Читать книгу Адвокат вампира - Елена Комарова - Страница 3

Прием был в самом разгаре, а кареты все прибывали и прибывали. Лакеи в горячке метались между гостями, шампанское томилось в ведерках со льдом, гул голосов отражался от зеркал, зрительно увеличивавших и без того огромный зал, и поднимался к высоким потолкам с позолоченной лепниной. Дамы сверкали бриллиантами, как райские птички, кавалеры в своих черных фраках и белых манишках напоминали пингвинов. По крайней мере, именно пингвины пришли на ум Ирен Адлер, когда она, подхватив с проплывавшего мимо подноса бокал, прокладывала себе дорогу к небольшой группе, окружившей леди Аскот, хозяйку вечера.

Леди Аскот, урожденной Мари Дюваль, в этом году исполнилось двадцать восемь. Злые языки утверждали, что полковник Аскот женился на девушке не из своего круга по причине прогрессирующего склероза (полковнику перевалило за семьдесят), что она годится в дочери его младшему сыну, и «помяните мое слово, душечка, она уморит старика через месяц». Прошло пять лет, и стараниями леди Аскот и благодаря состоянию ее мужа приемы в их доме стали украшением лондонского высшего общества. Получив приглашение, не явиться в назначенный день и час можно было только по причине собственной безвременной кончины, все остальные отговорки в расчет не шли.

Ирен принимали в доме леди Аскот. И сразу по прибытии в Лондон она нанесла визит в особняк на Парк-Лейн – возобновить знакомство и послушать сплетни о том, какие ветра нынче дуют в свете.

Покидая Англию немногим более года назад, Ирен Адлер не задумывалась о возможном возвращении. Она позволила эмоциям взять верх над разумом и купила в агентстве Ллойда билет в один конец до Нью-Йорка. Из Соединенных Штатов Америки она сперва собиралась уехать в Канаду, но передумала и вернулась в Европу. Сентябрь застал ее на Лазурном берегу Франции, октябрь она провела на озере Комо, а наступление ноября встретила в Вене. Именно в партере Венской Оперы, наведя бинокль на оркестр – действие на сцене навевало скуку, – она поняла, что пора в Лондон. Незаметно для нее время залечило душевные раны, а может, не время тому было причиной, а ее собственный легкий нрав. Вдруг ей отчаянно захотелось встретить Рождество в Англии, и чтобы непременно нарядить елку до потолка, и за окном чтобы шел снег, впрочем, кого она обманывает, снег в Лондоне на Рождество – такая же диковинка, как экспонаты Кунсткамеры в Санкт-Петербурге.

Оставив позади почти всех «пингвинов», Ирен задержалась на несколько секунд, чтобы ответить на приветствие какой-то пары – он с напомаженными редкими волосами и она в вульгарном оранжевом платье. Их фамилия вертелась в голове, но так и не вспомнилась окончательно, впрочем, на ослепительности улыбки временная потеря памяти никак не отразилась. Запив шампанским эту встречу, Ирен посмотрела по сторонам, ища, куда пристроить пустой бокал, и поймала чужой взгляд.

Юноша, почти мальчик, стоял у стены, заложив руки за спину и чуть выставив вперед ногу. Гладко зачесанные назад волосы в газовом свете люстр отливали золотом, яркие цвета наряда – в отличие от большинства гостей, он был не во фраке, а в чем-то пышном, иностранно-экзотичном – подчеркивали восковую бледность лица, на котором выделялись полные чувственные губы, алые настолько, что вряд ли такой цвет имел естественное происхождение. Юный гость леди Аскот, откинув назад голову, откровенно рассматривал Ирен, и это было почти неприлично.

– Мисс Адлер! – окликнула ее хозяйка бала и поманила веером. – Как я рада, моя дорогая, что вы пришли!

