Читать книгу Неяркое солнце в лёгком миноре - Елена Хисматулина - Страница 20

* * *

Виктор Андреевич пригласил меня к себе и попросил принести холодной воды. Я захватила стакан, прибежала тут же, и первое, на что обратила внимание, – на пепельницу на подоконнике. Он никогда не убирал ее со стола, потому что курил беспрестанно.

Виктор Андреевич поймал мой взгляд.

– Бросить вот приходится. Вчера «скорую» вызывали. Врач сказал, что если хочу пожить еще, с этим делом надо заканчивать, причем сразу и бесповоротно.

– Почему «скорую»? Что случилось?

– Справили день рождения Максимке.

– То есть как справили?

– А вот так. У него день рождения был вчера, в воскресенье, значит. А в пятницу мать его в садике забыла.

Я оторопела:

– Алла забыла ребенка?

– Да, Алла забыла ребенка. Я приехал домой, сели ужинать – звонок: «Ребенка забирать собираетесь?» Я жене – беги, потом будем выяснять, что случилось. Она в садик, я на телефон. На работе дочери нет, дома нет. На работе сказали, что вообще сегодня не приходила. Куда бежать. Может, машина сбила, по больницам, по моргам звонить надо. У меня сразу сердце заколотило. Тут жена с Максимкой возвращается. Ребенок рыдает навзрыд. Дома у них ночевал какой-то дядя. Вечером что-то отмечали, утром, понимаю, не протрезвев до конца, Алка засунула его в садик, а сама дальше гулять.

– Да разве у нее это бывало?

– Не бывало. Но видимо, когда-то в любой дом беда приходит. Жена села на телефон. Обзвонила, что могла. Ребенок успокоился, уснул. Мы его с Женькой – младшим нашим – оставили. Сами поехали к дочери. Свет в окне горит. В дверь звонили, стучали, никто не открывает. Я ключом запасным сунулся – а дверь изнутри заперта. Вышли из дома – в окнах света уже нет. Такая обида меня взяла, сказать невозможно. Думаю, всю жизнь на них положили с матерью. То один фертеля выкидывает, то вторая ум потеряла. Один Женька человеком растет. В субботу прождали весь день, думали, совесть в ней проснется. Так и не появилась. Жена торт испекла, салатов наготовила. Ребенок ведь не виноват, что у него мать – шмонделка.

– Виктор Андреевич, нельзя так. Вы нашли ее или так и не видели до сих пор?

– Как не видели? Пришла вчера, сыну день рождения праздновать. Он, дурачок, матери на шею повесился, заревел, а сказать не может, что сердечком своим детским тоже все переживал, понимал, как взрослый. Ждал ее – змею, до ночи ждал. А она только в воскресенье появилась. Села за стол, как ни в чем не бывало. Глаза бесстыжие, сидит с вызовом – ну что вы мне сделаете, мол. Выяснять при ребенке будете, ему день рождения портить?

Я терпел, пока за столом сидели, и потом, когда Максимка подарки свои разбирал, играл на ковре. Тут соседский мальчишка позвал во двор. Мы разрешаем – у нас двор старый, все друг друга знают, старухи на скамейках пост несут. Ушел. Тут и началось.

Дальше Виктор Андреевич не мог спокойно рассказывать. Решительно схватил с подоконника пепельницу, закурил. Я робко попыталась напомнить про врача.

– Да нахрена мне эта жизнь, если дочь отца на весь двор отматерила.

– Как отматерила? – я отказывалась верить в услышанное.

Виктор Андреевич помолчал, глотая и в очередной раз переживая обиду.

– Как мужик, грязный неотесанный мужик…

Оказалось, Алла первой не выдержала напряжения. Сорвалась, потребовала объяснить, что все смотрят на нее, как на прокаженную. Мать попыталась остановить, чтобы в праздничный день не разразился скандал. Но Алка требовала ответа от отца, и Виктор Андреевич поддался на провокацию.

