Читать книгу Крысиная ненависть - Елена Касаткина - Страница 4

На солнце случилась очередная огненная вспышка, и поэтому закат выдался изумительным.

Она как будто знала, как будто предвидела. А что? Может это ей художественное чутьё подсказало. Иначе как объяснить свалившееся ниоткуда щемящее желание творить. Последнее время такое с ней нечасто случалось. Отвлекали отношения. Сложные, непонятные, изнуряющие. Как ей, человеку с вечной потребностью, какой-то жизненной необходимостью любить и постоянно говорить об этом, справляться со своими эмоциями? Словно демон какой-то провоцирует её, а иначе убьёт, размажет, превратит в вату, сделает безвольной и не чувствующей боли. Она не может без него, без своего чувства любви. Любить. Это важнее, чем когда любят тебя?

После того, как она увидела их сидящими так близко друг к другу, что плечи и бёдра сомкнулись в лёгком касании словно в поцелуе, с ней случилась контузия. Или что-то в этом роде. Потому что она продолжала всё видеть и слышать, но не понимала, что происходит. Небольшой старенький томик Бродского в его руке. Её ресницы томно опущены, взгляд тонет в творческих исканиях поэта русской культуры. Пошлая картинка о возвышенной любви, трепетной нежности и… подлой измене.

«Не бойся, если вдруг тебя разлюбят, куда страшней, когда разлюбишь ты…»

Да? Это кто писал? Он сам через такое проходил?

А что там у Бродского?

«Вместе они любили сидеть на склоне холма. Оттуда видны им были церковь, сады, тюрьма. Оттуда они видали заросший водой водоём. Сбросив в песок сандалии, сидели они вдвоём».

Ксюша сбросила сандалии, и её ноги утонули в песке. Ну что ж, лечи подобное подобным. Ни тюрьмы, ни церкви, но остальное всё, как по заказу: заросший водоём, осока с неё ростом, склон холма с другой стороны. «А тюрьму и церковь – символы любви и брака…, – Ксюша зло усмехнулась, вспомнив приглашение на свадьбу, которое полетело в мусорное ведро вместе с кошачьим туалетом, – … потом нарисую».

Откинув косу за плечи, вынула из сумки клеёнчатое сиденье, бросила на песок, достала альбом и краски… Акварель. Природу она любила в акварели. Размытые полутона, перемешанные оттенки, влажный взгляд. Как это близко её теперешнему состоянию. Она присела. Сначала надо насмотреться. Прочувствовать краски. Пропитаться настроением природы. Стать её частью, стать своей. Ксюша замерла.

Сзади послышался шорох и через минуту из кустов вывалился человек. Мужчина дёргал непослушными руками ремень на брюках и нервно сжимал коленки. Его смешно покачивало в разные стороны. При каждом шаге заносило. Он пытался справиться со своим состоянием, но состояние не слушалось, кренило в бок, угрожая падением. Однако падения не происходило, в последний момент мужчина успевал-таки коряво выставить ногу вперёд, и его тут же отбрасывало в другую сторону.

– О! – пьяный визитёр наконец-то заметил девушку. – Ты чего тут… – пробухтел, вращая кашу во рту.

Ответить Ксюша не успела. Мужчина, схватив рукой мотню, согнулся в странный полубоковой угол и, медленно подняв ногу, шагнул. Раз, другой. Он торопился. Он, как сам, наверное, думал, бежал, и этот бег был настолько комичным, что Ксюша громко рассмеялась ему вслед.

Когда хаотично передвигающаяся фигура исчезла из виду, девушка достала из коробки карандаш и принялась делать набросок. Руки будто ждали этого момента, будто соскучились. Линии получались точные, выверенные. Удалось передать и дуновение ветерка, и направление течения. Ксюша достала бутылочку с водой, облила ею лист, остатки вылила в стаканчик, обмакнула в него кисти, открыла краски. Какой цвет выбрать первым? Для неё это всегда был самый трудный момент – угадать.

Всё-таки розовый. Им оттенить все остальные.

Это было здорово. С самого первого касания кисти к бумаге, она забыла обо всём. Где-то там, в совершенно другом мире, остались и горечь разочарования, и муки обиды. Всё это теперь не имело никакого значения. Она творила. Она вливалась в то блаженное состояние покоя, которое буддисты называют нирваной. Здесь ей было хорошо, она была счастлива.

– Зачем мне это? Я собираюсь стать врачом, а не художником, – оправдывалась Ксюша, когда выяснилось, что она прогуливает занятия в художественной школе.

– Нет, ты будешь ходить, – настаивала мать. – Я за что деньги плачу?

– Так не плати.

– Что значит – не плати, что значит – брошу? Четыре года проучиться и бросить за полгода до окончания? Нет, ты будешь ходить. Хотя бы ради «корочки». Я теперь сама тебя буду сопровождать, как маленькую.

– Ну вот ещё.

– А вот так. – Мать хлопнула рукой по столешнице, а это означало, что настроена она серьёзно и лучше ей не перечить. Ксюша отвернулась к окну. – Ты мне ещё спасибо скажешь. Вот увидишь. Никогда не знаешь, где и что тебе может в жизни пригодиться.

Вот и пригодилось. Спасибо, мама.

Сзади снова зашуршало.

Да что ж он всё не угомонится?

К шуршанию добавился тонкий противный писк, как будто кто-то водил пенопластом по стеклу.

Что это? Плеск воды, может где-то рыба…

Она не успела додумать. Резкая боль в затылке, и слёзы брызнули из глаз. Она вскрикнула, на миг стало легче, её отпустили. Что-то мелькнуло перед глазами и обвило шею, дыхание перехватило, сердце затрепыхалось и… успокоилось.