ничего и не было, а я за каждую минуту, что мы тут с вами беседуем, своими силами расплачиваюсь. Так что давайте по делу…

– Завтра – это ты невероятно оптимистичен, галчонок. Если за пару дней справишься – я тебе стоя аплодировать буду.

Максим почувствовал, как по лежащему где-то очень далеко телу пробежали мурашки. Двое суток провести на таком глубоком уровне, да еще и тратя силы на двоих, – он даже представить себе не мог такую нагрузку. Ладно, если просто вырубится, а если начнет терять связь с реальностью…

– Это как раз и есть самое сложное. Физически, скорее всего, ты вытянешь, ну не сможешь потом недельки две вообще ничего делать, но пройдет со временем. А вот за чердачок твой я не отвечаю, – хрипловатый смех Варвары Ивановны разлетелся повсюду и раскрошился на множество коротких неприятных звуков.

«Эти сбои от того, что мое сознание пытается ее отторгнуть», – подумал Максим, а потом засомневался, а он ли это подумал. Или, услышав свой смех ушами наследника, колдунья мысленно поцокала языком и решила, что он не справится. Тут спятишь скорее, чем разберешься.

– Хорошо! В чем правила игры? – спросил он, отметая тревогу насчет странных аудиопомех в их общении.

– Их не так много. Для начала, как ты уже понял, в одну дверь можно войти только один раз и только в одну сторону. Если ты в нее вошел, то обязан пройти путь до конца. Старайся отделять происходящее в пространстве от реакций в голове. Сознание твое хоть и привыкло, но не до такой степени. Погружаясь так глубоко и так надолго, оно будет сбоить, путаться, пытаться опереться на привычные схемы, которые тут неприменимы. Не ходи за умом, он тебя обманет. Смотри в суть происходящего. Ну и самое последнее и главное – ты должен найти выход. То есть понять, что является замком, и подобрать к нему ключ.

– А без загадок никак нельзя?

– У тебя ровно два способа узнать ответ на этот вопрос: обзавестись наследником или выйти из лабиринта. Хотя если ты не выйдешь, то никакого наследника тоже не будет. Значит, один.

И колдунья снова неприятно рассмеялась.

* * *

Максим позволил себе ненадолго очнуться. Добрался до туалета во дворе. Тело ощущалось непривычно, словно чужое, голова распухла, как при гриппе. Вернувшись, он зашел в закуток кухни, чтобы умыться, но некоторое время бездумно смотрел в окно на разгоравшуюся зарю. Прошли почти сутки, а про еду даже мысли не мелькало. Краем глаза колдун заметил посаженную на булавку открытку. Она казалась не по-деревенски изящной: сухие веточки лаванды, перетянутые шелковой ленточкой, были приклеены на вырезанный в виде тончайших кружев серый картон. Он тут же почувствовал, как приятно Варваре Ивановне было достать эту открытку из такого же красивого, замысловато украшенного конверта. Все письма, написанные этой рукой, отличались аккуратностью и шармом…

Максим осознал, что темная колдунья Ольга очень нравилась Варваре Ивановне. Гораздо больше, чем он. Тем не менее, были претенденты и до нее, и после.

Внезапное понимание, что он лишь один из череды пытавшихся, обрушилось, как снег с крыши. И сложно сказать, что кольнуло сильнее: страх, что дорога, по которой он идет, устлана костями, или то, что разбилась иллюзия собственной уникальности. Сердце пронзило сильнейшее желание коснуться открытки, пройти по отражениям прошлого, выяснить, кем была Ольга и чем закончилось ее испытание. Узнать, сколько вообще наследников потерпело здесь неудачу. Где, на каких ловушках остались они в построенном Варварой Ивановной лабиринте… Но, остановив ладонь буквально в сантиметре от открытки, Максим усмехнулся самому себе. «Холодная голова? – мысленно передразнил колдун. – И вдруг по-глупому чуть не вляпался в какую-то бессмысленную ревность. Какая разница, кем была эта женщина? Я прекрасно владею инструментом, который спрятан за этой дверью. Пустая трата сил и времени!». Образ Ольги, еще довольно размытый, только начавший появляться перед глазами, растаял.