Леди Аскот занимала выгодную позицию: поднявшись на несколько ступенек по лестнице, она оказалась примерно на дюйм выше Ирен. Последовал положенный обмен любезностями. Как и многие другие, чье высокое положение было получено не по рождению, леди Аскот очень боялась выглядеть смешно или неприлично. Она строго следила за модой – на платья и театральные пьесы, на мужчин и поездки за границу, добившись безупречности не наличием вкуса, но упорным трудом. К Ирен леди Аскот испытывала двоякие чувства. С одной стороны, она восхищалась, с каким безразличием мисс Адлер относилась ко всему модному, руководствуясь только собственным мнением и вкусом. С другой – ее раздражала та легкость, с которой Ирен вписывалась в любое общество, – дар, недоступный леди Аскот. Отношение к ней самой Ирен было сродни любованию породистой кошечкой: можно погладить и послушать, как мурлыкают несколько сотен фунтов, но для ловли мышей такие существа абсолютно непригодны.

За пять минут леди Аскот рассказала почти обо всех гостях, заслуживающих более или менее пристального внимания. В их число попали лорд Дарнем, недавно вернувшийся из Египта, французский посланник, по слухам, недурно сочиняющий стихи, а также новинка сезона – прибывший откуда-то из Австро-Венгрии аристократ с труднопроизносимой фамилией.

Удачно уклонившись от знакомства с французом, Ирен все-таки была вынуждена улыбаться английскому египтологу. Когда тот заявил, что заочно уже знаком с мисс Адлер, та весьма удивилась, но потом с помощью наводящих вопросов узнала, что он женат на даме, с которой Ирен была дружна одно время. Заручившись согласием «драгоценной мисс Адлер» на посещение будущей выставки в Британском музее, лорд Дарнем откланялся и с исключительной ловкостью ввинтился в толпу.

Ирен рассеянно обвела взглядом огромную залу и собравшихся в ней гостей, задержавшись на одном из них. Наверху парадной лестницы стоял человек, которого она знала – как знают все друг друга в этом обществе. Богач, коллекционер, мужчина поразительной красоты, мистер Дориан Грей, единственный, кто мог бы позволить себе проигнорировать приглашение леди Аскот, будь его на то желание, и чье присутствие добавляло приему еще больше блеска. Ирен отметила про себя, что он совершенно не изменился с последней встречи, случившейся, кажется, два года назад. Два года – небольшой срок, особенно для джентльмена, заботящегося о своем здоровье, но это совершенство слегка пугало…

Из-под ее локтя вынырнула рука, блеснула бриллиантом в перстне, тонкие бледные пальцы с ухоженными ногтями обхватили ножку бокала. Ирен повернула голову.

– Нижайше прошу простить меня за манеры, – сказал гость леди Аскот, бледный юноша с алыми губами. – Могу ли я предложить вам… – и он протянул Ирен бокал, чуть оттопырив мизинец с красующимся на нем перстнем.

– Благодарю, – слегка кивнула она, пользуясь возможностью рассмотреть незнакомца. Длинные прямые волосы на самом деле были не золотистыми, как ей показалось вначале, а платиновыми, и, когда юноша на миг обернулся, Ирен отметила, что они почти достигают талии. Это не было в моде в Лондоне, да, пожалуй, и нигде, и вряд ли кто-то еще среди здешних гостей мог позволить себе подобную прическу… и почти варварски роскошный наряд, который на любом другом смотрелся бы вульгарно, но удивительно подходил юноше. На тонком одухотворенном лице не было ни морщинок, ни родинок, вероятно, что и бритва еще не касалась ровной кожи. Глаза, карие, какие нечасто бывают у столь светлых блондинов, улыбались, но в их глубине таился необычный огонек.

Прерывая ставшую уже неприличной паузу, юноша старомодно шаркнул ножкой и представился. Первую половину его фамилии Ирен разобрала без труда, последняя тоже была довольно простая, но вместе части звучали чудовищно, и от попытки запомнить этот набор звуков Ирен отказалась.

– А я слышала о вас, граф, – сказала она, назвав свое имя в ответ. – Леди Аскот называет вас украшением своего вечера.

– Вряд ли я способен украсить вечер так, как это делает его хозяйка, – произнес юноша светским тоном. Из ровного ряда крепких белых зубов отчетливо выступали клыки, придавая улыбке хищное выражение.

– Ведь вы прибыли из Австро-Венгрии? – сказала Ирен. – Я бывала в Вене.

