Читать книгу Астероид L974 - Елена Гетман - Страница 5

Пронзительные серые глаза были у моего отца, Лукина Геннадия Петровича, сколько себя помню.

Взгляд мог быть обращён к человеку или же направлен «в себя», отец словно погружался в мир айсбергов, в хмурую и дождливую непогоду.

Этот взгляд и способность ранить словом были всегда присуще моему отцу.

Я благодарна ему за то, что, понимая каким бы я стала врачом, он разрешил мне пройти свой жизненный путь.

Отец был «на своём месте». Бодр и резок в суждениях, профессия врача рентгенолога и должность главврача наложила отпечаток на его образ жизни и мысли. Блестяще закончив Челябинский Медицинский Институт, он уезжает с моей мамой и сестрой в «глушь». Работает судмедэкспертом, рентгенологом и заведует Туберкулезным санаторием.

Заведует как главврач недолго: порядочность, краткость и категоричность в суждениях, думаю не позволяли в данной структуре обходить краеугольные камни. Я долго не принимала его манеру общаться, обсуждать всё происходящее в жизни, но к счастью оказалась не права, думая о нём как и о других врачах, сухих и циничных людях.

Каждый день встречаясь с болью других людей и неся ответственность за поставленный диагноз, он не приносил эту боль в дом, нашу семью. Я видела как он замыкался в себе и много, очень много курил «Беломорканал» и думал.

Ребёнок войны, рождённый в 41 году, вставший на ноги в пять лет, борющийся всю свою жизнь с полиартритом, он знает цену жизни и что есть боль.

Это его я так думаю и направило на освоение этой профессии.

В свои 43 года когда отцу показалось, что жизнь вошла в свою обычную колею, он поступает в Московский институт им. Патриса Лумумбы и заканчивает отделение иностранных языков. Его фразы на латыни или на французском остаются воспоминаниями о моём детстве, но одним из самых любимых и запомнившихся мне его занятий было чтением.

Ежедневно папа читал, обсуждая свои открытия в классической литературе и привлекая нас в свои дебаты.

Мама в ответ улыбалась красиво своей белоснежной улыбкой, а нам с сестрой не по силам было сие занятие.

Библиотека в нашем доме была обширной.

Надо упомянуть, что в те годы, в Советском Союзе книги были большой редкостью, их появления с нетерпением ждали и обменивались ими. Сейчас всё это вытесняет многоликий интернет ресурс. Я буду надеяться. что моя книга будет интересна читающим людям. Я только взяв в руки «живую» книгу и перелистывая шуршащие страницы, могу ощутить всю «гамму» написанных букв, собирающихся в слова, фразы и мысли, чувства пишущего. Помню, как я ещё маленькая стучала своим кулачком в дверь комнаты отца.

Зная, что он читает, приносила ему апельсины или яблоки и осторожно ставила эту тарелку на тумбу рядом с ним.

Каждое воскресное зимнее утро отец ставил всю семью на лыжи. Мы жили практически рядом с лесом, а в сказке написали бы на лесной опушке, да так и было. У каждого из нас были свои лыжи. Любимым занятием моего отца было приводить в порядок лыжи и обувь всех домашних. Самое яркое воспоминание живущее в моем сердце это пикник на поляне, папа берет меня на руки маленькую, думаю мне года три, поднимает над собой на вытянутых руках, мы смеемся. Так было далеко не всегда. У папы хватало терпения относительно меня, вернувшись как то из поездки в Питер. в классе седьмом, с отстриженными впервые волосами до плеч он встретил меня холодным взглядом и ушел спать в свою комнату.

Как то мой отец сказал мне – Лена у тебя не голова, а дом советов, но иногда все парламентеры уходят.

Думаю так и есть. Отрицать было бы бессмысленно.

Я часто была непослушным ребенком, жизнь кипела и бурлила во мне, что радовала деда и огорчала моего отца. Папа поддерживал мое поступление в институт купив мне книгу по вузам нашей страны и после моего прочтения и заметок на полях внес свои коррективы. Конечно он мечтал о врачебном поприще для меня, было много разговоров в доме и все его обоснования и логические размышления дробились моими чувствами и переживаниями. Понимая сейчас его как никогда лучше когда у моей старшей дочери отлично по биологии и химии, но она так же отказывается рассмотреть для себя эту специальность.

