Читать книгу Кольцо Дамиетте - Елена Гантимурова - Страница 2

Свою жизнь Мариам раскладывала на картины. Память выхватывала из прошлого сначала рисунок, затем в событие приходили краски, потом добавлялись звуки, слова, даже запахи.

Вот, например, палестинская гавань, много кораблей. Вереница людей с узлами, котомками, детьми на руках. Это еврейские семьи бегут от очередной войны. Маленькая Мариам на руках у отца. Оглянувшись, девочка видит зарево – город за ее спиной освещен огнем пожаров, вокруг слышны крики, плач, пахнет дымом.

А вот маленькая деревня в Южной Италии, домик, где нашла пристанище семья старого Исаака. Десятилетняя Мариам разыгрывает перед братьями сценки, которые неизменно заканчиваются просьбой: «Станцуй!» И она ждет этой просьбы, с готовностью выходит на середину комнаты и, взмахнув юбкой и раскинув руки, не очень умело начинает двигаться в танце. Отец берет в руки цимбал, и в картинку приходит музыка, а мать и братья начинают подпевать в такт, и вот песня звучит в картинке, а Мариам все кружится, кружится, звенят дешевые браслеты на тонких загорелых руках.

И есть в жизни двадцатипятилетней Мариам картина, которую хочется вычеркнуть из памяти навсегда. Это не удается – воспоминания снова и снова возвращаются, а их порождение – чувство страха и беспомощности – преследует Мариам уже тринадцать лет. Тринадцать лет зловещая фигура приходит ночами в ее сон – в темном клобуке и наброшенном на лицо капюшоне.

Мариам тогда заблудилась в лесу около деревни. Мать занималась домом, братья с отцом ушли на работу в поле к монахам из соседнего монастыря. Вечерело, а она все никак не могла отыскать корову – та, отвязавшись, забрела в заросли. Девочка знала в лесу все тропинки. Она часто ходила с деревенскими то по грибы, то по ягоды, но вечером и одна оказалась здесь в первый раз. И потому боялась. Однако корову надо было отыскать до сумерек, и она звала, звала, углубляясь все дальше в чащу. В какой-то миг навстречу из кустов дрока поднялся мужчина в коричневой монашеской одежде, Мариам рванулась обратно по тропинке, но убежать, как ни старалась, не смогла.

Братья нашли сестру утром, когда рассвело. О ее позоре никто из деревни не узнал – родители велели молчать, и потому насильника в монашеской рясе не искали, но незабытый кошмар осел черным пеплом в ее душе – с той поры Мариам поверила, что мир повернулся к ней спиной и лишь она сама сможет себя защитить и оберечь. А еще через несколько лет она ушла из дома с проходившей мимо бродячей труппой, и это была уже другая Мариам – расчетливая, недоверчивая, готовая на все ради своих целей. Лишь ночью, когда монах с накинутым на лицо капюшоном вновь и вновь приходил в ее сон, она превращалась в застывшую в ужасе маленькую девочку, и в страхе просыпалась, и долго лежала без сна в театральной повозке.

* * *

1218-й год – крестоносцы герцога Леопольда Австрийского после долгой осады овладели крепостью Дамиетте.

Салех в нерешительности остановился у покрытых затейливым узором дверей. Он спешил сюда, десятки раз рискуя попасть в руки крестоносцев или погибнуть в песках без пищи и воды. Во многих днях пути от Дамаска он оставил осажденную крепость, когда стало ясно, что удержать ее невозможно. Переплыв под покровом ночи Нил и уходя по предгорьям, он в последний раз обернулся. Крепость Дамиетте сражалась, флаг султаната еще развевался над башней, но Салех знал – она обречена. Доверенное лицо султана Аль-Адиля, он который год служил советником у его сына и отдавал приказы окрестным землям от имени правителя Сирии и Египта. В разгар боев Салех покинул крепость и сделал это не из-за страха. Ему, бывалому воину, познавшему плен и рабство, страх был неведом. Он ушел из крепости, потому что знал – лишь он в ответе за потерю находящихся там сокровищ и сам должен понести за это кару от своего повелителя. И вот остался один шаг, который отделял его от цели путешествия. Всего один шаг, и будет ясно, к чему – к жизни или смерти он так спешил через пустыню. Всем известен нрав старого султана, и не один гонец поплатился головой, принеся печальные вести.