– Я приехал из Трансильвании, если позволите, – ответил граф с некоторой претензией. Ирен удивленно подняла брови. – Чудный уголок, почти не тронутый цивилизацией. Совершенно не похожий на Англию. Я провинциал, – добавил он, – и здесь, среди гостей, я скорее диковинка, нежели украшение.

Ирен приподняла уголки губ.

– Вы думаете, я излишне откровенен? – граф чуть склонил голову. На миг его глаза поймали свет люстры и сверкнули красным.

– Думаю, многие найдут вас очаровательным, – пробормотала Ирен, чувствуя неловкость.

– Могу ли я иметь удовольствие пригласить вас на танец? – граф потянулся к бальной книжечке, свисавшей с ее руки. Книжечка была почти вся заполнена, оставалось всего два или три свободных танца, и граф не преминул это отметить. – Смотрите, может быть, это судьба? – он посмотрел ей прямо в глаза. В его словах Ирен явственно услышала намек на нечто большее, нежели необременительный флирт на балу. Она отдала молодому человек один из незанятых вальсов и поспешила прочь.

Если Ирен и надеялась в глубине души, что ее новый знакомец позабудет о танце, этим надеждам не суждено было сбыться: в положенное время он возник перед ней словно из ниоткуда и галантно предложил руку.

Двигался он легко, будто парил над паркетом, но в то же время в его руках чувствовалась сила; одно удовольствие иметь такого партнера. Ирен подумала было, не завести ли правда интрижку, все равно зима в Лондоне, с какой бы стороны на нее ни смотреть, всегда ужасно скучна. Но интуиция подсказывала, что не стоит падать жертвой обаяния этого венгра. Или кто там он был. Что-то странное было в нем, что-то пока неуловимое, но настораживающее. И кроме того, он был слишком молод! Их союз, сколь угодно легкомысленный и непродолжительный, в любом случае будет смотреться неприлично.

Только глубокой ночью, уже готовясь ко сну, Ирен снова задумалась о графе и поняла, что именно показалось ей странным: ни в одном из украшавших стены бальной залы высоких зеркал она не заметила его отражения.

* * *

Когда миссис Тернер решила сдать квартиры в принадлежащем ей доме, финансовые соображения в этой идее, несомненно, присутствовали, но первостепенными не являлись. Мужа миссис Тернер похоронила четыре года назад, ее единственная дочь Мария вышла замуж и переехала к супругу в Эдинбург, а младшая сестра Эмма проживала с семейством в Лидсе и при каждом визите неизменно предлагала перебраться к ней. Миссис Тернер неизменно же обещала всесторонне обдумать предложение, но потом всегда отвечала вежливым отказом. Она любила Лондон – этот огромный и, на первый взгляд, неприветливый город. Тем не менее, одиночество одолевало пожилую даму, не раз и не два заставляя подумать, что дом чересчур велик для нее одной. Мысль о постояльцах – разумеется, если они будут достаточно учтивы и аккуратны – показалась достойной того, чтобы ее реализовать. Дом на Вествик-гарденс ничем не отличался от прочих, его окружавших: с плоским фасадом без украшений, с массивной парадной дверью, к которой вели несколько ступенек, и обширным чердаком. Чердак собирались переоборудовать в мансарду в самом скором будущем, которое, по обыкновению, не торопилось наступать. Впрочем, новым постояльцам, как позже они сами признались, дом понравился с первого взгляда.

Два джентльмена вполне соответствовали требованиям домовладелицы. Первым был профессор Абрахам Ван Хельсинг, не так давно переехавший в Лондон, выдающийся ученый и автор нескольких важных открытий в своей области. Он имел докторскую степень по медицине, однако не практиковал: предпочитал заниматься научными изысканиями и читал курс лекций в университете. Кроме того, дважды в неделю он исполнял общественные обязанности в Музее естественной истории. Единственное «но»: мистер Ван Хельсинг был иностранцем. Этого миссис Тернер не одобряла, но препятствием для договора аренды обстоятельство не стало. А через несколько недель домовладелица уже считала профессора самым благонадежным из всех известных ей иностранцев Лондона.

