Читать книгу Когда отверзаются небеса. Рассказы - Елена Гвозденко - Страница 6

Старый Игнат отходил. Третьи сутки не вставал с лежанки − закусывал край поддёвки, которой заботливо укрывали сыновья, заходился в кашле. Временами из впалой груди вырвался то ли крик, то ли рычание.

− Совсем плох батька-то, − всхлипывал младший из братьев, Касьян.

− Тю, пустомеля, может, ещё встанет, − старший Наум от усталости к сумеркам ног не чуял − хозяйство крепкое, догляда требует.

− Сыны, сыны, − позвал отец слабым голосом.

− Что, батька, водички али взвару? − Касьян уже бежал до сенцов с кружкой.

− Подойдите оба, − прошептал умирающий.

В красном свете закатного солнца лицо Игната казалось багровым.

− Помру я скоро, − старик зашёлся в долгом кашле.

− Может, обойдётся, батька, − всхлипнул младший.

− Не перебивай, знаю, что говорю. Пришла пора исполнить последний зарок. В деревне не любят меня, не хочу в Уварове лежать. Схороните меня в Хмаре, завтра же поутру поезжай, Наум, сговорись о месте и обо всём, что требуется. Могила пусть будет к вечеру готова. Но это не всё. К могилке, как срок придёт, пусть везет меня Голыб.

− Батька, да как же это? Прошка Голыб – беднота деревенская, не нам чета, что люди скажут? Да и враждуете вы, сколько себя помню, − Игнат даже поперхнулся.

− Ишь ты, ишь ты, разошёлся. Командовать будешь после похорон, а пока изволь исполнять. Не то, − глаза старика сверкнули недобрым блеском, − и с того света достану.

* * *

Тяжки Прошкины думки, ох, и тяжки. Старшую дочку сосватали, а радости нет. На Покров и свадебку затеяли, надо приданое готовить, а в избе ни холстинки лишней. Бедно живут Голыби. Вроде и в работе споры, а только достаток в окошко глянет, беда уж за порог. Не успели отсеяться, кобылка сдохла. А как крестьянину без лошади? И без того в доме одни бабы, Глашка его только девок и рожает. И на заработки не уйти, не оставить домочадцев без пригляда, и помощи ждать неоткуда.

Не успел о беде подумать, она тут как тут – Наум калитку отворяет.

− Незваный гость пожаловал. С какой нуждой, соседушка?

− Батька отходит.

− Давно пора, черти уже заждались.

− Вот за что ты, Прошка, отца моего честишь? Со всеми он в ладу жил, только ты, сосед, проклятия шлёшь.

− Так все знают, что ведьмак твой батька. Знают, да боятся. А у меня с нечистыми разговор короткий, − Голыб перекрестился.

− У меня до тебя дело есть.

− Нет у меня дел с ведьмаковскими отпрысками.

− Зря ты так. Батька наказал, чтобы ты его гроб в Хмару отвёз. Мы тебе сто рубликов серебром отсчитаем.

− Иди, иди, пока поленом не отходил. Ишь что удумали, ведьмака везти! Разговору быть не может! − Прошка вытолкал соседа и калитку захлопнул.

А в доме Глашка сундук свой перебирает, слёзы тайком утирает.

− Стыдно-то как, Прошенька, девку снарядить не можем.

− До Покрова время есть, даст Бог, разрешится как-нибудь.

− Да как разрешится-то, разве клад найдем.

− Ну, не плачь, лучше вечерять собери, пораньше спать ляжем.

Намаялся за день Прошка, а сон не идёт, тревога сердце гложет. Вышел во двор, присел на поленнице. Тихо, будто и живых в деревне не осталось, только ветерок калиткой постукивает. Поднялся Голыб калитку покрепче затворить, а то уже не ветерок, ураган, с ног валит, шуршит, треплет крыши соломенные, деревья до земли гнёт, гудит, будто скоморох на ярмарке. И собаки ветру вторят, такой вой подняли – жуть. За ними и коровы проснулись сразу во всех дворах, не мычат – стонут. А ветер всё сильнее и сильнее, вот уже и двора не разглядеть, пыльным туманом занавесило.

− Двести рублей, Проша, − прозвучало у самого уха.

Голыб аж подпрыгнул, закрестился часто-часто. Глаза от пыли оттёр, видит − Касьян рядом.

− Ты как пробрался, окаянный?

− Дырка у вас в заборе. Двести рублей, Проша, − повторил он. − Отошёл батяня.

