Читать книгу Легенда о Снежном Волке. Роман в стиле фэнтези - Елена Михеева - Страница 6

Прошло несколько недель. За это время войско Хаттхаллы несколько раз сходило на северные земли Скониш за данью. На деле это был обычный грабеж и без того не богатых поселений. Олсандру уже начало казаться, что он никогда не уезжал отсюда. Он быстро завоевал уважение среди воинов и без особого удовольствия стал правой рукой Рагнара. Однако тоска и смутная тревога прочно поселились в его сердце. Голова постоянно была забита мрачными мыслями, и он совершенно не понимал, почему он не спешит покинуть отчий дом и вновь не вернется к морю.

Он приходил в замок только по приглашению отца. Пару дней назад тот позвал его и дал довольно странное поручение. Олсандр с трудом удержался от расспросов, но поспешил выполнить приказ незамедлительно. Он сделал все, о чем просил его отец, и спустя несколько дней вернулся в Хаттхаллу. Не удосужившись почистить свой плащ от дорожной грязи, он поторопился доложить ему все, что узнал.

– Сколько с ними воинов?

– Четыре отряда.

– Хорошо вооружены?

– Да…

Отец стоял к нему спиной и мрачно смотрел с высокой башни на спящий город.

– Когда?

– Завтра вечером или послезавтра утром. С Ингрид едут няньки и служанки. Женщинам понадобится отдых в дороге. Скорее всего, они заночуют у Драконьей горы.

Все эти дни он сидел в засаде в Мареновом лесу на земле Скониш и ждал, когда их сосед конунг Раорай, тот самый, чьи деревни они недавно грабили, отправится в Хаттхаллу.

Отец кивнул и, не поворачивая головы, бросил:

– Ступай в казарму и позови ко мне Рагнара.

– Что ты задумал, отец? – не удержавшись, спросил Олсандр, сверля глазами его затылок.

– Ничего… – чуть помедлив, ответил он. – Осторожность не бывает лишней, Олсандр. Явишься ко мне вместе с Давеном и Гуннаром, когда прибудут гости. Они мне тоже понадобятся. Ступай!

Олсандр понял, что отец счел нужным не делиться с ним своими планами, а это значит…

– А это значит, что ничего хорошего не жди! – зло пробормотал Олсандр, спускаясь по крутой каменной лестнице вниз.

На улице резко похолодало, но он решил немного пройтись и остыть после разговора с отцом. Глубоко задумавшись, Олсандр не заметил, как очутился на другом конце города у Южной дозорной башни. Он развернулся, чтобы вернуться к казарме, но услышал женский смех и невнятные возгласы. Ступая бесшумно, словно большая кошка, Олсандр поднялся в помещение охраны, недовольно бурча под нос:

– Ох, Рагнар! Старичок ты мой! Совсем твои воины распоясались!

В дозоре было пусто. Посреди комнаты на грубо сколоченном столе он заметил остатки небогатого пиршества, а из кувшина и глиняных кружек разило кислым вином даже у лестницы. Олсандр услышал в небольшой оружейной коморке неясный шум и, толкнув ногой хлипкую дверь, с отвращением увидел, что охрана прямо на каменном полу развлекается с грязными нищенками.

– Олсандр?! – испуганно воскликнул один из парней. – Мы не знали, что ты вернулся! Мы не хотели… Они сами сюда пришли!

Один охранник громко икал и спешно натягивал на волосатую задницу рваные портки. Все испуганно таращили на Олсандра мутные глаза и старались слиться со стеной. Сын конунга вздохнул, молча достал из-за пояса свой любимый хлыст и принялся без разбору угощать им пирующих. Посторонившись, он выпустил на лестницу пронзительно визжавших девок, и те, спотыкаясь, ринулись прочь. Мужики глухо охали и стенали под тяжелыми ударами хлыста, но не просили пощады, потому что знали, им это не поможет.