Зато к компаньону профессора, мистеру Джонатану Харкеру, она сразу же прониклась симпатией. Молодой адвокат обладал приятной наружностью, был неизменно приветлив и даже несколько раз совершенно бесплатно дал профессиональную консультацию. Иногда мистер Харкер обращал свой взор в прошлое. Воспоминания могли настигнуть его даже в беседе о, казалось бы, пустяках, и тогда по его лицу пробегала тень – всего на миг, – прежде чем он возвращал самообладание, а в его светлых волосах, почти незаметная обычно, вдруг отчетливо выделялась ранняя седина. Леонард, зять миссис Тернер, начал седеть в двадцать шесть лет, а к тридцати пяти обзавелся еще и солидными залысинами, но тому причиной была всего лишь наследственность, а мистер Харкер, как решила хозяйка, наверняка перенес тяжелую душевную травму, которую теперь пытается залечить или хотя бы приглушить боль от нее, отдавшись работе.

Профессор Ван Хельсинг занимал комнаты на втором этаже, Джонатан Харкер – на третьем, оба спускались в общую гостиную, чтобы принять клиентов. Миссис Тернер не была против визитов – до недавних пор, пока среди посетителей не стали появляться довольно странные и неблагонадежные особы: персону, сквозь которую просвечивает письменный стол, сложно счесть благонадежной. Несколько раз домовладелица даже подумывала о том, чтобы с глубоким сожалением отказать своим постояльцам в жилье, и всякий раз что-то ее останавливало. Возможно, вздыхала миссис Тернер, ей следовало проявить больше твердости характера, но, с другой стороны, даже самые странные клиенты мистера Ван Хельсинга и мистера Харкера никакого ущерба не причиняли, а жильцы исправно вносили квартирную плату.

…Ноябрь принес в Лондон нежданный снегопад. Снег белой пеленой лежал на крышах и ветвях, а на тротуаре успел почернеть, смешавшись с грязью.

– Какой спокойный выдался вечер, – заметил Джонатан, откинувшись на спинку дивана и положив ногу на ногу.

В пять часов он вернулся из Йоркшира, где, промерзнув, по его собственному признанию, до самых костей, провел несколько дней, работая над делом одного из новых клиентов. Безнадежно опоздав ко второму завтраку, молодой человек даже не рассчитывал на снисхождение хозяйки, но миссис Тернер всплеснула руками и чуть было не велела подавать обед раньше принятого в доме времени. Знакомые с домовладелицей могли бы столь вопиющее нарушение распорядка сравнить с небольшим апокалипсисом, но сам постоялец заверил, что вполне в состоянии подождать – переодеться, посидеть у камина и скоротать время за беседой с профессором.

Ван Хельсинг охотно присоединился к молодому человеку, горя желанием узнать из первых рук обстоятельства дела, за которое вряд ли бы взялся рядовой лондонский юрист. Не имея на этот раз возможности составить партнеру компанию в поездке, он потребовал детального отчета.

Для адвокатской фирмы «Хельсинг и Харкер» это дело было одновременно и рядовым, и выдающимся.

Шекспир не поведал зрителям, что стало первопричиной раздора между Монтекки и Капулетти. Что же до ссоры между семействами Бигсби и Гослингов, вполне способной поспорить по накалу страстей с произведением великого драматурга, ее источник был известен и соответствующим образом зафиксирован в документах: все началось с одного неудачного пари на королевских скачках. Шесть монархов были свидетелями тому, как представители двух равно знатных родов изощренно портили друг другу жизнь.

Наступали века гуманизма, яд, кинжал и дуэльные пистолеты потихоньку выходили из моды, но семейства не сдавали позиций, пусть и меняя любимые методы. В итоге терпение лопнуло у Вильгельма IV, и оба возмутителя спокойствия были отосланы подальше от столицы.

Годы несколько приглушили пламень вражды, переведя сражения в сферу мелких пакостей.

В Йоркшире жизнь традиционно течет размеренно и скучно. Вернее, текла – до появления там новых жителей.

