Читать книгу Русская елка. История, мифология, литература - Елена Душечкина - Страница 4

У восточных славян, а потом у русских особо почитаемым деревом стала береза, хотя предметом поклонения бывали и деревья других пород (дуб, сосна, ель). Предпочтение, отдаваемое березе, в значительной мере объясняется ее широким распространением на территории Среднерусской равнины, а также тем, что дерево это, распускающееся весной раньше других, воспринималось как средоточие животворных сил. Поскольку береза, в отличие от хвойных деревьев, сбрасывает на зиму листву, ее использование в календарной обрядности соотносилось не с зимним, а c весенним и летним сезонами. Символизируя возрождение жизни, береза превратилась в объект особого почитания поздней весной, в период весенних (или зеленых) Святок, после принятия христианства совпавших с Троицыной неделей, приходившейся по старому календарю на конец мая или же начало июня. Именно в это время, когда даже в северных районах листья на березе уже распускаются, сохраняя весеннюю свежесть и аромат, она и становилась центром обрядовых действ.

Весенние Святки праздновались обычно на лоне природы: в лесах и рощах, на берегах рек, озер, прудов – там, где росла береза. Участники действа (по преимуществу молодежь) украшали только что распустившиеся ветви, «завивали» их и с песнями водили вокруг дерева хороводы. «Завивание» березки состояло в завязывании ее веток таким образом, что получались венки. Иногда нижние ее ветви сплетали с травами, для того чтобы передать траве и земле животворную силу только что распустившегося дерева. Из березовых ветвей плели венки и бросали их в реку, что стало одним из самых распространенных способов гадания в этот период года. Бросив венок в воду, девушки следили за тем, как он плыл по течению, отмечая, потонет он или нет, прибьется к берегу или же беспрепятственно уплывет вниз по реке. Так они стремились угадать свое будущее: утонувший венок предвещал близкую смерть той девушке, которой он принадлежал; венок, прибитый к берегу, свидетельствовал о том, что в текущем году его владелица не выйдет замуж, а венок, уплывший по течению, означал предстоящее в ближайшее время замужество.

Праздник Семик. Лубочная картинка «Ай во поле! Ай во поле! Ай во поле липинка!..». [Москва]: Литогр. Е. Яковлева, 1868. Российская государственная библиотека

В лесу около березки девушки «кумились» – целовались через березовые венки и обменивались крестиками, что означало вступление в духовное родство. Этот обряд в разных местностях имел свои особенности. По воспоминаниям А. А. Фета,

в Троицын день шли… в лес завивать венки и кумиться. Последнее совершалось следующим образом: на ветку березы подвешивался березовый венок, и желающая покумиться женщина вешала на шнурке в середину венка снятый с шеи тельник; затем кумящиеся становились по обе стороны венка и единовременно целовали крест с двух сторон, целуясь в то же время друг с другом [474: 73].

На Троицу березку, обряженную лентами, платочками и яркими тряпочками, срубали и с песнями несли в деревню, обходя с ней все дворы, после чего сжигали или бросали в воду. Принято было также, срубив березовое деревце (или же его ветки), приносить его в избу и ставить в красный угол, что должно было способствовать свершению в семье благоприятных событий и отгонять злых духов.

Особое пристрастие русских к березе живо до сих пор. Это дерево с яркой листвой, нежным свежим запахом и белым в черных крапинках стволом считается в России эталоном растительной красоты: «Любимое дерево русских песен и русских обрядов – березка» [360: 56]. С 20‐х годов XX века начинается «массовое вторжение березы в литературу», чему, по мнению В. В. Иофе, способствовал Сергей Есенин, благодаря которому «береза, как главное символическое дерево России, прочно обосновывается в поэтическом пейзаже русской поэзии» [171: 255]. Постепенно береза превратилась в растительную эмблему русских, что нашло отражение во многих народных и авторских песнях, в стихотворениях, кинофильмах, в массовой культуре. В кинофильме Василия Шукшина «Калина красная» герой, только что вышедший из заключения, останавливает машину рядом с березовой рощей и бережно гладит стволы березок, разговаривая с ними и лаская их. В телесериале начала 1970‐х годов «Семнадцать мгновений весны» советский разведчик Штирлиц, увидев у шоссе березовую рощу, также выходит из машины и долго лежит под березами, напомнившими ему родину. В советское время именно «Березками» повсеместно назывались валютные магазины, кафе и рестораны. Напомню также о широко известном, образованном в 1948 году хореографическом ансамбле «Березка». Все это в некоторой мере испошлило сам образ: по поводу пресловутого культа этого «русского» дерева Илья Эренбург однажды иронически заметил: «Береза может быть дороже пальмы, но не выше ее» [цит. по: 66: 45].

Наряду с почитаемыми в народной культуре существуют и прóклятые деревья, вызывающие отрицательные эмоции. Таково, например, восприятие русскими осины, которая в их представлениях связывается с низшим миром. Неприятие осины объясняется скорее всего тем, что это дерево обычно произрастает в низких, глухих, болотистых местах, которые считаются прибежищем нечисти. Плотные, гладкие, мелкие листья осины из‐за длинных черенков дрожат от любого, даже самого легкого, дуновения ветра, что создает в осиннике характерный звуковой эффект тревожного, сухого, почти металлического шороха и мелькающего движения, в соответствии с пословицей: «Одно прóклятое дерево без ветра шумит» [113: II, 365]. И. С. Тургенев в рассказе «Свидание» писал об осине:

Я, признаюсь, не слишком люблю это дерево – осину – с ее бледно-лиловым стволом и серо-зеленой, металлической листвой, которую она вздымает как можно выше и дрожащим веером раскидывает на воздухе; не люблю я вечное качанье ее круглых неопрятных листьев, неловко прицепленных к длинным стебелькам [464: III, 241].

В русской поэзии «осина как была, так и осталась почти полным изгоем» [171: 247]. Согласно давнему обычаю, осиновый кол вбивали в мертвецов, считавшихся вурдалаками (вампирами), выходящими, по народным верованиям, из могилы и пьющими людскую кровь. При этом тело мертвеца поворачивали лицом вниз, к земле, а кол вбивали в спину, чтобы впредь вурдалак не мог вылезти из могилы. Считается также, что именно на осине повесился Иуда, отчего ее и стали воспринимать как дерево самоубийц: «Хоть самому на осину, прости Господи!..» – думает отчаявшийся бедняк в рассказе И. А. Бунина «Нефедка» [65: 138], а Ф. К. Сологуб в стихотворении 1886 года писал: