Читать книгу Непрощённое воскресенье - Елена Касаткина - Страница 6

Старая, покрытая древесными бородавками айва в ожидании приговора обречённо опустила утыканные кое-где жёлтыми плодами ветки. Решение уже принято – завтра дерево спилят. Старое и больное. Никому не нужное.

Любовь Филипповна сорвала последние плоды, положила в таз. Десять штук. А ведь ещё лет пять назад урожай был таким, что и в семь вёдер не вмещался. А какое из гуты варенье она варила – ууууу, пальчики оближешь. Десять штук – ни туда, ни сюда. Гута. По-русски – айва, но все почему-то называли дерево на молдавский манер, хотя молдаваней в семье не было. Просто красивое слово, тягучее, вкусное – гута.

Почти весь сентябрь плюс 23—26. Для Молдавии обычное дело. Улица вдоль домов под вечер тихая. Где-то лает собака, кричит детвора, но это далеко, фоном. Слышно, как падают в саду яблоки, и чувствуется забродивший запах опавшей сливы. И вдруг ветерок. Подхватил пожелтевшие и уже успевшие высохнуть листочки, зашуршал ими по земле. Так шагает осень.

На несколько секунд Любовь Филипповна залюбовалась разноцветьем остролистых георгин. О-го-го, какие вымахали! Последние в этом году. А всё её руками, любовью и заботой достигнуто. Хотела утром срезать, отнести на рынок, да пожалела. С такой красотой расстаться – рука не поднимается. Впервые с ней такое. Сентиментальной становится. Видимо, стареет. Ушла в дом, вернулась с ножом, полоснула, один другой, третий, собрала в букет.

Воскресное чаепитие в беседке начинается с водружения на стол пыхтящего и готового прыснуть из носика-краника кипятком самовара. Огромный мутновато-бронзовый господин важничает, пыхтит разогретыми боками. На самом верху, в углублении «короны» восседает розовощёкая Матрёна. Красное платье и платочек сшиты руками Любови Филипповны.

В углу беседки на продавленном временем кресле оставленные без внимания самодельные квадратные пяльцы. Огромные. Натянутое полотно на четверть расшито цветными нитками. Рисунок ещё непонятен, но уже можно догадаться, что это будут не просто цветочки, каких вышита уже целая коллекция, а что-то монументально-жанровое. Поверх вышивки – журнал с картинкой, на ней всадник, нет, всадница на коне. Канва расчерчена, и в нижней части уже угадываются ноги лошади. Рядом с креслом корзина, в ней мотки цветных нитей – краски художницы Любови Филипповны. Но сейчас у неё роль другая.

Голубая в крапинку клеёнка, вспорхнув, ложится на стол, вздувается посередине пузырём, который тут же исчезает под разглаживающими движениями хозяйки. Туда-сюда, туда-сюда. На столе появляется сначала чайный сервиз, затем креманка с вишнёвым вареньем, свежим, этого года, и вот наконец главное блюдо – пирог. Сегодня с картошкой. Картошку (обязательно сырую) Любовь Филипповна режет на кубики, солит, обильно перчит и кладёт на раскатанный пласт теста толстым слоем. Сверху другой пласт потоньше, скрепляет по бокам и в печь. Хорошие пироги у неё получаются. Вкусные.

Сегодня не обычное чаепитие, сегодня оно праздничное. Приезжает её Юрочка. Старший из сыновей. Юра учится в железнодорожном институте в Днепропетровске. Последний годочек. Отличник! Гордость! Весь в отца. По его стопам пошёл. Василий вот уже много лет перегоняет поезда. Практически всю жизнь. Хорошая профессия – машинист. Нужная. Возможно, что именно она уберегла Васеньку от пули фашистской. Хоть и рвался он на фронт, но машинистам бронь давали безоговорочно. Да бронь-то эта, только людям несведущим кажется спасением, а на самом деле, риска не меньше, а то и поболе будет. Сколько раз под бомбёжками вражескими «гнать» приходилось. Это в бою у тебя оружие в руках – стреляй, защищайся, нападай, а когда ты эшелон гонишь со стратегически важным грузом, и от твоей жизни сотни других жизней зависят, а то и ход войны в целом, то ты беззащитен перед врагом. Да, война! Уродливая, безжалостная штука! Даже вспоминать страшно. Но пережили, всё пережили: и немцев, и румын проклятых. Зверствовали и те и другие, последнюю еду отбирали. Придут, всё выгребут подчистую, а у неё дети мал мала. Но милостива судьба, милостива. Может за все её страдания в той, прежней, бездетной жизни сжалилась, уберегла деточек малых. Всех уберегла: и Томочку, и Юрочку, и Толика с Шуриком. И Люсю… Люсю.