Гослинг приобрел поместье неподалеку от Бигсби, дабы регулярно нарушать границы владений, браконьерствовать на земле соседа и изыскивать любой другой повод досадить. Бигсби в ответ построил огромный, чудовищно уродливый амбар, перекрывающий Гослингу самый красивый вид на окрестности. Бесконечные тяжбы, на которых мастера юридического цеха обеспечили себе источник доходов на долгие годы, цвели пышным цветом и переходили по наследству, пока сердечный приступ не оборвал жизнь сэра Артура Гослинга в возрасте шестидесяти четырех лет. Фрэнсис Бигсби пережил его на полгода, скончавшись от воспаления легких.

Единственным наследником Артура Гослинга оказался внучатый племянник, который, в силу склада ума, а также довольно дальнего родства и проживания, был не слишком сведущ в тонкостях семейных традиций. Вступив в права владения, он решил первым делом помириться с соседями. Сын Фрэнсиса Бигсби, несмотря на воспитание в семейном духе, отличался здравым взглядом на многие вещи и также счел примирение наиболее логичным выходом из ситуации. Кроме того, у него имелось две дочери, между старшей из которых и новым соседом сразу же возникла взаимная симпатия. На горизонте уже забрезжило счастливое разрешение всей истории, когда вмешались покойные Артур Гослинг и Фрэнсис Бигсби, скверные характеры которых ничуть не смягчились после кончины.

Нельзя было утверждать, что наследники Бигсби и Гослинга были категорически против призраков: родовые привидения и связанные с ними леденящие кровь истории остаются старой доброй английской традицией. Но приличия должны быть соблюдены! Если это рыцарь в проржавевших латах, мечтающий о воссоединении с ушедшей возлюбленной (обычно их разлучали интриги более удачливых родственников), на его долю достается искреннее сочувствие, а то и несколько слезинок, пророненных впечатлительными девицами. Призраки аристократов, похоронивших во имя экономии на бракоразводных процессах по полдюжины жен, могут рассчитывать хотя бы на понимание. Совершенно иначе обстоит дело с полупрозрачным, но от этого не менее склочным провинциальным лордом, который считает своим долгом наставлять потомков на путь истинный.

Вызвавшийся провести акт экзорцизма священник потерпел неудачу, но наследников эти новые препятствия, как ни удивительно, объединили. Прошла еще неделя, и они постучали в двери дома на Вествик-гарденс.

Джонатан был склонен рассматривать не слишком материальный статус некоторых участников тяжбы в качестве всего лишь обстоятельства, а не препятствия. Почти неделю он штудировал материалы дела, документы и своды законов, а затем, вооружившись толстым блокнотом с выписками, связкой книг и лакированной доской для спиритических сеансов, отправился в Йоркшир. Устраивать сеансы общения с духами ему было не впервой, хотя обычно задачи оказывались куда зауряднее и касались, как правило, уточнения последней воли усопших. Один раз пришлось заодно поискать само завещание, на которое охотно указывал несколько раз и сам неупокоенный дух, создание при жизни добросовестное, но крайне забывчивое. Джонатан всегда вспоминал этого призрака с улыбкой.

Для разрешения посмертной тяжбы Бигсби и Гослинга было устроено три сеанса, в которых активные протесты покойных неумолимо разбивались о неопровержимые доказательства юриста. Как выяснилось, законы и власть Ее Величества распространяются и на посмертное существование, точнее, не было ни одного закона, определяющего противоположное.

Под угрозой выселения в Охотничью башню на границе владений сэр Артур и сэр Фрэнсис были вынуждены смириться со своей участью, а их наследники проявили благородство, предоставив им возможность и дальше обитать в поместьях, наблюдая за жизнью и процветанием потомков. Ведь далеко не каждая, даже очень знатная английская семья может похвастаться наличием подлинного фамильного призрака. Не говоря уж о двух сразу.

Эту историю Джонатан Харкер поведал профессору перед ужином.

Ван Хельсинг, отсмеявшись, в очередной раз покачал головой, отмечая сложности традиций и национального характера британцев. После ужина компаньоны перешли в кабинет, чтобы продолжить работу: близость праздников подстегивала клиентов поспешить с решением всех своих дел.

