Читать книгу Цена равенства - Елена Жукова - Страница 2

Черт-черт-черт, надо же было тупо спалиться! Мила – дурища: какого хрена ей понадобилось посылать эту долбанную ватсапку? Сто раз предупреждал: категорически нельзя ни звонить, ни писать по выходным – я сам свяжусь, если будет необходимо. Я не свободен, у меня есть обязательства перед женой и детьми. Она же приняла мои условия с самого начала, и до сегодняшнего дня честно их соблюдала. А тут ей, видите ли, приспичило узнать, понравился ли тебе подарок, Мила выбирала его на свой вкус: ей, неизбалованной простушке, всякие там дамские «уходы» кажутся воплощением шика жизни. Черт, что же теперь будет?

И я тоже хорош – забыл про этот сраный будильник! Наврал тебе, что в субботу шеф проводит в офисе экстренное совещание по статусу, на котором обязаны присутствовать все руководители департаментов, а сам планировал заскочить на пару часов к Миле – на неделе совершенно не было времени. Но со свиданием вышел пролет – у Милы начались месячные, а про будильник я даже и не вспомнил. Вот дебил!

Естественно, ты ни о чем не догадывалась! А еще говорят, что у женщин есть особое чутье. Чушь собачья! Если б чутье реально существовало, ты бы все поняла еще полгода назад.

Я так трясся в самом начале! Мне казалось, что ты должна все понять с первого взгляда: мне никак не удавалось стереть с лица виноватое выражение нагадившего в доме щенка. Да, я знал, что нагадил, но я не мог удержаться, понимаешь ты, не мог и все! Это был такой соблазн, который соблазнит даже святого, а я отнюдь не святой! Я нормальный мужик с нормальными мужскими потребностями, о которых ты предпочитаешь не вспоминать. Для тебя это вообще не важно; важно, что у нас – семья, что мы душевно и духовно близки. Но я по горло сыт этой сраной духовной близостью, солнышко, хочется чего-нибудь попохабней!

И еще у нас дети – ты все время долбишь, как заведенная, что мы должны жить ради наших детей, но я-то не умер, когда они родились! Я люблю наших детей: и Катёнка, и Даньку, но хочу пожить и для себя тоже – в конце концов, я вкалываю, как каторжный, обеспечивая вас. Твоя галерейная зарплата меньше пособия по нетрудоспособности – один раз в магазин сходить – а ты привыкла к дорогой одежде, к хорошей еде, к отпускам за границей. Я – источник нашего семейного благополучия, и разве за это я не имею права немного расслабиться и урвать для себя маленький кусочек удовольствия?

Ведь мне всего сорок четыре – далеко еще не старость, а ты сделала из меня кастрата! Вспомни, во что превратилась наша сексуальная жизнь? Я так удивился, когда сегодня ночью ты не фыркнула на меня, не отвернулась. Если б так у нас было всегда, разве я бы…

Черт, когда же ты успела так заледенеть? Куда делась та отчаянная девчонка в юбочке по самое выше некуда, с которой мы рвали друг с друга одежду в каждом темном углу? Помнишь, как однажды кувыркались в парке, под кустами, и дворник окатил нас водой из шланга? Тот провокационный трах затеяла ты – у меня бы духу не хватило предложить тебе, благовоспитанной барышне, такое! Или как на тусовке у твоей Инки мы оприходовали супружескую постель мамы с папой, и как они, вернувшись из театра, застали нас там? Вот это был скандалешник! Да, по молодости ты любила секс и заводилась с пол-оборота. И что от этого осталось? Зеро.

Честно говоря, я уже давно стал разнообразить голодный паек супружеского секса возбуждающей добавкой измен. Ну, да, да, у меня и раньше случалось! В командировках, у Димки Арефьева на мальчишнике – представляешь, он угостил нас, своих друзей, веселыми девочками по вызову. Впрочем, тебе лучше даже и не представлять!