Люся родилась в сорок втором. Узнав об очередной беременности, Люба схватилась за голову. Выносить ещё одного ребёнка, когда эти-то с голода пухнут, на одних картофельных очистках живут.

Что же делать? Можно обратиться к повитухе, та умеет травками разными и припарками провоцировать выкидыш, но не могла, не могла Люба решиться на это. Перед Богом не могла. Ведь слово дала, тогда ещё, на берегу, когда впервые остервенело, до исступления отдавалась Васе. Слово, что если Господь сжалится и подарит ей радость материнства, то, сколько бы ни дал, всех выносит и на ноги поставит. И слову этому была верна.

Люся родилась в Унече. На восьмом месяце беременности Любу вместе с детьми эвакуировали в Россию. Маленький черноволосый карапуз помог выжить остальным детям. Грудным молоком Люба выкармливала не только новорожденную, но и всех остальных детей.

Задумалась Любовь Филипповна, погрустнела и пропустила момент, когда взвизгнула скрипка – калитка. По бетонной дорожке к беседке прошествовал тёмный силуэт мужчины, высокого, стройного. Увидев в тусклом свете облепленного комарами и мошками фонаря мать, Юра приподнялся на цыпочки и, осторожно ступая, приблизился сзади. Большие руки нежно обхватили ссутулившиеся плечи. От неожиданности Любовь Филипповна вздрогнула:

– Юрочка! Сыночек!

– Извини, мать, напугал.

От сына пахло пряным ароматом незнакомого одеколона. Любовь Филипповна уткнулась носом в отворот пиджака.

– Как же от тебя хорошо пахнет. Что за одеколон такой? Дорогой, небось?

– Мам, для меня самый лучший аромат – это запах твоих волос, – чмокнул в сухую щёку, – ну и пирогов, конечно. Как же мне их не хватает, там, в общаге.

– А я тебе напеку завтра гору, возьмёшь с собой и друзей угостишь.

– Это хорошо, но на месяц-то их всё равно не хватит.

– А ты приезжай чаще.

– Чаще не получается, увы. И так еле вырвался на денёк.

– Понимаю, сыночек. – Любовь Филипповна нежно погладила тыльной стороной ладони Юру по щеке, ещё раз вдохнула сладковатый аромат и, не поворачивая головы, крикнула в сторону дома: – Вася!

Тяжёлые шаги не заставили себя ждать.

– Ух, ты! Сынок! – Василий Евстафьевич протянул широкую ладонь. Рукопожатие получилось крепким, сын ни в чём не уступал отцу, та же косая сажень в плечах, тот же глубокий взгляд, та же смоль в волосах. Похожи, ой, как похожи, только время добавило старшему немного седины, припухлости под глазами и глубже прорезало носогубные складки.

Следом за отцом на пороге показалась юная девица.

– Нина, зови Шурку, Юра приехал.

Высокая девушка с вытянутым лицом и чёрными, взбитыми в паклю волосами, старательно уложенными в «плетёнку», улыбнулась брату, обнажив сочные выпуклые дёсны с рядом крупных, плоских, белых зубов. Верхняя челюсть девушки выдавалась вперёд, что портило впечатление и давало повод сверстникам подтрунивать, называя улыбку «лошадиной».

Через пять минут семья Василия Погоды в неполном своём составе собралась за столом. Как же хорошо! Усеянный бриллиантовой пылью звёзд небосвод замер в восторге. Бледная луна ласкает мягким светом, скучающе смотрит одним глазом. Время, убаюкиваемое светлячковым стрекотанием, течёт медленно, размеренно.

Чай приятно пить молча, вдыхая его терпкий аромат, к которому настырно примешивается запах запечённого теста, тёплого картофеля и ещё чего-то еле уловимого. Ах, да! Так нежно пахнут плоды айвы или гуты (кому как нравится) в тазу, оставленном возле кресла.

От вкрапления молдавских слов русский язык становится богаче, интересней. Чистую молдавскую речь теперь можно услышать только в деревне и то не в каждой. Город давно уже обрусел, чистокровных молдаван почти не встретишь. Некогда аграрную Бессарабию понаехавшие россияне очень быстро превратили в цветущую индустриальную Молдавскую республику.