− Хоть всего серебром обсыпьте, не повезу. И толковать не о чем. Сами своего ведьмака хороните.

− Так ведь наказ батькин.

− А мне что за нужда, бесовского служки наказы исполнять? Иди прочь.

* * *

К утру стихло всё, будто и не было ночного урагана. Кабы не раскиданные вороха соломы да сломанные ветки, Прошка решил бы, что всё приснилось.

Пока во дворе порядок наводил, кум Захар в калитку стучит.

− Слыхал, прибрался ведьмак-то. Всю ночь скотина бесновалась.

− Как не слыхать, меня сынки его оповестили. Хоронить наказал не в нашей деревне, а в Хмаре. Меня подряжают везти. И после смерти не даёт мне покоя старый чёрт.

− Я за тем и пришёл, батька послал. Иди, говорит, к Голыбу, чую, беду ему Игнат готовит.

− Так я и не поеду.

− Зря, не поедешь − не упокоишь, будет в деревню возвращаться. Надо ехать, а спастись тебе поможем.

* * *

К обеду опять гости в дом, оба брата на пороге.

− Езжай, Проша, триста рубликов положим, только езжай, − Наум мялся у порога.

− Езжай, Проша, пожалей нас, страшно нам батькину волю не исполнить, − вторил Касьян.

− Ну что ж, я готовый, только у меня свои условия есть. Перво-наперво, повезу на ваших лошадях, завтра запряжете пару.

− Согласны, о чём речь.

− Гроб с покойником обвяжите покрепче, верёвок не жалейте, иначе не поеду.

Сынки ведьмака лишь головами кивают.

Выпроводил Голыб соседей, сам сел лапотки переплетать, как наказали, чтобы пятку с носком спутать. Глашка по избе мечется, уговаривает отказаться. Молчит мужик, знай, руками проворит.

На следующий день долго молился Прошка, а потом, будто решился, обул переплетённые лапти, заткнул за пояс топор и вон из избы.

У соседнего двора вся деревня в сборе, судачат, обсуждают, как сыновья гроб отца веревками обматывают. Заметили Голыба, закрестились, запричитали. А Прошка не оглядывается, подхватил лошадок под уздцы да повёл прочь из деревни. Помнит наказ батьки Захара: на телегу не садиться да всю дорогу молитву творить.

Не успела деревня скрыться за холмами, застонал покойничек, зашевелился, по крышке стучит, а выбраться не может. Прошка быстрее припустил. Шепчет молитвы, а сам прислушивается: показалось ли, будто верёвки лопнули? Вот уже и роща впереди, а за ней Хмара − довезти бы. И тут как на грех споткнулся Прошка, упал, да вместо молитвы бранью разразился, а как поднялся, покойник уж во весь рост на телеге стоит.

Спрыгнул Игнат и давай по земле рыскать, следы высматривать. Голыб ждать не стал, помчался к роще во весь дух. Бежит, оглянуться боится. Увидел сосну покрепче – полез, до самой верхушки добрался. А Игнат уже под деревом, рычит, в ствол вцепился, а влезть не может. Прошка за ветки держится, Бога поминает − совсем худо, покойник гнёт сосну, как тростинку. Гнёт и воет: «Слезай, ворог мой, слезай. Вместе в загробный мир уйдём». Зажмурился Голыб, страшно смерти в глаза смотреть, и не сразу понял, что дерево трясти перестали. Посмотрел вниз − стоит какой-то странник в одежде незнакомой: сапоги со шпорами, шляпа, сабля из-за пояса торчит.

− Слезай, зачем на дерево забрался?

− Ведьмак убить хочет.

− Нет никакого ведьмака, слезай.

Прошка осмелел, спустился, а сам крестится да на незнакомца поглядывает: вдруг это сосед в новом обличье. А тот лишь усмехается:

− Пойдем, покажешь, где твой ведьмак.

Что за диво: гроб пустой, крышка на дороге валяется, а Игната нигде не видно. Глядь, из-под телеги ноги торчат. Вытащили они колдуна – мертвец мертвецом, лишь желваки устроили пляску на восковом лице. Уложили его обратно в гроб, закрыли, а незнакомец достал саблю да надсёк крест на крышке.

− Езжай, мил человек, больше не встанет.

Захотел Прошка поблагодарить, а незнакомца и след простыл, будто и не было. А только случилось всё, как сказал: до Хмары довёз, сдал священнику да обратно отправился. А на вырученные деньги не только приданое справили, но и скотинкой обзавелись.