А потом я встретил Милу и словно опьянел от счастья вперемежку со стыдом. Это был такой пьяный коктейль чувств: страсть и страх, и азарт какой-то юношеский – самооценка то взлетает до небес, то, наоборот, падает ниже плинтуса. Я почти загрыз себя в приступах долбаного самоедства: «Скотина я похотливая! Неужели не мог потерпеть?» Не мог, понимаешь!

Знаешь, она похожа на тебя – ту, прежнюю, двадцатилетней давности – такая же заводная: готова все пробовать, экспериментировать. С ней я снова чувствую себя молодым, у меня даже подростковые прыщи на лице повылезли от бурной сексуальной активности: что-то там разладилось в гормональном балансе. Помнишь, ты заметила и сказала, что надо есть меньше жирного.

Не смей меня осуждать! Если б тебе выпал шанс снова стать юной, свободной и не тащить на себе вросший в шею хомут ответственности за все на свете – разве у тебя хватило бы сил отказаться? Я по жизни всем и всегда должен, должен, должен! А Миле я ничего не должен, она просто хочет меня, а я хочу ее – так что руки трясутся и соки текут.

Сначала я думал, что мое романтическое приключение закончится максимум через неделю, потом удлинил срок до месяца. Но чем дальше, тем невозможней становилось порвать связь: с Милой я ощущал, как бьется пульс жизни, а без нее снова погружался в сомнамбулическую рутину. Я запретил себе думать о будущем и стал жить настоящим – от одного свидания до другого. И еще приспособился врать тебе, и даже сам удивлялся, как ловко и правдоподобно у меня получается. Тут очень кстати подоспели эти долбаные национальные проекты…

Ты должна была заметить – ведь ты знаешь меня наизусть, от макушки до пяток. Я только потом сообразил – тебе удобно было делать вид, что у нас все отлично. Мы всегда выглядели эталонной счастливой семьей, хотя, по сути, уже давно не являемся ею. Кстати, ты обратила внимание, что в последние полгода мы совсем перестали ругаться? Потому что незачем: у меня все отлично, и у тебя тоже все отлично – идиллия. Когда я понял, что ты ничего не хочешь знать о моих грешках на стороне, то расслабился, и даже слишком. Черт, как я же мог оставить этот сраный мобильник на тумбочке! Почему не взял его с собой в ванную?

Ты застала меня врасплох – я привык заранее продумывать свою ложь, просчитывать возможные сценарии: если ты спросишь то, я отвечу это, если ты так, то я так, а на форс-мажор у меня ничего не было заготовлено. Я смотрел на тебя и тужился придумать хоть что-то правдоподобное, найти какую-нибудь спасительную отмазку и не смог. Импотент хренов! Словно в насмешку, я выдал самое тупое, что только мог сказать: «это не то, что ты думаешь», и сразу же понял – катастрофа, случилось ровно то, чего я всегда боялся.

Если б ты видела свое лицо! На короткое мгновение ты стала похожа на Катёнка, когда она умоляет взглядом: «Пап, скажи, ведь это неправда?». А потом все поняла и тут же превратилась в разъяренную мегеру: прошипела, что я предатель и подонок. Черт, ну почему ты всегда ведешь себя как малолетняя истеричка? Когда же ты привыкнешь хоть немного думать головой, прежде чем плескать эмоциями? Никого я не предавал! Понимаешь? Ни-ко-го. Я не собираюсь бросать ни тебя, ни детей. И ты не можешь выгнать меня из моего собственного дома, ради которого я столько лет горбатился, как проклятый, чтобы ты могла покупать все, что хотела: и мебель, и технику, и свои долбаные картины.

«Изгнание из рая» – так, кажется, называется этот сюжет в твоей обожаемой живописи? Изгнание из рая за нарушение правил райского общежития. Но я не уйду, не дождешься, солнышко!

Злым, придушенным шепотом ты кричала, чтобы я убирался к своей любовнице, но внезапно споткнулась на полуслове и застыла. Я обернулся: в дверях стояла заспанная Катя, моя маленькая инфанта.