– А где Толик? – Юра отложил недоеденный кусок пирога на тарелку.

– На танцах. Говорила ему, приди пораньше, брат приехать должен, так нет же, танцульки ему, видите ли, важнее.

– Да ладно, мама, ну что такого, всего-то месяц не виделись. Придёт, куда он денется.

– Что-то не нравятся мне эти его задержки… – недовольно поджала губы Любовь Филипповна. – Ох, не нравятся. Чует моё сердце…

– Да зазноба там у него появилась, – прочавкал набитым ртом вихрастый паренёк. Гребень, вздыбившейся ввысь тёмно-русой чёлки, подрагивал при каждом движении челюсти. Непослушные, неподдающиеся укладке волосы торчали так, будто всю ночь парень спал лицом в подушку. Столь вызывающая причёска хоть и придавала внешнему виду Шурика определённую долю дерзости, но неизменно вызывала смех у девчат. А ведь Шурик уже достиг того возраста, когда мнение девушек становится важнее и материнского и своего собственного.

– Да вот же он, – кивнул в сторону калитки Василий Евстафьевич. Незакрытая створка беззвучно впустила влюблённую парочку. Счастливый Толик держал за руку симпатичную, темноволосую девушку в простеньком ситцевом платьице в цветочек.

– Мама, это Женя.

– Женя? – Любовь Филипповна кинула беглый взгляд на хрупкую девушку и демонстративно отвернулась, как будто собственное отражение в самоваре было ей гораздо интересней. Никелированная поверхность смешно вытягивала худое лицо, разводя в стороны глаза и изгибая линию носа в уродливую дугу, одна бровь переползла на лоб, вторая опустилась на щёку, а тонкие губы нырнули в низ подбородка.

– Мы собираемся пожениться, – твёрдо, безапелляционно, с вызовом.

– Что?! – Любовь Филипповна оторвала взгляд от самовара и уставилась на сына. – Что вы собираетесь?

– Пожениться, – менее уверено.

– Пожениться? – грозно повторила мать.

– Ну да.

– Это кто так решил? – насмешливо спросила Любовь Филипповна, продолжая игнорировать спутницу сына.

– Мы… я… – стушевался Толик.

– А женилка выросла?

Хрупкая девушка по имени Женя вспыхнула, вырвала ладошку из руки кавалера и метнулась в сторону выхода. Пригвождённый материнским взглядом Толик так и остался стоять на месте.

– Мам, ну ты чего? – Юра поднялся из-за стола и поспешил за девушкой.

Разглядеть в тени колышущихся от ветра деревьев ускользающую фигурку удалось не сразу.

– Женя, постойте!

Девушка замедлила шаг и обернулась. Прищур болотного цвета глаз гневно отсверкивал желтизной. Дующий в спину ветер раздербанивал волосы, надувал фонарики рукавов и полоскал подол платья. На миг Юре показалось, что вот-вот новый ветряной поток подхватит хрупкую фигурку и унесёт в далёкие дали. Поддавшись малопонятному порыву, он схватил девушку за руку и прижал к себе.

– Не уходите!

Девушка молчала, тихо дышала ему в предплечье, даже не пытаясь освободиться из неожиданных объятий.

– Пойдёмте, а то пироги остынут. – Взял за руку уверенно, сжал широкой ладонью тонкое запястье и потянул за собой.

Она пошла. Почему? Сотни раз после она задавала себе этот вопрос и сотни раз, зная ответ, печально пожимала плечами.

Кого же ты обманывала, мама?

***

Раз-два-три, раз-два-три. Лёгкий шифон развевается, взлетает, словно крылья бабочки, белые горошины мелькают с такой скоростью, что начинает рябить в глазах.

– Уф! – Женя опустилась на изогнутую дугой скамейку. – Голова кругом!

– Не удивительно, – раздражённо буркнула Рита, просидевшая весь танец на скамейке.

– Ну, а ты чего сидишь? – как будто специально, чтобы позлить Риту, спрашивает Женя.

– Так я же не умею, как ты, глазами сверкать.