– Молодец! – раздался голос Варвары Ивановны. Слово ощущалось как очередная незримая дверная ручка и достаточно было бы легкого импульса, чтобы схватиться за нее. Эта похвала, приятная после пережитой только что ревности, после вереницы неудач, стоивших прежним наследникам жизни или как минимум рассудка, несколько ободрила Максима. Появившееся воодушевление придало сил. Молодой человек зачерпнул воды в ковшик и снова полез на печь. Она давно остыла, но тепло под плотными одеялами вскоре вернулось.

Странный, нехарактерный для него эмоциональный подъем довольно быстро развернулся в приятное ощущение всевластия и силы. Да только наслаждаться ими пришлось недолго: колдун довольно быстро сообразил, что это не он сейчас испытывает прилив сил, а его наставница. Это она наслаждается притоком энергии, источником которой является он сам. Проще говоря, его жрут, а он балдеет и ухом не ведет. Хитро! И стоило ему от души улыбнуться, как распахнулась следующая дверь незримого лабиринта, за которой паутиной под потолком висели заключенные Варварой Ивановной договоры. Липкие веревки, обычные и ветвящиеся, в несколько уровней замерли в воздухе. Обычные имели лишь два конца, на одном из которых «сидела» хозяйка, а на другом – разных цветов и форм пиявки. Точнее, ярлыки с пиявок, которых день и ночь носят с собой договорняки. Эти полуразумные посредники, сосущие кто здоровье, кто удачу, кто деньги, кто эмоциональный спектр человека, часть оставляли себе на пропитание, а остальное отправляли по гибкому и безразмерному каналу колдунье. На ветвящихся веревках могло сидеть сразу несколько пиявок, в том числе подсаженных на супругов, детей, прочих родственников и даже подчиненных на работе. В ответ на непроизвольное внутреннее возмущение Максим получил возможность разобраться в механизме подобного подселения паразита. Выходило, что если человек по каким-то причинам берет на себя роль опекуна, несущего за кого-то ответственность, а опекаемый соглашается и отпускает вожжи собственных решений, прекращая активность, то у первого появляется моральное право распоряжаться его ресурсами. Максим скривился, разглядывая, как сердобольные матушки, казалось бы, из лучших побуждений просят для своих чад хорошей успеваемости в обмен на здоровье или некий элемент успешности, без которого все эти прекрасные отметки в не столь уже далеком будущем никого не заинтересуют. Но самыми жестокими, безрассудными и, конечно же, многочисленными были любовные договора. Привороты, отвороты, козни соперницам, жучки, создающие ореол привлекательности, и прочий адский зоопарк.

– Вникать в подробности будешь? – усмехнулась Варвара Ивановна. – Видел бы ты свое лицо. Как будто лимон жуешь.

– А что, есть варианты выйти отсюда, не вникая?

Наставница снова неоднозначно хмыкнула, и Максим провалился в первый попавшийся договор, где уже немолодая женщина, врач-педиатр, пыталась сохранить брак с любимым мужчиной много ее старше. Только расплатиться самой ей было нечем: ни здоровьем, ни финансами, ни удачей похвастаться она не могла. И их малышу пришлось проститься со своей решительностью в обмен на сомнительного папу, который, скорее всего, не перестал скандалить и ходить налево, просто уйти не мог.

Все, что собирали пиявки, повисало в особом астральном пространстве – кладовой, откуда колдунья дергала что-то под очередной заказ или для собственных нужд. Сформировать такое пространство и содержать его за счет собственной энергии, конечно, было нереально, требовались доноры – собственно, договорняки. Таким образом, и сама Варвара Ивановна в определенном смысле сидела на договоре, по которому в случае отсутствия подходящих клиентов обязана была жестоко расплачиваться – собой.

– А расторгать как?

– Договора, действующие до наступления определенного обстоятельства, чаще всего обрываются сами. А бессрочные почти невозможно разорвать.

– «Почти» не считается, – улыбнулся Максим, все еще ощущающий приятный, дурманящий вкус силы, накопленной колдуньей.

– Свежие договора, пока пиявка не разрослась, – до полугода, реже до года, в зависимости от эмоционального или, как бы это сказать, психического иммунитета клиента, – можно расторгнуть просто по сильному противоположному намерению. Например, в этом договоре врачихе надо было бы хотеть, чтобы муж убирался ко всем чертям, и самой подать на развод, причем помогая сыну проявлять решительность. Но, как ты понимаешь, такое маловероятно. А если пиявка уже прижилась и располнела на добротных харчах, то оторвать ее только другой колдун может – либо за свой счет, либо по другому договору. От обычного снятия пиявок, бездоговорных, отличается только тем, что договорные сильнее, а потом нужно поток в обратную сторону развернуть. Чтобы назад откачать потраченное.