С папой в моей жизни наступали периоды полного отрицания и противодействия. Мы могли не общаться год или полгода, но это не убавляло понимания важности его как отца в моем мире.

Папа поддерживал меня после рождения первой моей дочери, приходя он заботился о своей внучке, купая ее ежедневно и давая мудрые советы по воспитанию и содержанию ребенка. Еву, мою старшую дочь он всегда называл Моя Фарфоровая куколка.

Папу привлекали утонченные женщины, с фарфоровой кожей, тонкие и ранимые. Мама была очень яркой эмоциональной и устремленной, словно тысячи светлячков радовались жизни в ее изумрудных глазах. Я, пожалуй, и не могу вспомнить ни слез мамы, ни слез отца в моем детстве.

Отец задавал вектор моего развития, он как маяк о который я неоднократно в бушующие эмоциональные дни, разбивалась, а точнее разбивались мои устремления подобно волне. Так было и по выходу московского журнала,,Salon,, где была небольшая статья о моем творчестве. Мама была уже после инсульта и радость в ее глазах означало лишь одобрение, отец же напротив столкнувшись с глянцевым журналом лишь усомнился в моем прогрессе как специалиста назвав его платным ежемесячным изданием и не более.

Какая же разная была реакция на одно событие у отца и матери. Так и останется для меня загадкой формула любви моих мамы и папы.

Ты смеялся, когда я просила разбудить меня, чтобы нарисовать рассвет, я растрепанная в пижаме водила пальцем и говорила розовый, оранжевый, фиолетовый и переходы небесно-голубого, все я запомнила можно идти спать, и ты смеялся от души глядя на меня и мне было смешно.

Ты много сделал для меня в области образования, это было с твоей точки зрения самым ценным ресурсом который ты мог мне предложить. И я ценю это, пап.

На юге, пообещав нам купить с сестрой все что угодно, я попросила ролики и ты нашел их в восьмидесятые годы когда только вышел фильм с Муравьевой, где она катается на таких же. Это было удивительным событием. Позже они исчезли после того как я сломала свою руку покатавшись на них, но меня никто и не ругал, просто их не стало. А на шеснадцатилетие ты подарил мне песню, а вернее заказал по телевидению – меня поздравили и включили клип Жанны Агузаровой, просто у тебя были знакомые везде и повсюду и ты смотрел на мою реакцию, да это было волшебством. Ты и спрашивал всегда с нас строго. Уроки, увлечения все обязательно курировалось тобой, пап. Мы ходили с тобой на концерты, тогда это была всеми любимая Роза Рымбаева.

Наши шкафы ломились от платьев и кофточек, ты сердился но по возможности баловал нас новыми и современными вещами, уж больно мода вещь быстротечная.

Пишу эти строки и понимаю что мы в разных городах и тебе важна моя поддержка как была важна и мне твоя когда я оказалась одна из взрослых в своей семье и к первым я пришла к вам с мамой за помощью и вы ее мне дали.

А как ты приехал ко мне в институт на мой день рождения и обеспечил праздник мне и моим друзья, разве я могу это забыть? На столе вино и фрукты. Сам же ушел к Колосковым, нашим родственникам в Магнитогорске. Я вырезала из твоего классического тренча себе куртку и ты не ругал меня, только сердился, уходил курить на веранду, а возвращаясь говорил «давай научу тебя шить» и рассказывал как в семидесятые ты шил себе классические брюки. Твою фотографию где ты стоишь на Красной площади в Москве я тихо вытащила из семейного альбома и не могу ее никак найти, пап, ты в кепи и пальто, молодой, радость и полет читается в твоей позе. Ты удивительным образом носил бороду и она тебя делала импозантнее, почти как в рекламе «Baldessarini». У тебя был светлый брючный костюм, почти белый и мечтой твоей было погулять по бережью Рио-де-Жанейро.