Олсандр совершенно не злился на жалких недоумков и был спокоен. Он привык так поступать с провинившимися моряками на корабле, а теперь его кораблем стала земля Хаттхаллы. Он давно заметил, что в рядах воинов наблюдается разброд и шатание. Старому воеводе Рагнару уже не хватало ни сил, ни злости, как в старые времена, и Олсандр взял на себя часть его обязанностей. Он оставил служивых в состоянии полного осознания своей вины утирать сопли и слезы и с чувством выполненного долга наконец-то отправился спать.

За те несколько дней, что его не было, большие лужи на дорогах успели превратиться в небольшие озера, но мелкий дождь и не думал останавливаться, а все моросил и моросил, превращая город в непроходимое болото. И ничего тут не поделаешь – такова здесь была зима! Впрочем, дождь здесь был обычным делом в любое время года.

По земле пронесся глухой гул и, постепенно перерастая в звон, замер высоко в горах. Земля дрогнула и заходила ходуном. Олсандр остановился и прислушался. Дурной знак!

«На земле, где творится много зла, просыпается Древняя Темная Сила…» – пронеслись в голове слова старого предания.

Зайдя в казарму, он прошел мимо храпящих на все лады мужчин к большому очагу, расположенному посреди помещения. Бывалые воины расположились в глубине строения поближе к теплу. Они завешивали свои спальные места циновками, превращая их в нечто вроде небольших комнат. Новичкам приходилось спать у самого входа и молча страдать от холода и промозглой сырости, кутаясь лишь в тонкие плащи.

Это место не всегда было заполнено людьми так, как сейчас. После набега на чужие земли воины расходились по домам к своим женам и детям и собирались вновь только по зову конунга или воеводы. Постоянно тут жили лишь молодые, неженатые воины, сироты и сам воевода, который много лет назад лишился своей любимой жены. Здесь обитали и младшие сыновья конунга, которым повезло не так сильно, как старшим, и которых Торкел не желал видеть в замке.

Олсандр бросил в едва тлеющий очаг пару отсыревших поленьев и потер озябшие руки над едким чадящим дымком.

– И ты, огонь, не хочешь обогреть эту землю? – пробормотал он и направился в свою комнату.

Сев на лежак, он стянул с ног насквозь промокшие сапоги. В комнате стоял пронизывающий холод, но Олсандр не стал разжигать очаг, а, не раздеваясь, лег, с головой укрывшись тяжелым, подбитым мехом белых волков плащом, и закрыл глаза.

– Нужно возвращаться назад, к морю, – засыпая, пробормотал он. – Ненавижу холод! Ненавижу сырость! Ненавижу это место!

Ночью ему приснилось, что он плывет по бушующему морю в маленьком дырявом челне. Мощная волна, захлестнув хлипкую посудину, потащила ее на дно, а вода окрасилась кровью. Как ни старался Олсандр удержаться на поверхности, могучие волны накрыли его с головой, и он, захлебываясь алой жижей, пошел ко дну.

Утро началось тем, что где-то за каменной стеной загрохотал знакомый бас.

– Вставай, лежебока! Вставай!

Олсандр услышал, как за стеной заскрипели лежаки. Протяжные зевки и возмущенные сонные голоса быстро заполнили помещения казармы. Впрочем, вскоре все утихло, как только послышался звук глухих и хлестких ударов. Это воевода наводил порядок в рядах служивых, щедро раздавая им тумаки.

– Хватит давить бока! – гремел Рагнар. – Хэрвил! А ну-ка живо за водой! Эгл, разводи в очаге огонь! Эта сырость и плесень сведет нас в могилу раньше, чем мечи наших соседей сконишей испортят нам шкуры! Проклятье!

Олсандр не стал дожидаться, когда Рагнар ворвется в его комнату, и здоровый кулак-кувалда прилетит под ребра. Воевода не делал различий между простым и знатным воином. Здесь в казарме Хаттхаллы все были равны и в равной степени могли получить удар кулаком или порку хлыстом от тяжелой руки великана.