– Потренироваться дадите?

– Еще чего! Это живые рабочие договора.

– А мне какое дело? У нас с вами тоже, на минуточку, договор, по которому вы меня жрете, как не в себя. Чуланчик уже до весны небось мною проплачен?

– А ты мозгами-то пошевели, если они у тебя еще не выкипели. Сколько силы потребуется, чтобы рабочий договор прервать и вернуть все в пространстве на свои места? Не проще посмотреть, как я с этими клиентами разобралась?

– Так вы же этот договор и расторгли?

– Да, через пару лет она сама взвыла от него. Но, думаешь, ее это чему-нибудь научило? Ничего подобного! Редкий человек готов учиться на своих ошибках. И принимать жизнь такой, какая она есть, – труд, который под силу не каждому. Куда привычнее клянчить то, что перед носом, не задумываясь о последствиях. Ну что, будешь смотреть?

– Да куда я денусь! Надеюсь, таких, как вы, дожидается персональный котел в аду! – выдавил сквозь зубы Максим.

– Зато свой! – отозвалась колдунья и незримыми руками подбросила поток его сознания под потолок, где через нити причин они провалились в потускневший старый договор.

Внутри он напоминал русло пересохшей реки. Высокие берега стояли голые и только узкий ручеек петлял меж лежащих на песчаном дне коряг и камней. Подойдя к нему, Максим с удивлением заметил, что вода бежит вверх – тонкие струйки заползают на отполированную крупную гальку. Зрелище завораживало. Он опустил пальцы в воду, но вместо ее температуры или плотности ощутил решительность восьмилетнего мальчика. Сначала на уровне эмоций, а потом и картинками: способность поднять руку на уроке, зная ответ, пригрозить задирающим его мальчишкам, признаться матери, что отец давно пугает его куда больше, чем вызывает уважение или любовь. И каждая десятая капля этой странной жидкости в действительности была силой, направленной колдуньей, чтобы вернуть мальчику то, что принадлежало ему изначально. Душераздирающая абсурдность ситуации вонзила тысячу игл злости в сердце Максима. Почему за страх и недоверие одних должны настолько жестоко расплачиваться другие?! С чего договорняки вообще решают, что так будет лучше для них, для кого бы то ни было?..

– А кто знает? – язвительно ответила на его вопрос женщина. – Ты, что ли? Ты тоже своей работой нарушаешь ход вещей. Да и нет никакого хода вещей, светлый. Просто выбор за выбором, каждую минуту. Желание – это выбор. Решение – это выбор. Любой поступок, осознанный или нет, – выбор. И договор – точно такое же решение, поступок, имеющий свои последствия!

Максим, полный несогласия и злости, смотрел, как энергия из нового договора, запущенная в противоположную сторону, тащит непослушную воду вверх. Пиявка, сидящая на груди ребенка, постепенно истощалась до тех пор, пока Варвара Ивановна не сожгла ее. Дождавшись красного потрескивающего огонька, колдун поспешно выпрыгнул обратно в чулан. И тут в голову прокралась неожиданная мысль: найти собственный договор. Сделать это не составило никакого труда, он в буквальном смысле светился.

«Интересно, в какой момент мне пиявку подсадили? – все еще переживая смесь гнева и отвращения, подумал Максим. – И что будет, если придушить ее внезапно? По идее, я уже в процессе. Один я его тащу или мы оба – на сохранность лабиринта уже не влияет, однако сил, а значит, времени на его прохождение будет значительно больше».

Колдун прислушался. Наставница ждала. Максим аж стиснул зубы, так хотелось лишить ее своей силы. Не украденной, своей, каждая капля которой могла бы послужить кому-то во благо, а не содержать эту ненасытную гниду. Варвара Ивановна чувствовала и осознавала все, но продолжала молчать.

– Каждый шаг – это выбор, значит? И договор – выбор. И разорвать его – выбор…

– Да, личный осознанный выбор каждого. В твоем случае особенно осознанный, – наконец безучастно отозвалась колдунья.

– Да вам бы в покер играть! – вскинулся парень. – Не выкупить!

– В покер со мной, конечно, играть бесполезно. Только в этой игре выкупать надо не меня.

