Читать книгу Полусвет. Страшный смешной роман - Елена Котова - Страница 3

«Отдай детей, или я иду в полицию».

«Флаг в руки, тебя там уже ждут,

проведешь ночь в обезьяннике»

Года четыре назад, а, может, три… Морозным днем, то ли солнечным, то ли пасмурным, Корнелия Фокс, одним пальцем тыкая в айфон, подрулила на мерсе к школе. «Опоздала, мать меня перемать…» Забыв заплатить за парковку, ринулась внутрь: сына в вестибюле не было, она побежала наверх…

– Светлана Валентиновна, а Женька мой где?

– Отец забрал! Уже полчаса как.

– Что-о..?

Скача по ступенькам вниз, Корнелия тыкала в кнопку «Антон Клячин», но ее бывший муж отбивал звонки. Она набрала няню: «У вас все в порядке, Митя дома?»

– Корнелия, дорогуша, вы ж его сегодня к папе отправили. Приехал охранник Антона Дмитриевича, сказал, с вами согласовано и забрал.

– Мать-перемать! – заорала Куки. Через десять минут она уже выруливала на Кутузовский.

– Клячин украл детей! – кричала она подругам в телефон, проезжая Крылатское, пересекая МКАД, тащась по одной полосе по Рублевке, сворачивая на поворот в Раздоры. Выскочила из машины, бросилась к воротам, тут сообразила, что за ней наблюдают. Осадила себя, выпрямив спину и перестав хлопотать лицом.

– Слушаем, охрана!

– Открывайте!

– Представьтесь, пожалуйста.

А то они не видят, кто стоит у входа… Корнелия металась у калитки, пока наконец не вышел охранник.

– Вася, они у вас? Женя с Митей?

– Здравствуйте, Корнелия Михална. У нас они, не переживайте.

– Какого хрена «не переживайте»! Пустите меня.

– Не было указаний.

Корнелия стала молотить кулачками по груди Васи, тот легонько заломил ей руку за спину: «Корнелия Михална, было указание, что они с Нинель Сергевной, а вас не пускать…» – «Вась, ты охренел, не пускать меня к детям?» – «Все в порядке, они обедают». Вася скрылся, хлопнув калиткой. Телефон сына отключен, Клячин по-прежнему отбивал ее звонки. Корнелия уселась в машину, по щекам текли слезы.

Когда она собиралась замуж, мама, увидев будущего зятя, только охнула. Даже отговаривала дочь, хотя не в ее правилах было вмешиваться: «Доченька, ты хорошо подумала? Уже не говорю, что он не нашего круга и воспитания никакого, но он же никогда не смотрит в глаза, они все время бегают». Мама не сказала «дворовая шпана», это не из ее лексикона, но подумала именно так.

Года три из пяти, прожитых вместе, Куки считала, что Клячин вполне ничего, вальяжный, успешный, а распальцовка только добавляет крутизны. А потом пошел ад…

В натуре дворовая шпана. Брать детей в заложники войны – это за гранью добра и зла. Ее дети сидят с его бывшей секретаршей, тварью подзаборной. Та льет им в уши помои на мать, запугивает, дети не понимают, что творится. Из-за поворота вынырнул знакомый порш. Корнелия, выскочив из машины, ринулась наперехват, встала перед воротами, раскинув руки.

– Давай, дави меня!

Клячин только чуть стекло спустил, чтоб насладиться спектаклем. Из джипа сопровождения вышли два охранника. Корнелия не поняла, как это произошло… Охранники скрутили ей руки и приложили лицом о капот и швырнули в джип на заднее сиденье. Через полчаса она была в районном ОВД.

На столе лежало заявление Клячина о ее нападении на дом и покушении на кражу детей у отца. Ночь Куки провела в камере, размышляя, как она попала в такой переплет и кто может помочь. Кто захочет со всем этим дерьмом связываться? Наутро, когда отпустили, в айфоне уже скопилась портянка сообщений.

«Хотела войны – получи».

«Лишу тебя родительских прав».

«Не рассчитывай, что дети останутся с тобой».

Так началась черная полоса. Распальцованный гопник завел-таки на нее уголовку, Корнелию таскали на допросы, появились какие-то свидетели из числа подельников гопника, замордовали няню. В какой-то момент объявили, что следствие окончено, дело передают в суд. Тут Корнелия сообразила, что ее просто запугивают. Не нужен Клячину суд, это точно его в глазах начальства не украсит. Ему нужно объявить следствие законченным, чтоб она ознакомилась с делом.

