Читать книгу Грэйс - Елена Крюкова - Страница 4

Меховинки и мешковины.

Озверелые визги такси!

Рвется снежная пуповина.

Новорожденный плач Руси!

Хлесткий вопль. Чуждый говор: «Мерси…»

Эй, носильщик, за грош – поднеси.

В белых песцах

девчонка,

только прыгнула с поезда.

Моржовый клык у пояса.

Подзаработала у Полярного круга.

Потеряла в тундре лучшего друга.

В Архангельске, в церкви, поверила в Бога.

Смотрит из-под песцов ясно и строго.

Глаза нерпичьи, скулы багряные…

Ее хватают чьи-то руки пьяные,

а справа от нее —

абрикос детской щеки,

перстень – огнем на девичьей руке,

огнями – радужки и зрачки,

роса слезы, мороз на виске,

а слева – вокзальная башня Сююмбике,

а сзади выныривают такие мужики!

С песней на устах —

о золотоносных местах,

о золоторунной овце,

о золотобровом лице…

Рюкзаки застегнуты на все ремни!

А старуха молится:

– Спаси и сохрани.

…Спаси и сохрани —

от метели, жадно заметающей путь,

что стесняет сердце

и давит грудь.

От метели, хищно падающей с неба

на лисьи и волчьи следы,

от легкого хлеба,

от тяжелой воды,

от всякой безумной напасти —

от мора, глада,

от войны…

Гудок дальнего слезного счастья —

поперек пустынной страны.

Старуха крестится,

лицо коряво, коричнево…

Ее седина пахнет корой, корицею…

Очкастый парень

кричит по-литовски —

красивый, бритый, лицом – Котовский!

Сто лиц!

Сто языков!

Господи, упаду ниц

средь чемоданов, мешков…

С места снялись… поплыли

Веси, предместья, города…

Во снежной пыли – народ мой, ты ли…

Куда, мой народ, куда…

Господи, сколько людей…

Приди, возьми и владей…

…

…Вокзал красивый и суровый.

Его узорчата стена.

Его нахмуренные брови:

Страна – неверная жена.

Она весь век куда-то едет,

Во тьму глаза ее глядят.

И, плача, по буфетам дети

Еду холодную едят.

И под крыло, под плат пуховый

Всех беспризорных соберет:

Всех, кто слепой и бестолковый,

Всех, кто – толпа и кто – народ,

Всех чужеземцев, иноверцев,

Кто ходит по Руси, косясь…

Вокзала темь… и запах перца…

Фонарь играет, яркий язь…

То иглы вьюги… то ударит

из туч, мазнувши по лицу,

великий свет… средь гула, гари,

зимы, что поведут к венцу…

И в этой вьюге, что так сладко

Жжет рот, как на морозе – сталь,

Идет красивая мулатка,

Огромна, как сама печаль.

У дерева и человека

Что под коричневой корой?..

Она стоит над белым снегом

Огромной черною горой.

О, тонкой ковки профиль медный

И пламя грозовое скул!

Петровский фейерверк победный

Из бешеных белков блеснул…

Но – хлад асфальта и металла!

Но – самолет над головой!

И стиснут пальцы, как шандалы,

Огонь чужой руки живой.

Прохожий без суда и слова

Шарахнется к дороге, в грязь…

О, к этому она готова.

Она ведь черной родилась.

В ночи куранты бьют старинной

И царской музыкой тоски!

Зачем так ноздри рвут зверино

Морозный воздух на куски…

Она ведь родилась собакой…

И буйволицей… и козой…

И стылой – зимнею – из мрака —

Бизоньей вымершей слезой…

Постой. Чужой народ увидишь.

Бежит. Летит. Снует. Плывет.

На снеговую сцену выйдешь.

На льдину станешь в ледоход.

И не сегодня и не завтра,

Века пройдут иль полчаса,

Заплачешь этими слезами,

Восполнишь эти голоса,

Вдохнешь все солнце золотое,

Блик на дорожном сундуке,

Весь дым дороги и постоя —

И песней выдохнешь святою,

Спиричуэл твоей простою,

Улыбкою Сююмбике…