Он похрустел онемевшими за ночь конечностями, потянулся и выпрямил ноги. Дав себе еще пару мгновений, мужчина неохотно разлепил глаза и с тяжелым вздохом сел. Передернув плечами от холода, он пожалел, что не растопил вчера очаг. Зябко закутался в плащ и растер шершавыми ладонями лицо, исполосованное старыми шрамами. Последнее время они часто ныли из-за дождя и непогоды и не давали ему покоя ни днем, ни ночью. Натянув на ноги так не успевшие просохнуть за ночь сапоги, он вышел в общее помещение.

Рагнар стоял у очага и хмуро озирался по сторонам. В дальнем углу помещения грянул задорный мальчишечий смех, и великан, встрепенувшись, рыкнул:

– Ну? Что там у вас происходит, оболтусы? Хватит глотку драть! Живо умываться, в нужник и на перекличку! – Он погрозил мальчишкам толстым пальцем и грузно зашагал к выходу.

Едва за воеводой хлопнула тяжелая дверь, как новобранцы вновь весело захохотали. Из-под лежака, стоявшего у самой стены, показалась светловолосая голова маленького мальчика по имени Этта. Его грязные волосы торчали в разные стороны, а худое личико сморщилось от боли и обиды. Он еще не дорос до обучения военному делу, но, к несчастью, недавно осиротел и был отдан бедной родней под крыло Рагнара.

Поднявшись с пола, Этта попытался стряхнуть с одежды грязь, но, получив от здоровенного парня звонкую затрещину, кубарем полетел по проходу к двери и ткнулся носом в зловонную лужу.

– Что ты там ищешь, маленький поросенок?! – довольно загоготал здоровяк. – Ты что, плачешь, как девчонка? Беги, поплачь к своей мамочке в юбку!

Молодые парни, стоявшие рядом, поддержали издевательство здоровяка заискивающим смехом и один за другим принялись отвешивать мальчишке тяжелые тумаки.

«Пацан и правда слишком мал, – подумал Олсандр. – Как бы его тут не забили до смерти».

Он сам попал сюда, когда был едва ли старше Этты. Это произошло сразу после смерти его матери и брата. И хотя все знали, что он сын конунга, ему все равно крепко доставалось. Он сразу понял, попал сюда – терпи или отбивайся. Другого выхода нет. Никто не станет тебя защищать и не обратит внимания на раны, слезы или жалобы. Особенно здесь всегда зверствовали молодые парни. Вот и сейчас, проходя мимо мальчика, они старались как можно больнее его задеть.

– Эй, парень! Что с тобой? Почему ты так часто спотыкаешься?

– Этта, зачем ты сам себя бьешь?

– Ты свинья! Любишь валяться в грязи? Поваляйся еще и похрюкай нам! Хрю-хрю!

Олсандр шагнул к выходу, и хохочущие мальчишки, расступившись в стороны, затихли. Каждый сделал вид, что занят важным делом.

Олсандра боялись. Огромный рост, исполосованная шрамами грозная физиономия и неимоверная сила делали свое дело. А еще, конечно, его кровь – кровь конунга внушала всем неимоверный страх. Хаттхалльцы хорошо знали все семейство рода Снежного Волка до седьмого колена. Мужчины из замка всегда отличались редкой мстительностью и жестокостью. Их род сотню лет восседал на троне этой земли, и о каждом конунге слагались легенды и передавались от деда к внуку, от матери к дочери. И каждая следующая легенда соревновалась с предыдущей по описанию в ней жестокости, количеству загубленных невинных душ и пролитой крови. И, что самое главное, – в этих легендах не было ни слова неправды!

Проходя мимо плачущего и все еще лежавшего в луже Этты, Олсандр ухватил мальчишку за шиворот промокшей рубахи и поставил на ноги.

