Читать книгу Пирог из горького миндаля - Елена Михалкова, Тимофей Николаевич Шевяков, Елена Ивановна Михалкова - Страница 10

Естественно, я сделала себе запасной ключ. Этот дом мой по праву. Он должен был достаться мне еще в двухтысячном. Не в юридическом смысле, конечно. Но я могла бы обосноваться в нем новой хозяйкой, если бы все не испортила одна маленькая нервная дура.

Что ж, ладно. Я умею ждать. И дождалась бы своего, если б не Раиса. Знай я, что она выкинет, я превратила бы последние дни ее жизни в горькое сожаление о том, что они так долго длятся.

Не зря мне казалось, что бабка меня терпеть не может.

Вот дед – тот всегда меня любил. Ну то есть как – всегда… Он полюбил меня, когда ему это потребовалось. Втемяшилось в старческую башку, что он нуждается в продолжении рода. Под родом, само собой, следовало понимать исключительно Прохора Савельева.

Думаю, он сожалел, что не способен размножаться один. Раиса ему все только портила.

Взять хоть его сыновей. Уже в четырнадцать лет я понимала, до чего они его бесят. Даже не знаю, кто сильнее – Юрий, вечно закованный в корсет собственных страданий, или скользкий придурок Вениамин.

Юрка и Венька, два семейных огорчения. И на их фоне – я! Красивая! Похожая на деда! Вот что главное. Прохор соглашался признавать равными только тех, кто был слеплен из одного с ним теста.

Конечно, надо смотреть правде в глаза: больше прочих он выделял не меня, а Пашку. Но и у меня были неплохие шансы, если бы все не закончилось так, как закончилось.

И это был первый раз, когда судьба ограбила меня.

Помню, дед стоит над телом, а лицо у него серое, как цемент, и одной рукой он отпихивает цепляющуюся за него жену, а другой машет на нас и кричит: «Вон! Все вон!» Я пыталась подойти к нему, но он выгнал и меня.

Мой второй шанс выпал, когда Раисе пришло время умирать. Кто ухаживал за ней перед смертью? Я.

Не могу сказать, что мне это тяжело далось – все-таки бабка до последнего была в сознании и обслуживала себя сама, так что я торчала в ее хате в основном затем, чтобы мать не приставала ко мне с нотациями. Ей, видите ли, некогда следить за старухой. У нее пылкий роман – в ее-то возрасте! А Раису нельзя оставлять одну. Вдруг она упадет, станет мучительно умирать, кошки объедят ее лицо… бла-бла-бла!

Никаких кошек у бабки отродясь не водилось. Но у моей матери не голова, а рама для воображаемых картин. Никакими фактами не замалевать нового живописного полотна. Сказано, объедят – значит, объедят! И соседи проклянут бессовестную Людмилу, не позаботившуюся о единственной старенькой тетушке.

Ключевое слово тут – «соседи». По убеждению маменьки, жить надо так, чтобы ни одна соседская сволочь не могла сказать о тебе дурного слова.

Однако я не слишком сопротивлялась. По-моему, все складывалось как нельзя лучше. Раз уж я все равно в очередной раз осталась без работы, можно провести ближайший год, опекая полоумную бабку. Оплата – дом. По-моему, справедливо. Я прошерстила сайты с объявлениями о продаже недвижимости, и когда осознала, сколько может принести литвиновская хата, у меня мурашки побежали по коже. Нет, я всегда понимала, что дед хорошо устроился. Но чтоб настолько!

За эдакое наследство можно и бабку потерпеть.

Тем более Рая вела себя тихо. Разжирела, конечно, до безобразия. Мне приходилось помогать этой потной туше выбираться из кресла и спускаться в сад (я все боялась, что когда-нибудь ступеньки провалятся под ней). Русая коса поседела, но стричь ее бабка отказывалась наотрез. «Всю красоту мне срежешь!» Господи, как я хохотала! Всю красоту, вы только подумайте! Сидит эта плесневелая жаба в двух шагах от встречи с Создателем и квакает о прекрасном!