Профессор устроился по обыкновению за письменным столом и раскурил трубку. Часы пробили восемь вечера.

– Все мы заслуживаем отдых время от времени, – сказал Ван Хельсинг, вороша кипу бумаг на столе, – но нельзя проводить его бесцельно, мой друг! Употребите свои пятнадцать минут праздности на поглощение пищи для ума, коль скоро пищу для желудка мы уже получили… Да где же он?! – в сердцах перебил он сам себя.

– Что-то случилось?

– Я утром получил свежий номер «Медицинского вестника», там была занятная статья, хотел вам ее показать… А теперь не могу его найти!

– Да здравствует праздность! – рассмеялся Джонатан, и тут же лицо его стало серьезным. – Профессор, вы ничего не слышите? – спросил он.

– Как будто нет. А что я должен слышать?

– Не знаю, мне показалось… Странный звук, может, ветер. Но уж очень музыкально…

Ван Хельсинг перестал шуршать бумагами. Секунды три он прислушивался, потом покачал головой.

– И все-таки я займу ваше внимание, пока вы отдыхаете. Журнал я непременно найду, а пока что – это пришло утром из Британского Фонда исследования Египта. Взгляните! – Ван Хельсинг протянул коллеге вскрытое письмо.

Суть послания сводилась к следующему: из своей недавней экспедиции в окрестностях Луксора один из уважаемых членов Фонда, лорд Дарнем, привез в Лондон прекрасно сохранившуюся мумию некоего царя, имя которого автор письма, лорд Гамильтон, случайно или умышленно забыл упомянуть. Его коллеги из Британского музея сейчас бились над расшифровкой надписей на стенах гробницы, и то, что им удалось понять, обещало стать настоящей сенсацией. Через несколько месяцев мумию хотели представить широкой публике. Но лорд Гамильтон – председатель Фонда – был весьма обеспокоен, не случится ли юридического казуса, если они поместят мумию в музее, и счел возможным обратиться к профессору Ван Хельсингу, чья репутация… и проч., и проч.

– Он не написал, что за казус может случиться, – разочарованно протянул Джонатан, возвращая письмо.

– Увы, мне также это неизвестно. Как видите, завтра в два часа пополудни я приглашен на обед к председателю. Через… – Ван Хельсинг бросил взгляд на часы, – восемнадцать часов он расскажет подробности дела. А пока предлагаю оставить вашу работу на некоторое время в покое и полистать что-нибудь на тему археологии.

Джонатан согласно кивнул и принес из библиотеки несколько журналов и книг. На лестнице он встретил миссис Тернер, которая несла чайный набор на подносе, и придержал для нее дверь.

– Как это любезно с вашей стороны! – радостно воскликнул Ван Хельсинг, приподнимаясь со стула. – Мы с моим добрым другом как раз подумывали выпить чаю, и наша добрая хозяйка словно услышала эти мысли…

– Просто я знаю, – покачала головой миссис Тернер, – что вы всегда пьете чай в это время. – Она принялась расставлять чайничек, чашки, кувшинчик со сливками на столе, подвинув на край стопку бумаг.

– Как вам кажется, Джонатан, – громким шепотом спросил профессор, улыбаясь глазами, – может быть, наша хозяйка – ангел?

– Полно вам, – поморщилась миссис Тернер. – Лучше скажите-ка, куда вы дели скрипку?

Ван Хельсинг и Джонатан переглянулись.

– Я не настолько большой поклонник музыки, – сказал профессор, – да и не умею играть, а посему не держу в доме скрипки.

Миссис Тернер недоверчиво покрутила головой, осматриваясь, не прячет ли постоялец где-нибудь злополучный инструмент.

– Может быть, милейшая хозяйка пояснит свой вопрос?

– Собирая для вас поднос, – сказала миссис Тернер, – я услышала какие-то звуки и сперва подумала, что соседский мальчишка мучает кошку. Но он уехал учиться в колледж. Я прислушалась. Звук шел откуда-то сверху. Я даже поднялась по лестнице, но пока поднималась – все смолкло…

Прежде чем уйти, миссис Тернер постояла еще несколько секунд на пороге, чтобы окончательно убедиться – в комнате нет ни кошки, ни скрипки, ни любого другого устройства, способного производить странные звуки.