Она читала о своем нападении на дом в Раздорах, о своей драке с охраной. Читала показания твари подзаборной, как дети ей жаловались, что мама их бьет и просили, чтоб им разрешили жить с папой и тварью. Дело в суд и правда не передали, но и не закрыли, подвесили. А бывший муж продолжал свое рейдерство: без предупреждения то и дело забирал детей, исключительно чтоб потешиться, глядя, как Куки о забор будет ногти ломать. Митька стал кричать во сне, просыпался в слезах. Женька – старший – шепотом рассказывал матери, что всякий раз, когда они приезжают к папе, Нинель Сергеевна требует звать ее мамой. «Она говорит, что они с папой нас у тебя заберут. Мамочка, скажи, что не заберут…» Корнелия успокаивала сыновей, а себе сказала со свойственным ей оптимизмом, что это блеф. Тупая месть обозленного альфа-самца. И так же, со свойственной ей привычкой никому не давать спуску, она продолжала воевать.

Тем не менее, желание делить дом в Раздорах и требовать алименты у нее пропало. Она приняла решение, и больше к этому вопросу не возвращалась, у нее был железный характер, несмотря на безалаберность. Детей, конечно, гопник не отберет, но надо как-то утишить его, уболтать, ради главной цели – Клячин должен дать согласие на то, чтобы она сделала детям израильские паспорта… Куда в наше время с одним российским паспортом, смешно даже, у всех по два, а то и больше.

Себе-то Куки израильское гражданство могла сделать на раз, но без детей как? Дуры-подруги говорили: «Сделаешь им потом, когда Клячина можно будет не спрашивать», – у всех привычка советовать, ни в чем не разбираясь. Право на репатриацию – возвращение в Израиль – дают на всю семью одновременно. Если Куки сейчас сделает паспорт себе, детям потом светит только вид на жительство, и то не сразу, там путь долгий и муторный. Ей с детьми придется годами сидеть в Израиле, доказывая, что именно тут их родина-мать. Как она Москву бросит, где и друзья, и деньги? И детям место только в Москве, а потом в европейских колледжах. Так что без второго паспорта – это не жизнь.

С тех пор Корнелия и крутилась, как белка в колесе, выстраивая и крепя свои связи. И ради денег, которых вечно не хватало, и ради того, чтобы Клячину было сложнее воевать с ней. Не с руки воевать с бывшей женой, у которой в друзьях ходит весь свет и вся медиа.

Поэтому теперь, года четыре или три после той солнечно-пасмурной жути, Клячин просто время от времени кошмарил Корнелию и глумился всякий раз, прежде чем дать деньги. Для порядка, чтоб не забывала, кто тут главный.

Сейчас Клячин в изрядном раздражении поджидал в громоздком итальянском ресторане на Поварской своего партнера Дунина, век бы его не видеть. Сидит в Лондоне, считая, что его деньги в России сами будут размножаться, и держит его, Антона Клячина, за ночного сторожа при проекте, который с какой-то стати считает своим. Можно подумать, что раз их поселок на Новой Риге записан на три дунинских офшора, это что-то значит.

– Я – тальятелле с трюфелями, у вас трюфеля дешевле, чем в Лондоне, – Дунин плюхнулся напротив. Вот он весь в этой реплике, копейки считает, а по-крупному вечно пролетает. Официант принес напитки, побежал на кухню заказывать лапшу, а Дунин принялся делиться суждениями.

– Рынок накрывается, люди с деньгами валят, надо сбрасывать Новую Ригу. Сделаешь не в убыток – возьму тебя в проект в Берлине, это взрослая тема.

– Что ты гонишь, Берлин ты уже проспал, там цены не будут расти. Социализм у них давно, леваки все под государство сгребают.

– Ты глобально смотри, – веско произнес Дунин. – Лондон сдувается после Брекзита, а цены там по восемнадцать штук за квадрат. Ваш Тель-Авив, жопа мира, столица деревни Израиловки. И даже в этой жопе – тринадцать штук за квадрат! А в Берлине всего восемь. Как они могут там не расти?

– При чем тут «ваш Тель-Авив», я его терпеть не могу.

– Зато твоя жена обожает.

– Она мне уже три года не жена.

– Из-за Тель-Авива?

– Не о моих женах речь, – Клячин уже еле сдерживался. – Есть, что по делу – говори, нет – давай разбежимся.

Дунин хотел вложиться в Берлин в недвижимость в партнерстве с каким-то «Борисом Марковым – ты ж знаешь его». Московский name-dropping раздражал Клячина, зачем ему знать какого-то Маркова? Тем более нырять с ним и мудаком Дуниным в проект и трэшить ради этой сказочной перспективы новорижскую корову, дающую нежирные, но устойчивые надои.

– Еще Матвей Самойлов в проект просится, – бубнил Дунин. – Мы с ним соседи по Лондону, не с руки отказывать… Уж Самойлова ты точно знаешь, а он, если зайдет, то с баблом!

Клячин не был знаком с Самойловым, хотя и был наслышан о его небедности. Еще знал, что у него роман с Корнелией. Если Самойлов на что и сгодится, то совсем для иных дел, звезды могут стать так, что он поможет эту стерву приструнить.

