Читать книгу Морок безумия. Следствие ведёт Рязанцева - Елена Касаткина - Страница 7

Решётки везде. На окнах, на дверях. Всё запирается. Посещения разрешены, но только под строгим надзором Алевтины Александровны Омжуйской, крупной, высокой, крепкой женщины предпенсионных лет, с грушевидным носом и пустыми глазами под тяжёлыми веками на каменном лице.

Она выводит их по одному в круглый зал с редкими кушетками вдоль стен. Громогласно выкрикивает фамилию. Посетитель встаёт, кивает. Смотрительница толкает пациента в спину и уходит.

Сегодня в приёмной их пятеро: две женщины, трое мужчин. Мужчины небритые и, кажется, давно немытые. Эти из «пограничных», потому обколотые, на местном жаргоне «притупленные». Родственники подсовывают им еду. Пахнет котлетами.

Есть «притупленному» тяжело – нарушена координация; ложка не попадает в рот, пюре вываливается на пижаму. У того, что на соседней кушетке, суп выплёскивается, стекает по подбородку, родственница выхватывает ложку, пытается кормить. Глядя на это, третьему родственники сами кладут в рот котлету, тот давится, выплёвывает, заходится в кашле.

Ни у кого из присутствующих это не вызывает отвращения, только бессильную жалость. У них всего 5 минут, больше и не надо. Долгий визит для всех утомителен.

Когда входит смотрительница, кто-то быстро засовывает в карман пижамы больного сигареты и что-нибудь ещё: яблоко или леденцы.

– Титус! – кричит Омжуйская, и человечек с профилем античной статуи скукоживается в бабуру и начинает трястись.

– Их бьют, – вполголоса произносит женщина с муреновыми глазами, провожая взглядом трясущегося сморчка, подталкиваемого в спину грозной смотрительницей.

– За что? – вскидывает ресницы маленькая хрупкая блондинка с дымчатым взглядом, когда дверь захлопывается.

– За всё. По поводу и без.

– Зачем?

– Чтобы выработать рефлекс страха.

– И тебя?

– Меня нет. Эти из буйного. С ними по-другому нельзя.

Маленькая женщина буравит глазами подругу. Потом опускает карие глаза и вздыхает.

– Несчастные люди.

– Несчастные? А что такое счастье? Ты уже знаешь?

Блондинка печально смотрит на подругу и молча пожимает плечами.

– А я теперь знаю.

Дверь в приёмную снова раззёвывается, впуская смотрительницу.

– Фёдоров!

Всё повторяется. Точь-в-точь. Пациент, спотыкаясь под толчками Алевтины Александровны, исчезает за дверью, родственники, опустив головы, уходят.

– Счастье – это как картина в стиле пуантилизм. При попытке подойти и рассмотреть, изображение вблизи распадается на множество цветных точек. Они как пиксели, просто набор холодной и тёплой, яркой и приглушённой красок на холсте. Вблизи контуры расплываются, плоскости переливаются одна в другую, словно высказанные нами ощущения чувства счастья, а смысл так и остаётся неточным и неуловимым. Такие картины обычно рассматриваются на расстоянии, на расстоянии они сливаются в полный сюжет. Так же и счастье. Лишь с расстояния прожитого, пережитого, нам становится вдруг понятно, что то, пережитое нами когда-то, и было счастьем.

– Ты сожалеешь о том, что сделала?

– Нисколько.

Дверь хлопает.

– Мастергардов! – строчит как из автомата смотрительница.

Мужчина с красным, будто только что обожжённым лицом щерится, подскакивает и торопливо семенит к двери.

На кушетке в углу двое. Мужчина и женщина. Взгляд мужчины потуплен, руки трясутся, он что-то мямлит, вжимаясь в дерматин кушетки. Женщина сидит прямо. Локоны серебристых волос зачёсаны назад. Она смотрит на мужчину с горделивым достоинством. В какой-то момент её взгляд меняется, всего на секунду в глазах появляется жалость, но тут же исчезает, и она отворачивается.

– Комиссарова! – кричит смотрительница, и женщина встаёт. Она идёт к двери с прямой спиной, высокая, дородная, и исчезает за ней с высоко поднятой головой.

Мужчина смотрит блуждающим взглядом, хватает бумажный пакет.

– Яблоки. – Он протягивает пакет в сторону двери, замирает, когда рука опускается, он встаёт и, пошатываясь, уходит.

Фрида провожает его мутным взглядом.

– Ты больше не приходи сюда. – Она встаёт. – Никогда.

Омжуйская появляется в приёмной, как привидение.

– Образцова.