– Может быть, все-таки ветер, – задумчиво сказал Джонатан, подходя к окну. За окном падали крупные пушистые снежинки, присыпая следы позднего прохожего, спешащего на другую сторону улицы. Снегопад усиливался на глазах, подул ветер, и среди снежных струй что-то мелькнуло; адвокат вгляделся… танец снежинок изменился, они вдруг сложились в изображение лица – спокойного и странно знакомого. Джонатан отпрянул, не в силах сдержать изумления, но когда он снова попытался рассмотреть удивительный рисунок – лицо уже исчезло, вновь рассыпавшись на сотни снежинок.

– Что-то интересное за окном, Джонатан? – спросил Ван Хельсинг из своего кресла.

– Нет, всего лишь показалось, – покачал головой молодой человек и потер глаза. – Думаю, будет лучше заняться всеми текущими делами завтра с утра…

– У вас усталый вид, – согласился профессор. – Отправляйтесь-ка отдыхать.

Увы, мечты об отдыхе перечеркнул громкий стук в парадную дверь. Вряд ли это запоздавший посыльный из лавки, да и почтальоны в такое время уже не разносят ни писем, ни газет, а гости имеют обыкновение появляться засветло, не говоря уж о том, что о визитах сообщается заранее. Иными словами, стучал клиент. Это не было чем-то из ряда вон выходящим: некоторые посетители, искавшие профессиональной помощи у мистера Ван Хельсинга и мистера Харкера, по личным обстоятельствам предпочитали не выходить на улицы при свете дня.

В коридоре послышались торопливые шаги, и через несколько мгновений миссис Тернер, вежливо постучав, снова зашла в кабинет.

– Мистер Харкер, вас желает видеть некий господин, не назвавший своего имени, – произнесла она, протягивая постояльцу прямоугольный кусочек картона. – И он заявил, что вы будете рады его видеть. – Сделав театральную паузу, она добавила: – Иностранец. Я велела ему подождать в гостиной.

Джонатан взял визитную карточку, прочел написанное на ней имя дважды и с изумленным видом передал ее профессору. Ван Хельсинг не менее удивленно покачал головой. Оба направились к двери, мгновенно позабыв об усталости.

Ожидавший в гостиной человек в старомодном наглухо застегнутом сюртуке темного цвета, едва завидев их, встал и поклонился. Был он невысок ростом и уродлив: бледен, очень сутул – почти горбат, большая лысая голова сидела прямо на плечах, лицо бесцветное, с неопределенными чертами. В глаза бросался грубый шрам, тянувшийся от левого виска до подбородка.

– Добрый вечер, герр Харкер, – поздоровался он. – Я приносить извинений за поздний визит.

По-английски гость говорил с акцентом, старательно подбирая слова. Понять его было можно, но и усилия, которые он прикладывал, чтобы объясниться, были очевидны.

– Я помню вас, – произнес профессор. – Игорь, не так ли? Год назад, в замке вашего господина, графа фон Ви….

Игорь издал булькающий звук, прерывая Ван Хельсинга, замотал головой и прижал палец к губам, призывая к тишине.

– Не называть имен, – прошипел он. – Его сиятельство настаивать сохранять все в тайне.

– Как вам будет угодно, – сказал Джонатан. – Итак, какое же дело у его сиятельства к скромному адвокату?

Игорь извлек из кармана и передал молодому человеку запечатанный продолговатый конверт. Джонатан вскрыл его ножом для бумаги и достал сложенное письмо. По всей видимости, послание повергло его в искреннее изумление: дочитав, он перечитал текст еще раз, а затем передал письмо компаньону. Профессор Ван Хельсинг поправил очки на переносице, пробежал глазами строчки и усмехнулся.

– Как и следовало ожидать, друг мой, – шутливо отметил он, – ваши профессиональные старания не могли остаться незамеченными любезнейшим графом фон….

– Не называть имен! – напомнил Игорь.