Отголосок понимания, что слова ее имеют куда больше смысла, чем кажется, холодом пробежал по его спине. Максим сел на иллюзорный пол чулана, сложив по-турецки ноги, словно стараясь оказаться на безопасном расстоянии от своего договора. От соблазна разорвать его. И внезапно увидел, что не страх остаться в лабиринте стоял во главе этого стремления, не чувство самосохранения, даже не желание справедливости, а именно соблазн получить желаемое с меньшими затратами. Честно ли это, если уж он так тут кипятится насчет нечестности? Да даже и не пахнет тут никакой честью! И уже раздраженный своей внезапно обнажившейся жадностью, колдун встал и… ясно увидел перед собой тяжелую металлическую дверь следующей комнаты лабиринта, которой еще минуту назад здесь не было. Осознав все, он с благодарностью двинулся вперед.

Скрип и щелчок закрывшейся за спиной двери вдруг напомнили что-то далекое, очень родное, но вместе с тем крайне неприятное. Звук, пойманный его вниманием, начал набухать и возвращаться. Его повторения приобретали все более понятные очертания, превращаясь в крик и лай собак. Слишком знакомый крик и до боли пугающий лай. Из темноты проступили испуганные глаза его младшего брата под взъерошенной черной челкой. Ему было лет семь, Максиму десять. Они приехали к бабушке в деревню и отправились играть на озеро за огороды. Им сказали, что там водятся настоящие бобры, и посмотреть на их дома казалось городским мальчишкам завораживающим приключением. Да только вместо бобров на подходе к заболоченному водоему навстречу выскочили собаки. Их хриплый лай и рычание, перемешанные с криком брата, до сих пор иногда мучили Максима по ночам. Он сам не заметил, как оказался на дереве, а вот семилетнему Мише такая прыть была не под силу. Конечно, Макс тоже кричал, тянул руку, но не спустился, не защитил. И сколько ни говорили потом, что если спрыгнул бы – псы подрали бы обоих, все же клеймо труса осталось на нем навсегда. Максим никогда не считал себя бойцом, редкое вынужденное участие в потасовках в студенческие годы рассматривал как «попал под раздачу». Приходилось ему и использовать всяких агрессивных жучек в качестве оружия, но это совсем не то же самое, что самому махать руками. Он никогда не был сильным. Спорт интересовал его в формате скорее йоги и утренних неспешных пробежек, чем единоборств или качалки. Считая себя достойным наследником нескольких поколений интеллигенции, Максим старался прокачивать мозг, а не наросшее вокруг него мясо. Но сейчас, глядя в далекое, выворачивающее его наизнанку воспоминание, больше всего на свете он хотел спрыгнуть с дерева и разорвать этих собак в клочья.

И вдруг что-то мощное и быстрое – полупрозрачный слепок его собственного тела, переполненный сожалением и жаждой защитить брата, – сорвалось вниз. Максиму показалось, что колдунья с бешеной скоростью влетела ему в спину и, вырвав кусок его существа, ударилась в грудь псу, прыгающему на зажмурившегося маленького мальчика. Зверь, словно влепившись мордой в стену, взвизгнул и, чуть развернувшись в воздухе, упал набок. Но тут же попытался прыгнуть снова. Варвара Ивановна замахнулась – и невидимый удар отшвырнул скулящее животное в сторону.

– Ты, конечно, еще тот сухарь, но злиться умеешь! – шепот наставницы в его ушах походил на змеиное шипение. – Очень хорошо умеешь! Используй! Атакуй! Гнев силен и разрушителен!

Она уже не защищалась, а бросалась на собак сама, вырывая из них куски энергии. Жаля каким-то эмоциональным ядом, от которого животные мало того что начинали трусить или паниковать, так еще и путали направления и даже собственные размеры. Теперь наставница и наследник вдвоем гнали стаю собак по выдуманному полю и Максим ощущал, будто это на его собственных пальцах отросли длинные когти и рот не закрывается от острейших клыков. Даже само тело меняло форму, ноги вытянулись, верхняя часть корпуса раздалась в стороны. Казалось, кто-то внутри него скучал по этой агрессии и свободе. Много лет ждал в заточении, когда же, вырвавшись наружу, покажет, на что способен. Метким, будто натренированным движением выбросил руку вперед и, поймав овчарку за заднюю лапу, сжал ее и дернул на себя с такой силой, что почувствовал, как ткани рвутся под пальцами. Ему даже показалось, что от этого звука у него выступила голодная слюна.