– Мам-пап, доброе утро! Мы сегодня идем в Москвариум, да, пап?

А вот это шанс! Ты же всегда твердишь, что интересы детей превыше всего – значит, я должен был отвести Катёнка в Москвариум на долбанное шоу с дельфинами, и там за два часа придумать, как отчиститься от дерьма, в которое вляпался по милости Милы.

Но ты не могла позволить мне провести этот день с твоей дочерью – ведь наши дети становятся единоличной собственностью, когда тебе это выгодно. Ты надела на лицо маску Строгой Матери и отчеканила безапелляционным тоном:

– Катя, иди умойся и почисти зубки.

Черт, нет, Катёнку нельзя было уходить: она – мой щит от твоей ярости, надежда на спасение. «Ну же, инфанта, – взмолился я. – Придумай что-нибудь, останься, задержись!» И дочка услышала мой бессловесный призыв:

– Пап, а дельфины в Москвариуме чистят зубки?

Я включил Чемпиона Отцовского Обаяния – ты же сама говорила, что, при желании, я могу обаять кого угодно, а сейчас от этого зависела моя судьба.

– Конечно! Но сами чистить они не умеют – у них же нет ручек. Поэтому утром приходят уборщицы со швабрами. Все дельфины выстраиваются в ряд и открывают рты…

– Да-а-а?

Глаза Катёнка округлились от изумления, рот распахнулся. Моя маленькая наивная девочка – вот кого легко обмануть! Ее, но не тебя: ты прекрасно поняла мой отвлекающий маневр и мгновенно среагировала:

– Катя, Москвариум на сегодня отменяется. Заболела бабушка Зоя. И папе надо ехать к ней. Чтобы полечить ее. Помнишь, как ты болела ветрянкой? Как тебе было плохо, и я долго-долго сидела у твоей кроватки?

Сильный ход! Поздравляю, твоя форс-мажорная ложь оказалась на порядок удачнее моей, тебя не остановило даже дочкино разочарование: она уже сто лет как мечтала об этом чертовом шоу дельфинов, только о нем и говорила. Но тебе было важнее наказать меня. Все-таки ты стерва, Танька!

Бедный Катёнок, она не могла поверить в грандиозный облом мечты.

– У бабушки Зои вчера совсем не было пятнышек!

Но ты не собиралась отступать: папа должен уехать и все! Я попытался вмешаться:

– Тань, может, я все-таки…

– Нет! – ты даже взвизгнула от ярости. – Не может! Ты сейчас же уедешь!

В твоей картине мира, я должен был страдать, чтобы в полной мере осознать глубину собственной подлости, а бедная Катя просто попала под раздачу.

– Извини, Катёнок, мы с тобой сходим в Москвариум в следующий раз!

– Па-а-ап, но ты же обеща-а-ал! Ты всегда так говоришь: в следующий ра-а-аз. Я хочу сегодня!

Дочка состроила плаксивую рожицу и топнула ножкой от обиды. Тань, неужели тебе не противно мучить ребенка только для того, чтобы свести счеты со мной? Но ты была непреклонна.

– Катя, перестань капризничать! Ты уже взрослая и должна понять. Дельфины могут подождать. А бабушка Зоя не может!

Катёнок надулась, на ресницах заблестели слезы. Она рванулась прочь из комнаты и громко хлопнула дверью, в этом дочка вся в тебя – обожает выставлять на показ свое дурное настроение.

– Зачем ты так? Я бы мог сходить с ней: Катя так ждала этого шоу. А вечером я уеду, если тебе так хочется.

Но ты ощерилась, как разозленная кошка:

– Не изображай из себя доброго папочку на фоне злой матери. Ты предал Куську так же, как и меня, и сына. Убирайся, видеть тебя не желаю!

Я снова упустил момент, когда в дверях нарисовался Данька – наш взрослый сын, который уже перерос меня.

– Привет, родственнички. По какому случаю хайп? Мелкая вся в соплях, вы тут искрите между собой. Что случилось?