Упрёк отчасти справедливый. В отличие от подруги Жене редко приходилось скучающе просиживать танцы. Как только девушки входили в «клетку», кавалеры выстраивались в очередь, чтобы с ней потанцевать. Лёгкая, грациозная, она порхала по периметру танцевальной площадки, почти не касаясь бетонного пола. Риту, которой от рождения досталась тяжёлая и внешне нескладная фигура, парни обделяли вниманием и на танец приглашали больше за компанию. И глаза! Да, глаза у Жени! В них был какой-то секрет, они не просто блестели, они сверкали, как драгоценные камешки, всеми своими гранями.

Женская дружба – вещь непонятная, загадочная, клубок самых разных чувств и эмоций. Особенно, когда дело касается мужчин. Завидовала ли Рита Жене? Наверняка. Но прятала, давила в себе это чувство, понимала – без подруги её шансы завести отношения почти нулевые.

Рита придирчиво посмотрела на товарку. И что в ней такого? На что так падки парни? Ну глаза блестят, ну и что? Разве это так важно? Тонкая, как палка, ни сиськи, ни… то ли дело она, Рита, есть за что, как говорится, подержаться. И что им вообще надо?

Рита взмахнула тяжёлой гривой волос и насупила и без того сросшиеся на переносице брови.

– Ну, кого сегодня приворожишь?

Женя обладала удивительной, непонятно откуда взявшейся способностью – стоило ей взглянуть на понравившегося парня и тот, не видя ничего и никого вокруг, тут же начинал за ней ухаживать, так что с танцев девушки всегда уходили в сопровождении кавалеров. Рите за счёт подруги в кавалеры доставался товарищ приворожённого парня.

– А вон тот, блондинчик, как тебе?

Рита посмотрела в сторону красивого высокого парня в светлом клетчатом пиджаке. «Пижон», – завистливо поморщилась и перевела взгляд на его друга.

– На какого-то артиста похож.

– Да. Красавчик! – Женя сверкнула глазами в парня и отвернулась.

– Можно вас пригласить?

На танцплощадке, прозванной за бетонно-сетчатое ограждение в народе «клеткой», толкалось человек тридцать. В полумраке слабого освещения его глаза казались небесно-голубыми.

– Алексей, – представился так, будто и не имя это вовсе было, а титул.

«Царь, не меньше», – мысленно хохотнула Женя и, откинув голову назад, закружила, отдавая всю себя музыке, вальсу.

Парк имени Максима Горького – главное место встреч и развлечений для жителей небольшого молдавского городка Бендеры. С утра для стариков, днём для мамаш с детьми, ну а вечер целиком и полностью принадлежит молодёжи.

Дом Жени расположен совсем рядом, в ста метрах от парка, хватит и трёх минут, чтобы дойти. Даже обидно, ведь все провожания в этом случае теряют свою привлекательность. И словом не успеешь обменяться с новым кавалером, а уже на тебе – пришли. Если кавалер не особо нравится и надо как-то от него отвязаться, тогда близость к дому выручает, но сегодня другой случай. Оба парня: и Алексей (тот, что для Жени), и Сергей (тот, что для Риты) – девушкам понравились. Хотелось продолжить общение, а чтобы хорошо узнать человека, нужно время, тут трёх минут явно недостаточно. На такой случай у них с Риткой есть хитрый план – надо выйти не через центральный вход, а повернуть налево, где есть другой, боковой, выход. Если пойти этим путём, то придётся огибать целый квартал жилых построек, а если ещё и идти медленно, не торопясь, то время в пути растягивается минут на сорок. Мать, конечно, будет ругаться, ну да в первый раз, что ли?

Есть у подруг и ещё одна хитрость – недалеко от бокового выхода находится магазинчик, в котором продают всякую мелочь: сигареты, спички, ну и конфеты с шоколадками. «Седьмой» магазин (никто не знал, существует ли на свете шестой и восьмой, но про этот все говорили – седьмой), и был тем самым проверочным местечком. Если кавалеры проходили мимо, не заходя в него и не купив им конфет, то такие ухажёры сразу же теряли свою ценность и на дальнейшие отношения рассчитывать уже не могли. Исключений ни для кого не делали, и потому у Алексея с Сергеем шанса увильнуть от подобной проверки тоже не было.

Женя с азартом ждала момента, когда они поравняются с магазином. Вот они уже почти у дверей… и тут Рита выпалила:

– Что-то сладенького хочется!

Это было не по правилам. Подсказывать, а тем более подталкивать к действиям парней, означало всё испортить.

