Читать книгу Вера - Елена Крюкова - Страница 25

Как плиты церковные грязны… Господь,

     Владыка, – утешь…

Стоять на коленях – смиряется плоть,

     латается брешь.

Пылающий храм – перевернутый чан,

     чьи медны бока —

Как волоком тянет меня по свечам,

     рекой сквозняка.

Гармошкою хрома небесный сапог

     (ночь-вакса-без-глаз!..)

С лодыжки стащил утрудившийся Бог,

     над куполом тряс…

Ко тверди дегтярной прибиты с боков

     гвоздями из льда

Березы, мохнатей оленьих рогов,

     дымов борода:

Козлиная, бесья, монашья, – крути,

     злой ветер, в кольцо!..

Да, Волгу по льду мне уж не перейти,

     закутав лицо…

Я, грешница, все порешив отмолить,

     явилась сюда.

Снег визгнет под валенком – заячья прыть.

     Дробится слюда

Церковных окошек – слепых леденцов,

     сладимых, цветных…

И я во сиротстве, без дедов-отцов,

     у врат ледяных.

Войду. Соль мороза стряхну с голенищ.

     Уборщик с метлой,

С ведром жестяным, – что, пронзая, глядишь

     седою совой?!..

По белым ступеням, что тверже костей,

     чей мрамор щербат,

Взойду – в нищий мир умиленных людей,

     что кучно стоят.

Кто шепчет наивно, кто знает канон

     и толк в образах,

А кто бедной мышкой молчит, опален

     огнями, в слезах…

Облезлое злато да рваный кармин

     военных икон —

И Спас так глазами кричит, будто сын

     из синих пелен…

Я слышала пули. Я видела смерть.

     Бросала на гроб

Земельные комья – морозную медь —

     на черный сугроб.

Я рот зажимала от вопля гудка,

     боясь вперерез

Железу – сама завопить – на века,

     до бездны небес.

Чреватое время откесарить нам

     слабо. Скальпель ржав.

Старухи ползут на коленях во храм

     по насту держав.

И в душном сияньи сундучных мехов,

     средь розанов свеч,

Средь баб мокроглазых в дерюге мешков: богатая печь

Беднейшей, бесстыднейшей, голой земли

     пожрала их снедь,

Они ж – на коленях – плывут, корабли —

     так страшно глядеть… —

И я поднесу троеперстье к лицу.

     И я покрещусь.

И я на колени, невестой к венцу,

     во тьме опущусь.

И хладным, тяжелым, чугунным ли ртом, —

     о, мой ли?!.. чужой?!.. —

Впечатаю лик свой в углу пресвятом

     иконы большой.

От радужных слез – кто там вмазан в левкас,

     уж не различу,

Но вбок не запрячу я бешеных глаз,

     но вскину свечу —

Над серыми маками козьих платков —

     горящим перстом:

Средь горечи, гнева – молюсь за любовь

     скулящим щенком,

Средь ярости, яда – пожарищем рта

     хриплю тяжело:

Прости, о Господь, и тому, без креста, свершившему зло,

Умывшему руки пахучей водой

     из чаши литой

Над миром, где чад и беда за бедой

     и кровь под пятой,

Над миром, где вспыхнут дитячьи глаза

     на хлеб: укради!.. —

Незрячая, выстывших рек бирюза

     на чахлой груди

Восхолмий и падей, где плачет мужик

     в сугробе, нагой,

С чернильной наколкою лысый старик,

     под звездной слегой.