Салех на мгновение задержал дыхание, потом с шумом выдохнул: «Да свершится воля Аллаха!» И, толкнув двери, шагнул мимо застывших изваяниями стражников.

В большой овальной комнате царил полумрак, горело всего несколько светильников. Их неяркое пламя освещало расшитые драпировки на окнах, блестело на золотых боках кувшинов, отсвечивало от развешанного по стенам оружия. Салех уловил движение в углу – это незаметный, как тень, слуга нес к очагу коротко нарубленные ветви ароматного тиса. Пламя еще разгоралось, и он почувствовал, как стынут на каменном полу ноги в разбитых сандалиях – августовские ночи в Дамаске в этом году прохладны, а превратившуюся в лохмотья одежду он не менял, поспешив сразу во дворец.

Султан сидел на причудливой формы кушетке, спиной ко входу, и даже не повернул голову на звук открываемой Салехом двери. Так же, не поворачиваясь, он сделал знак рукой. Салех приблизился, наступив грязными сандалиями на пушистый дамасский ковер, и, пораженный, застыл. Грозный правитель Сирии и Египта, великий султан Аль-Адиль Эйюд, ссутулившись и опустив плечи, неподвижно глядел на огонь, лизавший пропитанные ароматной смолой поленья. Салех не позволил себе нарушить словом тишину в комнате, а султан все молчал, мрачно смотря на медленно разгоравшееся пламя и растирая рукой левую сторону груди. Наконец он отвел взгляд от очага и посмотрел на вошедшего:

– Ты знаешь, что значила для меня эта крепость?

Салех был готов к гневу и угрозам, он ожидал и того, что, несмотря на спешку, весть о взятии Дамиетте опередит его, но услышать такую печаль, какая сочилась из каждого слова правителя, – это превышало его силы.

– Владыка, прости! – Упав на колени и простершись на каменном полу, только и смог простонать он.

Оба они – и султан, и покорившийся своей участи Салех – хорошо знали, о чем идет речь. Многие годы в Дамиетте стекались реликвии и сокровища со всех завоеванных султанатом земель, особенно из Нижнего и Среднего Египта. И причина, по которой крепость так надежно укрепляли, крылась не только в том, что она запирала проход с моря в верховья Нила, а с Востока – на африканское побережье. Дамиетте являлась драгоценной кладовой, которой пользовались всякий раз, когда султан хотел подкупить алчных правителей соседних государств или оплатить труд наемников, если эти правители оказывались неподкупны. А затем кладовая наполнялась вновь. И ключ, не надеясь на вечно раздираемую склоками родню, стареющий Аль-Адиль доверил одному из своих самых преданных слуг – Салеху, направив его советником к сыну – наместнику султана в Египте принцу Аль-Камилю.

И вот теперь, после взятия крепости, сокровищница утеряна. И нет никакого сомнения в том, что она будет разграблена крестоносцами и рассеяна по всей Европе, оседая в замках папских рыцарей и монастырях.

– Тебе нет оправдания, Салех. Ты столько лет находился за стенами крепости в мире и спокойствии, что забыл, как защищать ее. Почему ты не вывез оттуда все, пока неверные еще не окружили Башню, а предпочел дождаться их орудий у крепостных стен? О, Аллах, как ты допустил, чтобы богатства, которые собирались десятилетиями, в одно мгновение оказались в руках неверных, не понимающих в своем невежестве истинной ценности попавших к ним сокровищ? И ты – султан устремил взгляд на Салеха, из черных глаз исчезла печаль, он вновь превратился в грозного владыку Сирии и Египта – со своим разжиревшим от лености гарнизоном позволил рыцарям захватить половину богатства султаната!

Салех знал, что обвинения гарнизона крепости несправедливы. Дамиетте стойко оборонялась несколько месяцев. В Башню Цепей, закрывшую собой доступ в гавань кораблям рыцарей, крестоносцы смогли попасть лишь с помощью длинных раздвижных лестниц, которые протянулись с галер до верхних площадок. И виной тому, что крепость, дважды перейдя из рук в руки, наконец пала, были не столько полководцы, сколько политики. Дамиетте стала разменной монетой в отношениях власти султана-отца и его старшего сына – наместника Египта Аль-Камиля. Старый султан прекрасно знал об играх, ведущихся за его спиной, но изменить что-либо был уже не в силах…

Аль-Адиль помолчал, справляясь с собой, и продолжил спокойнее:

– Немного погодя они захотят переговоров, я знаю, у них не хватит сил идти на Александрию. В их рядах нет мира, между баронами разлад. А Нил скоро разольется… Пусть же половодье сметет их, не почитающих Аллаха! Но то, что они взяли, обратно не вернуть.