– А ты не заигрался, светлый? – донесся откуда-то издалека голос Варвары Ивановны. – Тебе братишку защитить надо было или зверюшек выдуманных подрать?

Эти слова опалили сознание колдуна. Он распахнул глаза. Хватая воздух пересохшим ртом, в шоке от переживаний, парень смотрел на неровные доски потолка и пытался прийти в себя.

– Какого черта?! – прохрипел он, попытался перевернуться, но тело не слушалось.

– Я только показала, ты сам дальше в эту зверюгу обратился. Хочешь сказать, что не использовал горина своего раньше?

– Горин?!

А ему казалось, что шоковое состояние уже не может стать глубже.

– А ты не знал, что ли? Ну поздравляю! Видишь, как много нового я тебе открыла!

Максим судорожно перебирал моменты, когда мог инфицироваться. Горины, существа вроде демонов, как следует подселившись к человеку, вызывали навязчивые агрессивные состояния и даже уродовали тело. Нередко процесс изгнания бесов означал не что иное, как усмирение горина и повышение у пациента устойчивости к его воздействию. Бросаются эти твари обычно на людей в отключке, слабых, пьющих, больных, и оставались внутри навсегда. Эта зараза самостоятельной осознанной формы не имеет, при хорошем физическом и психическом здоровье может никогда не проявиться. Вот если человек сдал… А Максим сейчас был измотан как никогда… Но все же… Где он мог горина-то подцепить и даже не подозревать об этом?

– Да какое это имеет значение? У меня их три масти! Куча колдунов гоняются за всякими интересными вариантами, коллекционируют, можно сказать, чтобы оборачиваться этими тварями при случае, а ты того и гляди заплачешь. Соберись давай!

Снисходительный тон Варвары Ивановны уже стоял у него поперек горла. Никто и никогда так глубоко и беспардонно не нарушал его границы. Почему нельзя было научить его защищаться, не вытаскивая самые постыдные и болезненные воспоминания?! Все равно брат и эти собаки находились лишь в его голове, он мог с таким же успехом задрать пару медведей на Северном полюсе. Что она вытащит за следующей дверью? Одноклассниц, на которых он мастурбировал? Или момент, когда плакал, сжимая в руке бутылку пива, сидя на бордюре около подъезда девчонки, которую, как ему тогда казалось, любил до потемнения в глазах?

А может, пришло наконец время и ему покопаться в грязном бельишке наставницы?

Сжимая зубы, он закрыл глаза – и перед ним послушно выстроился длинный ряд непройденных дверей.

– Хватит лабиринтов! – произнес он вслух. – Теперь сыграем по моим правилам!

Его рука нашла на груди тот самый крошечный мешочек с прядью волос Катерины – и колдун физически почувствовал, как ощетинилась хозяйка дома, в котором ему, все вероятнее, придется остаться навсегда. Но прежде он узнает, что здесь произошло.

Максим шел мимо дверей лабиринта, сравнивая вибрации с теми, что ощущал в кулаке, и, безошибочно найдя сходство, толкнул обшарпанную дверь от себя. В открывшейся ему комнате стоял круглый стол, покрытый кружевной скатертью, рядом – пара стульев, обтянутых выцветшим желтым бархатом, и громоздкий сервант с хрустальной посудой. Бумажные обои имели затейливый рисунок, но разглядеть его было сложно, ибо все это нарочито старинное убранство освещала всего пара свечей, плачущих на тяжелый медный подсвечник. Его держала в руках женщина средних лет в недешевом платье начала двадцатого века. Корсет над пышной юбкой в крупную клетку и стоячий кружевной воротничок под самый подбородок подчеркивали безукоризненную осанку. Черты лица были красивы, но настолько строги, что женщину и при жизни наверняка боялись чаще, чем симпатизировали ей. Максим не любил ушедших и прибегал к общению с ними только при крайней необходимости. И ему не пришлось особенно стараться, чтобы узнать сильнейшую колдунью в женском роду Варвары Ивановны и понять, что она желает поговорить.

Женщина показала Максиму на стул напротив. Стоило ему присесть, как из темноты проступило еще множество фигур. От их количества и попыток вторгаться в его поле мгновенно замутило.

– Либо говорит кто-то один, либо я расставлю здесь знаки. И мне пофиг, что комната не настоящая! – пригрозил колдун.