– Спасибо… спасибо, друг! – пробормотал малыш.

По его лицу и одежде стекала густая, вонючая жижа. Он тер глаза рукавом рубахи и слепо озирался по сторонам, опасаясь подвоха. Когда же ему удалось разлепить глаза, он устремил благодарный взгляд на своего спасителя, но, увидав Олсандра, перестал дышать.

– Не жди, когда тебя ударят, пацан. Бей первым! – посоветовал он ему и, ухватив стоявшего у стены здоровяка, вытер испачканную руку о его чистую рубаху.

Этта испуганно глянул на обидевшего его парня, сжал свои ладошки в кулачки и с сомнением на них покосился. Они оказались не больше куриного яйца, и Этта вяло кивнул.

– Щенок быстро растет, и только от его норова зависит, станет он дворовым псом или зубастым волком, – усмехнувшись, добавил Олсандр и пригладил мальчику взъерошенные волосы.

Он вышел на улицу и с удовольствием втянул в себя свежий воздух. Со вчерашнего вечера похолодало еще сильней. Зимой одежда не успевала высыхать за ночь, а наоборот, только сильнее отсыревала, становилась тяжелой, как камень, и не приносила телу желанного тепла. Олсандр хмуро бросил взгляд на возвышающийся на горе отцовский замок, шагнул на дорожку и едва не упал, поскользнувшись на корке льда.

За деревьями послышался скрип колес, и на дорогу вышла кухарка Илва. Она толкала перед собой тележку, груженную ведрами с похлебкой и корзинами с хлебом.

Боги щедро одарили эту женщину высоким ростом, пышным бюстом и необъятными бедрами. Густые иссиня-черные волосы она заплетала в толстые косы и укладывала на голове высокой короной. Широкие брови надменно изгибались над манящими, круглыми, чуть на выкате черными глазами, которые обещали мужчинам неземное блаженство.

Одета Илва была в длинную рубаху, юбку до пят и короткий жилет из белого кролика. Она осторожно переставляла по замершей дорожке полные ноги в башмаках на толстой деревянной подошве и при этом виртуозно колыхала аппетитными бедрами. Красавица пользовалась бешеным успехом у местных мужчин. Множество воинов Хаттхаллы перебывало в ее теплой постели, и еще больше отчаянно мечтало туда попасть. Однако ее ухажеры не спешили свататься, так как в городе ходили упорные слухи, что Илва приносит своим мужьям неудачу.

Тут надо добавить, что кухарке ужасно не везло с мужьями. Последние пять лет она каждый год ходила замуж и раз за разом теряла одного мужа за другим. Одни бесславно сложили буйные головы в пьяных драках, другие в неудачных набегах на соседние земли. Успев нарожать за это время пятерых детей, она отчаянно мечтала заполучить себе хорошего мужика, который продержится рядом с ней дольше остальных.

Воины у казармы замерли и с жадностью разглядывали аппетитные формы красавицы. Из-за угла здания, суетясь и семеня тонкими ножками, выбежал Ньял. Он успел привести свою одежду в полный порядок и на ходу укладывал на блестящей лысине мокрой ладошкой жидкие светлые волосенки. С трудом затормозив в десяти шагах от красавицы, он расправил узкие плечи и степенно подошел к женщине. Он с гордостью посматривал на своих товарищей и не смог сдержать самодовольную улыбку.

– Моя красавица! – воскликнул Ньял. – Твоя красота заставляет петь птиц и светить солнце!

Ньял глянул на серое небо и, смущенно закашлявшись, торопливо продолжил:

– Какой божественный запах, милая Иля! Какую вкуснятину сегодня нам приготовили твои золотые ручки?

– Сегодня лишь похлебка из остатков вяленой козлятины и хлеб грубого помола, – пробасила невозмутимая Иля. – Остальное пойдет на стол к приезду гостей.