Салеха было не провести – под маской хитрого и сильного правителя он видел усталого, скрывающего душевную боль человека. Год за годом Аль-Адиль все больше выпускал власть из своих рук, стараясь отстоять хотя бы видимость былого могущества.

Султан поднялся и, выпрямив спину, подошел к вновь упавшему ниц Салеху. Сандалии из мягкой кожи теленка почти касались лба бывшего военачальника.

– Ты возьмешь из казны денег. Много, сколько тебе надо. Сядешь на корабль и доберешься к ромеям, а оттуда вернешься к крепости. Ты будешь сражаться, но не на стороне Египта. Ты станешь одним из них. – А когда Салех, не поняв, вопросительно поднял глаза, пояснил: – Ты будешь рыцарем. Крестоносцем.

Султан Аль-Адиль, не обращая внимание на застывшего в удивлении Салеха, продолжил:

– Крепость разграблена, и это не изменить, а сокровища не вернуть. Ты выяснишь их путь, последуешь за ними к латинам. И помни – я посылаю тебя лишь за одной вещью. Если ты вернешь ее и передашь моему сыну, то знай – ты прощен. Помнишь кольцо, которое передали мне египетские жрецы? С двумя соединившимися золотыми змеями? По преданию, его может носить только женщина из рода фараона. Любая другая умрет, как только наденет его.

– Конечно, жрецы расстались с кольцом не по своей воле – они ничем не любят делиться, ни знаниями, ни реликвиями. Но у меня в то время хватало сил, чтобы убедить их побороть свою жадность. – Аль-Адиль неровно вздохнул, опять непроизвольно погладив левую сторону груди. – После моей смерти мой сын Аль-Камиль, чтобы укрепить свою власть в Египте, должен жениться на царице, египтянке древнего царского рода. Отдав ему кольцо, – тут голос правителя стал почти не слышен, – ты напомнишь, как я, несмотря ни на что, всегда любил его.

Салех, привыкший повиноваться без лишних слов, на этот раз не удержал возглас:

– Владыка, как я сделаю это?!

– Разве ты не был у них в плену, Салех? Тебе известны их обычаи и язык, среди крестоносцев ты станешь своим и даже опередишь многих. Сделай то, что я приказываю. А если ты не выполнишь мое приказание, – голос Аль-Адиля наполнился гневом, – лучше не появляйся в моих землях, я прокляну тебя!

Салех опустил глаза. После нескольких лет рабства в итальянском монастыре он умел понимать латинскую речь и даже говорил. Он никогда не простит тех унижений и побоев, которым подвергался в плену. Одной ненастной ночью, убив двух монахов и переодевшись в монашеский клобук, он сумел сбежать. Салех пробирался по лесам, обходя большие города, как загнанный волк, ночуя где придется, пока не вышел на побережье. На берегу, запугав двух рыбаков, он заставил их выйти в море и не смыкал глаз две ночи подряд, боясь, что если заснет, они просто выбросят его за борт. Аллах спас его, послав навстречу ливийский торговый корабль, и Салех потом долго не мог поверить в свое спасение.

Меньше всего он хотел снова вернуться туда. Волна ненависти поднималась в нем всякий раз, когда он вспоминал годы плена, и не было пощады рыцарям, если в бою они встречались с Салехом. Но, выполняя волю султана, ему придется смириться. «Быть одним из них» – он сделает это, даже если придется забыть все, чем он раньше жил.

Салех не знал, что говорил с повелителем последний раз. Через несколько дней султан Аль-Адиль умер от сердечного недуга в деревне недалеко от Дамаска. А еще через несколько дней, оплакав своего владыку, верный слуга направился в гавань, чтобы сесть на греческое судно. Вскоре в рядах баварского герцога Людвига появился новый рыцарь. Салех, сменив одежду на плащ крестоносца, поклялся выполнить приказ умершего султана, даже если на розыски кольца потребуется отдать много лет жизни.