Напор усопших уменьшился, но они все равно стояли плотным хороводом вокруг, затаив дыхание. Женщина поставила подсвечник, устроилась на втором стуле и протянула руку ладонью вверх – известный жест хранителей рода. Линии на ладони ветвились и включали всех, кто принадлежит к нему, – и Максим с удивлением понял, что Катерины среди них нет. Точнее, не то что нет, а ее ветка отсечена – вместо этого кожа хранила глубокий шрам. Подобное возможно, лишь если девушка сама отреклась от силы и защиты рода. Только глупец на такое способен. Особенно если учесть возможности сидящей перед ним колдуньи… В ответ на эти мысли строгая женщина протянула к нему вторую руку; Максим уже чувствовал, как звенят наполненные ее энергией нити причин, готовые распахнуться перед наследником. Эту часть обучения хранительница рода оплатит сама. Он вложил свои ладони в ее, отправляясь на встречу с пятнадцатилетней Катериной, сидевшей на открытом окне второго этажа и вертевшей в руках записку: обладатель ужасного почерка звал в кино. Ей до слез хотелось узнать, от кого записка. Даже не так: как же хотелось, чтобы она была от него! Девчонкой Катерина не считалась красавицей, а привлекать внимание броскими нарядами ей не позволяли. Но, как и большинство подруг, она влюбилась в самого видного парня со двора. Казалось просто нелепым быть дочерью колдунов и до сих пор не иметь доступа к возможностям, которые могли бы решить столько проблем, возвысить ее в компании, сделать абсолютно особенной! Но мать все твердила, что открывать ее еще рано, хотя сама чего только не творила в этом возрасте – когда Варваре Ивановне исполнилось девятнадцать, у них с отцом отбоя не было от клиентов. А в двадцать она уже стала матерью…

Катерина со злостью скомкала записку, оставленную таинственным поклонником в почтовом ящике, и пообещала себе, что на каникулах во что бы то ни стало поедет в Нижний Новгород и разыщет там отца. Возможно, после состоявшегося четыре года назад развода у него найдется достаточно обид на бывшую супругу, чтобы пойти против ее воли?

И у него нашлось. Хотя дело было не в обидах.

Июльским утром Катерина села на электричку и оказалась в непривычно огромном и шумном для нее городе. Ощущая себя соринкой, плывущей против течения, девушка добралась до детского садика, где по вечерам в спортивном зале собиралась группа духовного развития «Новое рождение». Она планировала терпеливо дождаться окончания занятия, но отец, конечно же, почувствовал ее присутствие раньше.

Открытие у всех происходит по-разному. Максиму, например, вообще достался пьяный дредастый хипан в баре (тогда, еще первокурсником, Макс старался пить наравне со сверстниками, хотя вместо веселья рисковал провалиться в самые неожиданные состояния). Этот персонаж считал, что открывать колдунов значит помогать человечеству вернуться к интуитивным истокам, поэтому даже не утруждал себя объяснениями. Но момент узнавания себя в иной системе координат каждый запоминает на всю жизнь. Перед глазами Максима лежал тетрадный лист с неровным краем и хипан выводил на нем шариковой ручкой круги и линии, рассказывая о прошлом, настоящем и будущем, о связи вещей на многих уровнях, о едином информационном пространстве и прочих вещах, о которых его собеседник раньше, конечно же, слышал, но не придавал им значения. И вдруг все это не просто собралось в единую, кристально ясную картину – она стала осязаемой какими-то новыми для него, никогда ранее не задействованными органами чувств. Так и Катерина, сидя в позе полулотоса, под звук прогремевшего мимо окон трамвая впервые ощутила свою связь с безгранично огромной вселенной. Миллионы нитей, связывающих людей, предметы и события, хранили в себе гигабайты информации. И все это зазеркалье отныне принадлежало ей.

Отец Катерины отлично владел гипнозом и другими способами вхождения в измененные состояния сознания. Ему несложно было погрузить дочь в легкое бесконцептуальное умонастроение, найти ее в общей системе координат и там, пройдя в самый центр ее существа, открыть глаза. При правильном подходе – а колдун был, бесспорно, профессионалом, – в этот момент переживания настолько сильны и прекрасны, что ни сильнейший оргазм, ни выбивающий слезу восторг не дотянет и до середины. Всезнание, всепроникновение, вседозволенность и принципиально иное качество силы поднимают обладателя на уровень богов!..