Этот год в Хаттхалле выдался самым голодным. Урожай сгнил в полях из-за непрекращающегося дождя. Большая часть домашнего скота издохла от загадочной болезни, а та, что не издохла, едва передвигала ноги от голода. Жители города тоже голодали, а это означало, что скоро отряды Хаттхаллы вновь отправятся на грабежи в соседние земли. Воины мечтали наесться вдоволь и привезти домой богатую добычу. Однако конунг Торкел тянул с приказом, ожидая прибытия соседа Роарая.

Тощий Ньял подошел к женщине и осторожно погладил толстуху по круглому плечу.

– Моя красавица! – закудахтал он и, не получив отпора, закатил маленькие глазки и осторожно обнял мощный женский торс. – Каждую ночь мне снятся твои прекрасные глаза! – При этом Ньял умудрялся смотреть Илве и в глаза, и непостижимым образом на необъятную грудь. – Ну, что же ты трудишь свои нежные ручки? Дай я помогу тебе! – спохватился ухажер и, выхватив оглобли из натруженных рук женщины, потащил телегу к длинным столам, стоящим прямо на открытом воздухе под широким деревянным навесом.

Пристроив телегу, он заглянул в глаза красавице, дожидаясь одобрения, и женщина снисходительно улыбнулась жениху. Ньял воспринял улыбку как призыв к действию и взмахнул руками, прикидывая, как бы половчей обнять ее.

– Осторожно, растяпа! – воскликнула Илва, увидав, что мужичок чуть не перевернул ведро с похлебкой.

Голос ее был сродни басу Воеводы и отлично созвал бы всю округу при пожаре или какой другой беде.

– Смотри куда прешь! Ошалелый! – хохотала кухарка, колыхая необъятным бюстом. – Перевернешь, будете тогда голодными до вечера ходить! Раззява!

– Разве я могу смотреть под ноги, когда такая красота рядом? Нет! Никогда… моя любимая! – страстно прохрипел Ньял и, наконец, решившись, возложил потные ладошки на обширный кухаркин зад.

– Уймись, распутник! – прикрикнула Илва и с довольной улыбкой посмотрела на лысую макушку жениха.

В пылу разгорающейся страсти влюбленные не заметили, как к ним, лениво позевывая и почесывая толстое брюхо, подошел задира Бэван. Глумливо гукнув, он со звонким хлопком тоже поместил свою лапу на мощный кухаркин зад.

Пронзительно завизжав, Илва с удивительной легкостью подпрыгнула и, отскочив в сторону, уставилась на обидчика круглыми коровьими глазами. Ньял по-бабьи всплеснул руками и грустно заморгал белесыми ресницами. Воины, жадные до подобных сцен, быстро подтянулись поближе к ним и примолкли, с нетерпением ожидая, как дальше будут развиваться события.

Ньял оглядел толпу, бросил тоскливый взгляд на свою женщину и, неохотно повернувшись к толстяку Бэвану, приготовился к разборкам.

– А-а, это ты, Ньял? А я и не заметил, что кто-то прячется за бабьей юбкой! – громко заржал забияка.

Глазки Ньяла забегали по сторонам, и было заметно, что он безуспешно ищет достойный выход из мерзкой ситуации, но не может найти.

– Иди сюда, Бэван! Я намну тебе жирные бока! – неуверенно пискнул он.

– А? Что? – приставив руку к уху, переспросил его Бэван. – Не пойму, что ты там квокочешь, цыпленок!

Воины довольно посмеивались, обсуждая происходящее, и без стеснения науськивали своих товарищей на драку.

– Ньял, вдарь ему!

– Бэван, окуни нашу цыпу в грязь!

– Спорю на свой нож, что победителем из драки выйдет наш задира! – крикнул кто-то, и несколько человек принялись делать ставки.

– Вот я тебе сейчас задам! – топчась на месте, в отчаянье выкрикнул Ньял и выставил перед собой острые кулаки.

