Читать книгу Салат из одуванчиков - Елена Касаткина - Страница 4

Лучше всего есть апельсин с друзьями, а может даже и с врагами. Чистить, впиваясь когтями в кожу, чтоб она брызгала, и смеяться от этого, а потом делить на дольки, раздавая каждому, и желать счастья, здоровья, ну и остального, что обычно желают на Новый год.

Как и все дети Дора обожала Новый год. Не только за подарки, которыми в течение года её особо не баловали, но и всеобщим разгульным весельем.

Этот Новый год был особенным. Гуляли за городом. Большой весёлой компанией. Вскладчину сняли небольшой дом, одну комнату выделили детям, во второй отрывались взрослые. Было много конфет и лимонада, но Дору привлекали ярко-рыжие шарики, которые горкой лежали в неглубокой стеклянной вазе. Пока остальная детвора набивала рот конфетами, Дора наслаждалась необычным экзотическим вкусом.

– Эй, ты, Брунгильда! – Длинный рыжеволосый пацан, который был самым взрослым среди них, впился в Дору злыми голубыми глазами. – Что это ты там лопаешь?

Генку Дора ненавидела, но ей приходилось терпеть насмешки и обидные клички, которые сыпались из Генкиного рта, как из решета. Генка был сыном маминого начальника и, когда однажды Дора пожаловалась на ненавистного мальчишку родителям, в ответ услышала лишь:

– Отстань, сама виновата.

Стало обидно. Ведь это были её родители. Её. Она ждала заступничества, ну ладно, пусть не заступничества, но хотя бы сочувствия. Даже если бы они просто погладили её по головке – тоже неплохо. Вроде, как на болячку подуть. Пусть и не лечит, зато боль утихает. Но ничего такого не было.

Урок Дора усвоила и с тех пор никогда родителям больше не жаловалась, и ничем вообще не делилась. Ни плохим, ни хорошим.

– Это апельсины, – Дора заискивающе улыбнулась.

– Я вижу, что апельсины. – Конопатый Генка направился в её сторону. – Жрёшь тут сама… Другим не надо, что ли?

– На, – Дора протянула шарик Генке, всё так же приветливо улыбаясь, что несколько озадачило задиру. Он взял из рук Доры апельсин, выгреб оставшиеся два из вазы и принялся сдирать с них кожу. Все три апельсина Генка съел сам, он громко чавкал, отрыгивал и растирал жёлтые брызги слюны по подбородку. Дору он больше не задирал и даже ни разу не назвал дурацкой кличкой «Брунгильда», которая досталась ей за цветастую ситцевую панамку. Яркий головной убор и самой Доре не нравился, но это был бабушкин подарок, и мама требовала надевать панамку в солнцепёк. Лето давно прошло, панамка спокойно отлёживалась в углу антресоли, а прилипшая кличка так и продолжала портить Доре жизнь.

Через час Генка покрылся красными пятнами, отчего страшно напугался и заверещал фальцетом, что Брунгильда его отравила. Среди гостей нашлась медработник тётя Оля, которая всех успокоила, назвав неожиданное покраснение «крапивницей», и пообещав, что пятна пройдут к утру сами, чем очень разочаровала Дору.

В десять часов детей уложили спать. Перед сном Дора, вспомнив «Отче наш», который постоянно читала бабушка, решила помолиться и упросить Господа, чтоб Генка умер от «Крапивницы», и после чего благополучно уснула.

Проснулась она от странного шороха. В комнате, где спали дети, сидели непонятные чужие люди, некоторые были в милицейской форме. Разглядела Дора и несколько человек из компании взрослых, но лица их тоже казались чужими. У медсестры тёти Оли были красные в чёрных разводах глаза и сбитая на бок причёска. Генкин папаша прижимал к груди Генкину мамашу, а та, уткнув лицо ему в грудь, всхлипывала и дрожала. Люди тихо переговаривались, женщина в милицейской форме что-то царапала в тетрадке.

Подробности произошедшего в новогоднюю ночь стали известны ей от Генки, который подслушал разговор родителей и из отдельных, выхваченных ухом фраз, воссоздал всю картину.

Шампанское, вино, водка – всё смешалось в единый алкогольный коктейль, который разогревал, веселил, будоражил. Праздничный угар набирал обороты, как вдруг выяснилось, что часть алкоголя забыли в гараже. Обрывать веселье, которое только вошло в стадию разгара, не хотелось, к этому моменту разгорячённая компания вошла в раж, вот и решили прокатиться до города, забрать забытый ящик водки и вернуться. Состояние «нестояния» никого не пугало и не останавливало, а даже наоборот придавало лихости. В старый «жигуль» набилось аж восемь человек. Женщины разместились на коленях у мужчин, за руль сел отец Доры.

Набитый до отказа автомобиль нёсся со скорость 200 километров в час, пока его не занесло на скользком повороте. Машину развернуло и выбросило на фонарный столб. Две женщины и один мужчина ещё до удара вылетели в открывшуюся дверь, что хоть и сильно покалечило, но спасло их от неминуемой смерти. Остальные впечатались в бетонный столб. Из пяти человек в живых осталась только красавица и хохотушка Людмила, у который через месяц должна была быть свадьба с Сашкой. Расплющенное всмятку Сашкино тело два часа выковыривали из искорёженного металла. Самой Людмиле, не считая ссадин и царапин, всего лишь оторвало ухо.

– И ещё она откусила себе кончик языка, – смаковал подробности Генка. – Так ей и надо! Она меня конопатым дразнила и ржала при этом. Думала, я ей прощу? Фигушки. Теперь ржать перестанет, язычок-то укоротило. А всё благодаря твоему папаше, Брунгильда.