После серии жестких откровенных обвинений в адрес дочери Алка взвилась, как огонь, вылетела на балкон. За ней вышел Женька, пытаясь удержать сестру от ответных действий. Алка открыто закурила. Родители впервые видели, чтобы дочь курила. Алка поняла, что и этого мало, и смачно плюнула рядом с собой на чистый, только утром постеленный половик.

Отец взревел, потребовал от нее прекратить демонстрацию и вести себя в родительском доме прилично. Сказал, что в семье и так всем понятно, что дочь стала шлюхой. И тут понеслось. Алка спустила на отца столько грязи, столько накопившейся обиды, что Виктор Андреевич почувствовал, что умирает. Алка, на весь двор матерясь, обзывая отца, унижая и сознательно убивая, орала, что ненавидит, что устала от его мерзкой опеки шпиона.

– Ты считаешь, что имеешь право контролировать меня? Да кто ты такой – выживший из ума бездельник! Мать всю жизнь работает на тебя, а ты гоняешь ее, бьешь по морде, Андрюхе всю жизнь сломал, меня, как жандарм, повсюду выискиваешь. Счета он мне оплачивает. Да катись ты со своей х….вой заботой. Мне деньги нужны, и не пятьсот рублей, на которые трусов не купишь. Мне надоело слушать твои поучения, мне надоело, что ты таскаешься ко мне, как к себе домой. У меня своя жизнь, у меня, может быть… Нет, у меня есть мужчина. И если ты, старая жаба, еще притащишься проверять меня, не обессудь – он спустит тебя с лестницы.

Звонок в дверь остановил Аллу, Женька кинулся открывать – на пороге стояли соседи, рядом ревел Максимка. Все все слышали, были невольными свидетелями драмы отцов и детей, не могли поверить, что в этой, именно в этой семье могло произойти подобное. Жена Виктора Андреевича прижала к себе Максимку, обняла эту «тщедушную душонку», и так ей стало жалко бедного ребенка! Его шестилетнее сознание не могло уместить в себе происходящее. Он понимал только, что привычный спокойный мир любви вокруг рушится. Бабушка гладит его по голове теплой рукой, держит крепко, словно боится отдать, а у самой горячие слезы капают, губы дрожат. Мама – растрепанная, красная, с некрасивым, совсем не маминым лицом смотрит на него, как на чужого. Дедушка с синими губами, весь в капельках пота, за сердце держится. И вдруг Максимке стало страшно за деда, у него будто внутри что-то включилось:

– Дедуля! Деда!!! Не плачь, деда! Не умирай!

Крик ребенка заставил всех обратить внимание на Виктора Андреевича. Он опустился в кресло, как в прорубь, – не сопротивляясь будущему. Кто-то из соседей начал набирать «скорую», жена Виктора Андреевича лихорадочно сдернула с него галстук и попыталась расстегнуть рубашку, но пуговки были такие скользкие, а петли такие тугие. И она со всей силы рванула новую рубаху. Ткань поползла по самой середине груди, но брешь не дала освобождения. Ворот все также туго стягивал налившуюся кровью мощную шею. Тогда Женька дрожащими руками ухватился за ворот и все-таки расстегнул верхнюю пуговицу, а дальше пошло легче. Виктор Андреевич успел подумать, насколько все же нерешительны его дети. Сыну бы махнуть воротник надвое, а он пуговки расстегивает…

Приехала «скорая». Все оказалось не так страшно, как выглядело со стороны еще десять минут назад. Сделали укол, сняли кардиограмму. Инфаркта, слава господу, избежали. Виктор Андреевич потихоньку приходил в себя, к вечеру, лежа на диване, уже улыбался, а утром, несмотря на запреты жены, вызвал шофера и уехал на работу. Там ему было легче. Дома все кричало, скулило, шептало по углам о предательстве дочери – сразу после приезда «скорой» она забрала Максимку и ушла.

Все это рассказывал мне Виктор Андреевич неделей раньше, а сегодня, оказывается, я обездолила его дочь. Бог – судья, как говорится.