– Только вслушайтесь, – продолжил Ван Хельсинг, зачитывая вслух абзац: – «Неоценимые услуги, оказанные не так давно нашему семейству, дают мне основания надеяться, что вам можно доверить разрешение самых деликатных вопросов». И он прав, черт побери! Я бы тоже не нашел лучшей кандидатуры, чтобы представлять в Англии интересы почтенной трансильванской фамилии.

Джонатан не ответил. На миг ему показалось, что он слышит голос, озвучивающий написанное, – красивый баритон, соответствующий безукоризненным манерам аристократа. Любой бы счел графа настоящим джентльменом, если бы не отдельные его привычки – увы, неотъемлемая часть натуры.

– Граф иметь сын, – сказал Игорь. – Аурель Аттила, единственный наследник. Он прибывать в Лондон на некоторое время, по личный дело … Граф хотеть, чтобы ви за ним… как это… приглядывать. Он не знать тонкости местных обычай и иметь пылкий темперамент. Не хотеть быть недо… недоразумения.

– Прошлый визит в Лондон одного из представителей данного… – Ван Хельсинг запнулся, подбирая слово, – вида помнят до сих пор. Если граф намерен последовать примеру графа Дра… помню, не называть имен…

– Господин Игорь прав, – вздохнул Джонатан, вставая на ноги. Сделав несколько шагов, словно обдумывая что-то на ходу, он вдруг резко повернулся и наклонился к гостю. – Никаких безумцев, жаждущих крови, – почти прошипел он. – Никаких таинственных болезней или исчезновений.

– Графа воспитать как джентльмен! – с достоинством ответил Игорь. – Он быть наследник своей благородный отец, а не как, – он запнулся, прежде чем продолжить: – не как другой граф!

– Мы рассчитываем на это, – кивнул Ван Хельсинг.

Игорь достал из другого кармана кошелек – старинный, кожаный, какие, вероятно, были в ходу несколько веков назад, и дернул за тонкий шнурок, стягивающий горловину мешочка. На стол выкатились несколько монет, блеснувших в свете газового рожка ярким желтым цветом. Не было никаких сомнений: это чистое золото. В Трансильвании ценили традиции. Ван Хельсинг кивнул.

– С вашего позволения, я уберу деньги в сейф. – Он взял кошелек и взвесил на ладони – вознаграждение оказывалось даже более щедрым, чем можно было себе представить. – А завтра нам следует зайти в банк.

– Еще один просьб, – сказал Игорь. – Молодой мастер снимать номер в отель, хороший отель, но много людей, это есть плохо.

– Я полагаю… я надеюсь, – заметил Ван Хельсинг, – молодой чело… граф обедает не в отеле?

Игорь скривил губы, показывая, что оценил остроумие собеседника.

– Молодой мастер не делать глупости, – заверил он. – Но он хотеть снимать дом на зиму. Молодой мастер говорить: «Я хотеть дорого и красиво». А Игорь говорить: «И быстро».

Джонатан рассеянно барабанил пальцами по подлокотнику кресла, весь во власти воспоминаний – когда-то он также искал дом для трансильванского гостя, и какие трагические последствия это возымело!.. Ван Хельсинг положил руку ему на плечо, слегка сжал пальцы, словно пробуждая от кошмара.

– Я понял, – произнес Джонатан, кивнув профессору. – Вашему хозяину требуется как можно быстрее подыскать подобающее его статусу и привычкам жилье, цена не имеет значения.

– Вы правильно понимать, – важно кивнул Игорь и поднялся. – Я возвращаться в отель быстро. Молодой мастер ждать. – Он широко улыбнулся, отчего лицо перекосилось и стало совсем жутким. – Благодарю, не провожать меня.

Когда за гостем закрылась дверь, Джонатан, не в силах справиться с любопытством, опять подошел к выходящему на улицу окну и чуть отдернул штору. Ветер превратил снег в настоящую метель, сбивающую с ног любого позднего прохожего, но не низкую сутулую фигуру, легко идущую сквозь непогоду, словно по парку ясным деньком. Присмотревшись, молодой человек понял причину: снег фигуры Игоря не касался.