При бабке, понятное дело, я вела себя тихо. Газетки ей читала. Ездила в город, чтобы купить гипс: у нее осталась привычка лепить фигурки, которые она высушивала, тщательно раскрашивала и расставляла по полкам. И еще бесконечные вазы и кувшины. Входишь в кладовку, а все полки забиты кривобокими уродцами!

Бабуля тихо догнивала в своем закрытом мирке, точно улитка в раковине. Я преисполнилась уверенности, что все идет как по маслу. Сюрпризов можно не ждать. Когда она изредка все-таки злила меня своим упрямством, я напоминала себе, что передо мной ходячий труп, обремененный недвижимостью. Представь человека покойником – и он перестанет тебя раздражать. Надо бы испробовать это на моей собственной матушке, ха-ха-ха!

А потом Раиса слегла. И за неделю до смерти вдруг ударилась в воспоминания.

Долго же она молчала! Я полгода пыталась выжать из нее хоть что-нибудь, подступалась к ней осторожно, как кошка к голубю… Ни слова! Она замыкалась так, словно это ее рука нанесла смертельный удар. И понемногу я сдалась.

Но тут ее внезапно прорвало. «Речка! – твердила она. – Девочки пошли на речку и едва не утонули… Но ее спас мой оберег! Я всегда верила, что он обладает удивительной силой, Женечка!»

Поначалу я не поверила собственным ушам. Решила, что бабка заговаривается. Я ведь помнила во всех подробностях и события того дня, и собственную бессильную ярость, и ощущение, что чуть ли не впервые в жизни столкнулась с тем, чего мне не преодолеть. Называйте это роком, или кармой, или фатумом, или еще каким-нибудь глубокомысленным словцом. На самом деле оно маскирует лишь один факт: вы лох. Лузер! Вас переиграла тупая и бессмысленная судьба.

«Он столкнул ее с крыши, Женечка… Я видела это своими глазами! Он был дурной мальчик, ты же знаешь…»

Я не особенно вслушивалась в ее старческое бормотание. Столкнул и столкнул, подумаешь! Моя двоюродная сестричка, малютка со странностями, вечно забиралась куда повыше. Помнится, устроила целую библиотеку на скате крыши под мансардой. Я бы, может, и сама спихнула ее оттуда ради смеха, если бы не была так занята другими делами.

А Пашка, выходит, добрался до лохматой дурочки. Ну что ж, хоть кто-то из нас как следует поразвлекся!

«Она упала в малинник. Хрустнули кусты, а я подумала, что она сломала себе шею».

Бормочи, бормочи, Раиса. С этими шепотками из тебя выходит жизнь, а ты и так изрядно подзадержалась на этом свете.

Нет, я не желала бедной старушке ничего плохого. Но вы сами подумайте: на что похожа ее старость? Муж в могиле, дети разъехались, одна лишь выросшая внучка сидит у ее одра в пустом холодном доме. Зачем влачить это жалкое существование? Не лучше ли вовремя откинуться, заодно осчастливив кое-кого из близких!

«Тогда я поняла, что обязана защитить ее, Женя… Ведь никто, кроме меня, не догадывался, что происходит. А я никому не могла рассказать, ты понимаешь?»

Она внезапно привстала на постели. Горячая рука обхватила меня за шею с такой силой, что я едва не задохнулась. «Он упал и напоролся на косу! – закричала она мне в лицо. – А ему было всего три годика! Прохор убил бы меня, если бы узнал! Он распорол плечико, кровь так и хлестала!»

Я едва сумела отцепить ее от себя. Бабка осела в постели, как перебродившее тесто, но взгляд был не бессмысленным, о нет! Он был таким, словно Раиса подхватила лихорадку. И ее натурально трясло. «Мы ездили в больницу и доктор сказал, что все заживет, только останется шрам. Женечка, ты понимаешь? Я никому не сказала, только до их отъезда купала его сама, чтобы никто не заметил!»

Я кивала и соглашалась, что все понимаю.

А потом она сказала про кулон.

В этот момент картинка сложилась. При чем тут коса и шрам, я не знала и не желала знать. Ко мне это не имело никакого отношения. Но река! И кулон!