Полторы недели отец смотрел способности Катерины и объяснял самые эффективные приемы их использования. И она была самой послушной и благодарной ученицей. Только слово «благодарной» можно подчеркнуть каким-нибудь глубоко черным цветом.

– Ловец заслуг, – произнесла женщина, сидящая напротив наследника. – Охотники за чужой кармой.

Максим слышал это определение раньше, применительно к инструменту, которым пользовались темные. Принцип похож на договорной, только обмен происходит мгновенно и обратной силы не имеет. Люди своими поступками могут создавать так называемые заслуги, которые потом, при подходящем случае, вознаграждаются. В большинстве религий описывается что-то подобное. Когда человек проявляет щедрость, к нему приходит богатство. Когда спасает кому-то жизнь, у него появляется шанс однажды избежать смерти.

– Он должен был умереть. Большинство нитей следствий говорили об этом. И муж Варвары Ивановны собирал заслуги спасения жизней, чтобы изменить свою судьбу. Если человек добровольно посвящает заслугу другому в обмен на что-то, то теряет ее. Однажды Катерина, будучи еще маленькой, проснулась ночью и увидела, что дом напротив горит, закричала и побежала будить соседей. Колдун знал, что его дочь спасла жизни четверых в ту ночь, в том числе младенца. Она сама поднесла отцу эту заслугу в благодарность за то, что он ее открыл и научил всему, чего она хотела. Этого хватило, чтобы отец изменил свои нити следствий, а вот дочь после несчастного случая осталась парализованной.

– Но зачем она отреклась от рода? – недоумевал Максим, глядя на воспаленный шрам на ладони призрачной женщины. – Вы же могли предупредить, защитить ее! Мужской-то род уже дохленький совсем, этот псевдогуру вытянул из него все, что мог!

– Варвара поставила защиту на Катерину, чтобы другие колдуны не смогли ее открыть. Хотела, чтобы дочь вошла в силу, когда мозги окрепнут. Все совершают ошибки по молодости. Все злоупотребляют возможностями. И Варя не исключение. И я. И ты. Убрать такую защиту можно было только одним способом.

– Да-а… – протянул он. – Мало кто из колдунов может защиту рода убрать. Только добровольное отречение от всего…

Как трескается хрупкий лед под ногами, так растрескался образ женщины, с которой они держались за руки. И Максим провалился в боль, отчаяние и злость Варвары Ивановны. В ненависть к мужу, ненависть к себе, в обиду на Катерину, в то самое ужасное чувство, когда ты уже ничего не можешь исправить. Она так любила их обоих! Еще только узнав о беременности, она положила руку на живот и представила, как однажды признается малышке, что мама настоящая волшебница, и это будет их тайна. Как она начнет учить всему, заботливо предвосхищая ошибки, которые совершала сама. Ничего не сбылось. Все было отрублено по живому. Ей некого учить. Лишь всю жизнь испытывать боль и вину за то, что затянула, не уберегла, и ощущать то же самое от дочери, которая не дождалась и совершила ошибку.

По холодным щекам уже почти не принадлежавшего Максиму тела потекли слезы.

– Простите меня, – шепнул он. – Я был ослеплен гордыней и незрелостью. Как и Катерина, я ошибался. Как и Катерине, мне необходимо полное доверие и открытость учителю. Только тогда вы сможете провести меня через лабиринт максимально правильно и быстро. Я хочу стать таким, как вы…

Отождествление – вот что требовалось для прохождения лабиринта. Ни у кого не хватит сил проходить двери по одной. Фокус игры был в том, чтобы «поймать» весь опыт сразу. Так же, как в самом начале Варвара Ивановна показывала с нитями следствий. Она хотела передать свои знания, но чтобы получить их, необходимо стать пустотой, подходящей для них емкостью. Эта фраза стала ключом, кодом, позволяющим принять нужную форму, и полное соединение произошло. Казалось, их обоих расщепило на мельчайшие частицы, которые бесконтрольно перемешались. Но Максим чувствовал, что одни частицы звенят болью и одиночеством, а другие отзываются на эту боль инстинктивным желанием помочь. Собирая остатки сил, он начал отделять одни от других и конденсировать из частиц Варвары Ивановны образ наставницы, а по другую сторону самого себя. И как только работа была в достаточной мере закончена, он подошел и обнял стоявшую напротив женщину с поникшими плечами, в волнении прижавшую руки к груди.

– Большая честь для меня быть вашим наследником… – прошептал он, и дверь лабиринта закрылась за его спиной.