Читать книгу Время - Елена Крюкова - Страница 10

Я нацеплю все побрякушки.

Заставлю факелы зажечь.

Под сводами черно и душно.

И лишь бугрится, как горбушки

хлебов, плоть оголенных плеч.

Дворец молчит, медведь тяжелый.

Я сплю. Я в слепоте веселой.

Я вижу внутренность дворца,

как зрит ребро живот свой голый,

ресница видит тень лица.

Я, Астис, нищая царица.

Простимся. Кони у крыльца,

верблюды… Надо помолиться…

Парче с меня не ливнем литься —

а чешуей, пером с крыла

сползать… Какая жизнь большая…

Иконы в ней огнем горят.

Пылает сурик: «Не святая!..»

А голь и гиль, толпа курная,

целует раму и оклад.

Прощанье краской не напишешь.

Уж лучше руку отрубить.

Царица я, а ты не дышишь.

Нельзя тебе меня любить.

Ты царь, дворец твой в Сиракузах,

царица я – дворец мой тут,

в Эдеме. Золотые друзы

снегов – на блюдах мне несут.

Спознались мы в таких коронах,

что лучше б – оземь! – на куски.

Закат кинжальный, запаленный.

Снега тяжки и высоки.

Январь. Спят села воробьями,

владенья смертные мои.

Я – на ветру – в шубейке – пламя:

зуб на губе, ладонь в крови.

Так крепко ногти засадила,

чтоб не кричать, как оторвут

рабы от Артаксеркса – силой,

на горб слона заволокут,

накроют вышитой попоной,

забьют в тимпаны, зазвонят…

Коль ты вошел в родное лоно —

ты не воротишься назад.

И лошади храпят и бьются,

горит на сбруях бирюза!

Горят озер январских блюдца —

мои безумные глаза!

Не брызнут слезы на морозе,

на пьяненьком колотуне.

Царица не почиет в Бозе:

истлеет в снеговом огне.

И, под уздцы схватив животных,

зверей, чьи сливины-зрачки,

чьи спины – в адамантах потных,

пахучих, – двинулись свободно

в поля сияющей тоски!

В поля, по тракту, где ракиты,

как Магдалины, в буйстве кос —

сухих ветвей; где вместо мыта

за путь – солдат в земле, убитый,

горошины медвежьих слез…

И я зажму свой рот подковой,

ничком качаясь на слоне.

И стану снежною половой.

И стану жемчугом в вине.

И стану сохлой кулебякой.

И грязью, что насытит гать.

Я стану бешеной собакой.

Я буду лаять и дрожать.

Я буду выть в полях буранных,

и с волком спутают меня.

Прощай, мой царь, мой дьякон пьяный,

мои баянные меха.

Мои сугробные палаты.

Мой чернобревенный чертог.

И келья, где, гола, распята,

я знала: мой со мною Бог.

Слоны сторожко в снег ступают.

Верблюды плачут и косят.

Они бредут к воротам Рая,

и все бубенчики гремят.

И поезд мой, обоз мой царский,

с атласом, сканью, барахлом —

не стоит дуновенья ласки,

одной несчастной, сирой ласки,

льняной, тишайшей, ясной ласки

в полях, где были мы вдвоем.