Поначалу жили как люди, взял он ее бесприданницей, в роскошь окунул, девка и шалела от счастья. Обустраивала дом в Раздорах, мебель по каталогам заказывала, ходила с мужем по самым избранным тусовкам – кстати, связей она там будь здоров нарыла и спасибо не сказала. Сына растила, их старший – вылитый отец, ничего еврейского. Скандалили, конечно, баба она вздорная… Но и очень интересная во многих отношениях, и в свет с ней не стыдно выйти. Второго ребенка родили, тут у нее башню и сорвало.

Антон Клячин был не последним человеком в мэрии Москвы, а значит и во всем верхнем эшелоне страны. Лихо решал вопросы, рулил большими деньгами и умел держать язык за зубами. Работа изматывала, толкая к сексу без отрыва от производства, так это ж разве тема? А Корнелия устроила истерику: «Я только родила, а ты любовницу завел!»

«Забрали, едем, уже на Рубле».

«Нинель с рук на руки и за мной».

«Понял, шеф, подлет полчаса».

– У тебя своя война, у меня своя, не буду я Новую Ригу гробить, – сказал Клячин. Ну его, к лешему, Дунина. И Берлин туда же, прошли времена, когда каждому чиновнику к лицу было иметь по вилле в Тоскане и Баварии, теперь это выглядит, как подрыв доверия. У Клячина квартира в Лондоне и домик в Марбелье, вот и хватит, надо быть скромным патриотом, как все.

Пора на службу возвращаться. Личный бизнес – норма до тех пор, пока он государственному делу не помеха. Клячин – человек серьезный, и не какой-то Корнелии путаться у него под ногами. Он за детей платит, это святое, а этой выдре он денег в руки не даст никогда, та еще транжира. Да и с какой стати содержать бывшую жену, прошли те времена. Звякнул айфон: «У входа»… Ага, детей уже отвезли на Рубль, по дороге на службу надо еще какую-то гадость выдре бросить.

Любимым клячинским развлечением было не давать Корнелии разрешение на выезд за границу с детьми. Пару раз отпуск так и сорвался, а Клячин с удовольствием выслушивал истерики своей бывшей. Часто это гребаное разрешение охранник подвозил в аэропорт в последнюю минуту. Это Кафка – ехать раз за разом в Шереметьево, не зная, смогут ли они вылететь. «Зато вырабатывает стрессоустойчивость», – повторяла Куки. Надо бы подключить какие-то большие силы, чтобы Клячину доходчиво объяснили, как себя вести. Решаемый вопрос, надо только сосредоточиться. Вся беда, что как раз-то сосредоточиться никак не получалось.

«Няни нет, одна кручусь, я ж мать-перемать», – строчила она Наташе Поленовой, при этом внимательно слушая нового клиента, могула бюджетных строек Москвы. Вслед за этим пришлось отбить звонок Самойлова, — «На встрече, позже», – что за привычка названивать, будто написать сложно.

Если бы Корнелии сказали, что писать ей бессмысленно, она бы возмутилась, хотя писать ей было – все равно, что записки в бутылках по океану пускать в надежде на чудо. Корнелия жила в уверенности, что она вовремя всем отвечает, просто сообщений такой ворох, что можно что-то и упустить. Никто ж не дает сосредоточиться. Телефон надо отключить, а еще лучше потерять, мысль, кстати… Правда, один раз она его уже теряла… Так жизнь остановилась – пришлось, все бросив, два дня покупать и настраивать новый. А потом неделю всем писать, почему остановилась жизнь.

Сейчас сосредоточиться не давал Самойлов. Его звонки и тексты заполняли телефон, правда, Куки не приходило в голову, что, если бы она на каждый месседж Матвея не отвечала тремя своими, переписки было бы втрое меньше, а времени – вдвое больше. Когда влюблен, не считаешь не только деньги, но и время. А их роман был в той поре, когда клинит разум, хочется встречаться каждую минуту, не хочется расставаться и всегда хочется секса и заветных слов. При всей безудержной потребности рассказывать всем обо всем – нужном и важном, совсем ненужном и неважном – Корнелия никого не пускала в душу. Но влюбилась в Матвея она крепко.

Матвей был не менее безбашенным. Куки хоть дети тормозили, а у Самойлова сыновья уже были взрослые, а жена тихо сидела в Лондоне в компании таких же русских жен, чьи мужья не жалели денег на то, чтоб жены не путались под ногами. Матвей лихо зарабатывал и лихо просаживал бабки, то открывал новую компанию, то закрывал, летел то в Лондон, то на Мальту, то за каким-то лешим в Колумбию. Успевал за день кинуть полдюжины постов в фейсбук, вел канал в телеграме, раздавал налево и направо интервью, крепя свой образ крупного бизнесмена. Жизнь свела двоих совершенно безбашенных людей, и с каждым месяцем они все крепче прирастали друг к другу.