– Подождите здесь, мы быстро. – Парни торопливо скрылись в дверях.

– Ты всё испортила, – Женя недовольно посмотрела на подругу. – Зачем?

– Не знаю, – соврала Рита, которой на самом деле не хотелось терять нового ухажёра. Женьке хорошо, у неё отбоя от парней нет, и ей плевать на то, чего хочет Рита. А Рита хотела, очень хотела нормальных отношений с провожаниями, охами и ахами и, конечно же, поцелуями.

– Что-то долго их нет? – поёжилась Женя.

– Может очередь?

Наконец двери открылись, и на пороге с победоносным видом показался Алексей с небольшим бумажным кульком в руках. Он лихо спрыгнул с крыльца и протянул Жене свёрток.

– На.

– Что это? – подозрительно оценивая размер кулька, спросила Женя.

– Конфеты, вы же хотели сладенького.

Бросив быстрый взгляд на Риту, Женя раскрыла и заглянула внутрь свёрнутого воронкой бумажного пакета. В раскрывшемся зеве кулька толкались сахарными боками дешёвенькие конфеты – «Горошек».

– На, – насмешливо глядя на подругу, протянула угощение Рите. – Ты же хотела сладенького. А у меня что-то живот разболелся.

Как не хотелось Рите отношений, но такого даже она принять не могла. Выбрать самые дешёвые конфеты, которые продавцы стараются всучить покупателям на сдачу, так как их никто не покупает… уж лучше бы они прошли мимо.

– Ребят, вы извините, но я домой, что-то, правда, плохо себя чувствую. – Женя театрально прижала руку к животу. – Провожать не надо, я тут рядом живу.

Она схватила Риту за руку и побежала к центральному входу, оставляя незадачливых ухажёров недоумевать в тени разбитого фонаря.

– Фу, – Женя с отвращением бросила пакет в тяжёлую чугунную урну на красиво изогнутых ножках. – Такой дешёвки даже эта урна не заслуживает.

– Точно. А ты видела, какие у него сигареты?

– На себя не скупится, это да. Фу, – Женя вытерла руки о платье, стараясь избавиться от неприятного чувства.

– А ещё они перед этим в кусты ходили, и руки не помыли, – прыснула в ладошку Рита, которая отличалась своеобразным чувством юмора, таким же неуклюжим, как и она сама. Впрочем, Женю подобное остроумие не смущало, любая глупость, сказанная, как к месту, так и не совсем, вызывала у неё приступ безудержного смеха, поэтому слова подруги были поддержаны раскатистыми разливами девичьего хохота.

– Вот теперь у меня действительно живот заболел, – согнувшись пополам, проикала Женя и, чтобы успокоиться, набрала в лёгкие воздух.

Тихий оклик «Женя», прошелестевший где-то совсем рядом, заставил девушку замереть.

– Ой, – оторопела Рита.

– Можно вас проводить? – худой взлохмаченный парень нелепо смотрелся в широченных поношенных штанах. Модный некогда фасон брюк шёл в основном парням статным, крепким, а не таким «живым мощам», как этот.

– Здрасти, приехали, – окатила недовольством смущённого парнишку Рита. – Ты ещё кто такой?

– Меня Анатолием зовут. – Парень не отрывал глаз от Жени.

– Вот и катись отсюда, Анатолий, – окрысилась Рита.

Застывшая на вдохе Женя резко выдохнула и, не обращая внимания на грубость подруги, спросила:

– Откуда ты взялся?

– Я шёл за вами.

– Зачем? – вскинула брови Женя.

– Вы мне нравитесь, – парень залился краской. Это смущение было таким искренним, что девушке стало немного жаль его.

– Разве вы меня знаете?

– Я вас давно приметил… хотел пригласить… на танец… но…

– Что?

– Не успел, – лицо парня пылало.

Последняя фраза вызвала у Риты нервный смешок, а у Жени слабую улыбку.

– И что ты хочешь, Анатолий?

– Вот, – парень резко протянул руку, и Женя почувствовала, как что-то твёрдое и плоское упёрлось в её ладонь. Она с интересом посмотрела на лежащий в её руке предмет. С жёлто-зелёной бумажной обёртки на неё смотрело лицо маленькой девочки в платочке. Шоколадка «Алёнка». Что-то тёплое разлилось в душе, смешалось с шелестом листвы молодого дуба, с терпким запахом самшитовых кустарников и ароматом роз на центральной клумбе.