– Ничего не случилось. Просто папа уезжает к бабушке Зое, – теперь эта версия прозвучала совсем правдоподобно, я бы и сам легко поверил. – Данила, ты сегодня сможешь съездить с сестрой в Москвариум?

– Не, мам, не получится, – лениво зевнул Данила. – Мне реферат надо лабать, а то до зачета не допустят. А что, из-за папиного отъезда завтрак отменяется? Пожрать совсем не дадут?

– Иди на кухню. Я сейчас что-нибудь приготовлю.

Данька, продолжая сладко зевать, ушел, и мы снова остались наедине – два врага на поле семейной брани.

– Сейчас же собирай вещи, – приказала ты усвоенным от отца командирским тоном, – и отправляйся к своей любовнице! Ты ведь именно этого хотел!

Черт, неужели ты сама веришь в тот бред, который несешь, солнышко?

– Если б я хотел, то давно ушел бы, но я остался с вами. Тань, может, мы все-таки поговорим без эмоций, как взрослые люди: обсудим проблему, найдем приемлемое решение?

Но ты уже все решила – тебе, видите ли, физически противно находиться рядом с предателем и ублюдком, и я должен уехать, потому что так будет лучше для всех и, в первую очередь, для детей.

– А с чего ты решила, что детям будет лучше без отца? – возмутился я. – Ты у них спросила? Ты прикрываешься интересами детей, а поступаешь так, как выгодно тебе.

Черт, зря я это сказал, случайно вырвалось! Я покусился на самое святое: усомнился в Великом Благородном Бескорыстии Матери! Сейчас начнется! Я увидел, как сощурились от ненависти твои глаза, поджались губы, и ты, оскорбленная в лучших чувствах, гневно зашипела:

– Много ты думаешь о детях? Для тебя дети хороши, только когда они не мешают. Ты не имеешь ни малейшего представления, чем они живут и что им нужно!

Тут уж вспылил я:

– Я не имею представления? Еще как имею! В прошлом месяце новый комп для Даньки – пятьдесят три тысячи, джинсы и зимняя куртка – еще двадцать с лишним. Детский сад для Катёнка… Продолжать? Я вкалываю с утра до ночи, чтобы обеспечить вас. Или ты считаешь, что деньги падают с неба? Нет, солнышко, это я их зарабатываю, в нашей конторе не платят за дружбу с руководством, как в твоей долбанной галерее.

Ты снова затянула любимую песню из своего репертуара, что я все перевожу на деньги и откупаюсь от детей вместо того, чтобы заниматься ими. Как же достала эта сраная материнская демагогия! А закончилось выступление уже знакомым припевом: «собирай манатки и убирайся, прихватив, к слову, свой мерзкий подарок». Черт, лучше б я вообще ничего не дарил!

Я сделал еще одну попытку:

– Тань…

Но ты уже выскочила из комнаты – ты всегда убегаешь, когда заканчиваются аргументы. Что ж, если хочешь, я уйду – не навсегда, конечно, на время, пока ты не остынешь. Сколько тебе потребуется, чтобы включить мозг: дня три? Неделю? Зависит от того, сколько денег осталось у тебя на карточке… А я пока перекантуюсь у матери. Мать сразу же поймет, что мы поругались, придется объясняться. Или снять номер в отеле? А если поехать к Миле – устроить грандиозное прощание? Черт, Милу придется бросить; обидно до соплей, но семья есть семья, и это святое.

Когда я заглянул на кухню попрощаться, вы втроем сидели за завтраком – этакая идиллическая семейная сценка! Меня ты даже не подумала позвать к столу; окей, позавтракаю в кафе.

– Ну, все, пока, – я, как мог, постарался придать голосу бодрое звучание, – я поехал. Буду периодически позванивать. Не скучайте без меня.

– Пап, а ты когда вернешься? – спросила расстроенная дочка.

– Думаю, через недельку. Если все будет нормально.

Но по твоему свирепому взгляду я понял, что нормально не будет. Что ж, посмотрим, солнышко.