У меня помутилось в глазах. Кажется, я впервые за все время наорала на бедную старуху. «Что ты наделала, дура? – кричала я. – Почему ты не сказала мне раньше?»

Я трясла ее за плечи, выплевывала ругательства в оплывшее жирное лицо и пришла в себя лишь тогда, когда она скривилась и заревела. Фу! Это мерзкое зрелище привело меня в чувство.

«Дом! – напомнила я себе. – Когда мне достанется дом, я смогу все исправить».

В этот вечер я выпила два бокала коньяка из старых дедовых запасов. Бабкина лихорадка словно передалась мне: меня трясло, предметы расплывались перед глазами. Я едва смогла уснуть к трем часам ночи.

А два дня спустя, в субботу утром, бабка внезапно сообщила, что у нее закончился гипс. Обычно она говорила об этом робко и отводила взгляд, словно понимала, на какую чушь тратит часы своей и без того бездарно прожитой жизни. В такие минуты я не могла удержаться от укоризненного взгляда и долгой многозначительной паузы. Не затем, чтобы поиздеваться! А лишь чтобы она как следует оценила мою жертву: вместо отдыха в саду с книжкой я вынуждена приводить себя в порядок, ехать в соседний городишко, закупаться там чертовым гипсом в магазине для художников и возвращаться, навьюченной сумками.

Но в тот день что-то пошло не так. «Мне нужен гипс», – сказала Раиса. И посмотрела прямо в глаза.

Меня вдруг пробрала дрожь. У бабки всегда был такой глупый взгляд… Как у овцы. Но сейчас в нем появилось что-то жесткое, чего я прежде у нее не замечала. Дед хорошо выдрессировал себе жену: что бы он ни делал, она не сопротивлялась. Во-первых, слишком любила его. Во-вторых, силы были неравны. Где Прохор с его мощью, а где вялая Раиса.

Я пыталась было сказать, что погода неподходящая, но Раиса встала с постели – сама, без моей помощи! – и, возвышаясь надо мной, развалившейся в кресле, твердо повторила: «Мне нужен гипс».

Пришлось убраться из дома. Из ее дома! К тому времени я привыкла называть его своим, но внезапно бабка каким-то удивительным образом напомнила, что она здесь все еще хозяйка.

Художественный магазин в субботу оказался закрыт. Я возвращалась обратно под дождем, злая как черт, и обдумывала, что выскажу Раисе.

Однако стоило мне войти в дом, как отрепетированная речь вылетела из головы.

Пока меня не было, бабка устроила перестановку. Она ухитрилась дотащить до гостиной два новых кресла, обитавшие прежде в мастерской. Но это еще ничего! Как ей удалось спустить из мансарды древнюю кушетку – вот что до сих пор остается загадкой!

Я прошла по дому, оценивая масштабы разрушения. Да, бабка постаралась на славу. За три часа она проделала титаническую работу! Тут-то я и подумала, что кукушечка у нее все-таки упорхнула на старости лет.

– Ничего здесь не трогай, – сказала она, когда я остановилась на пороге комнаты.

Я и не собиралась. Но мне не нравилось, что она раскомандовалась.

– Хочешь устроить здесь мемориал?

Бабку всегда легко было испугать. Одно неосторожное слово – и она уже вздрагивает и нервно кусает губы. А возразить-то не умеет, ха-ха!

Но тут она что-то долго молчала в ответ на мою провокационную реплику. Я устала ждать, обернулась, надеясь насладиться жалобной ее физиономией, – и выяснила, что за моей спиной пустота. Бабка ушла. Ушла!

На старости лет к ней вернулась способность передвигаться бесшумно. Ну вы подумайте!

Все это мне очень и очень не понравилось. И моя напрасная поездка, и бабкина не менее бессмысленная активность. Я хорошенько обдумала происходящее и решила, что завтра поговорю с Раисой.

Мне чудился назревающий бунт. Еще не хватало, чтобы старушка отбилась от рук.

Утром я подошла к ее постели, раздернула шторы. Наклонилась, чтобы разбудить бабку, и обнаружила, что она не дышит.