– Чем же? А? Этим?! – потешался перед толпой Бэван. – Что это? Что за тощие палки торчат у тебя там, где у мужчин должны быть руки?

– Сейчас эти тощие палки порвут тебя на части! – взвизгнул Ньял.

– Смотри, козявка, какие руки должны быть у настоящего мужика! – Бэван быстро закатал рукав рубахи и, обнажив волосатую руку, заиграл бугристыми мышцами.

Между тем кухарка стояла в трех шагах от мужчин, уперев руки в широкие бока, и недовольно хмурила брови.

Бэван окинул презрительным взглядом соперника и, повернувшись к Илве, похотливо ей подмигнул. Не удовлетворившись содеянным, он вытянул к ней руку, растопырил жирные пальцы, медленно возложил их на круглую грудь и смачно сжал.

Ньял вновь возмущенно закудахтал, но вместо атаки на соперника возмущенно всплеснул руками. Кося одним глазом на несчастного влюбленного, Бэван закатил глаза и, запрокинув щекастую голову, захохотал во все горло. Мужчины, стоявшие недалеко от них, завистливо и одобрительно загудели.

Если бы Бэван не радовался так сильно своей проделке, то не пропустил бы момент, когда крепкая кухаркина ладонь взметнулась вверх и с невероятным звоном опустилось на лицо нахала. Бэван поднялся в воздух, словно пушинка, и, не открывая глаз, со свистом пролетел несколько шагов. Ударившись о каменные ступени, он удобно устроился у двери казармы.

– М-м-м! Проклятье-е! – замычал Бэван и под восторженный хохот товарищей попытался подняться.

Он, как лошадь, мотал головой и, тараща на Илву мутные поросячьи глазки, стал растирать ушибленную челюсть. Женщина отряхнула руки, круто развернулась и, больше не обращая внимания на глупых мужиков, принялась разливать похлебку по глиняным мискам.

Мужчины рассаживались за длинные столы, бурно обсуждая недавнее событие, и с аппетитом принимались за скудную трапезу. Ньял, грустно моргая, поглядывал на сердитую кухаркину спину, а сидящий рядом с ним Бэван вяло жевал хлеб, то и дело проверяя языком, на месте ли его зубы.

Воспользовавшись тем, что все заняты делом, Олсандр выловил из похлебки кусок козлятины и вместе с добрым ломтем еще теплого хлеба завернул ее в чистую тряпицу, а затем спрятал за пазуху. Быстро расправившись с остатками еды, он встал из-за стола и направился в сторону возвышающегося на горе замка.

Перейдя через мост, он не вошел в ворота, где стояли стражники, а спустился по едва заметной тропинке вниз к темной воде и, прошагав еще полсотни шагов вдоль стены, завернул за угол. Здесь в каменной стене виделась вросшая в землю, низкая и растрескавшаяся от времени деревянная дверца. Не успел Олсандр постучать, как за дверью раздался знакомый голос:

– Входи, мальчик… Знаешь ведь, что ты всегда здесь желанный гость! – произнес он на рарогдарском наречии.

Олсандр распахнул дверь, склонившись почти вдвое, едва смог протиснуться в маленькую комнатку, больше похожую на каменный мешок. Здесь на полу вдоль стен стояли сложенные друг в друга вязанные из бересты большие и маленькие корзинки, разнообразные туески для сыпучих продуктов, кузовки для овощей и фруктов. На стенах висели огромные пучки сушеной травы и корешки. В углу над очагом в небольшом котелке весело булькало какое-то очень едкое бурого цвета варево. Рядом с ним на низком кривом столе стояла глиняная миска с нетронутой похлебкой.

«Значит, Илва уже была здесь. Молодец, не забывает старика», – одобрительно подумал Олсандр и кивнул.

В дальнем углу помещения на низкой скамейке сидел худой старик. Из одежды на нем была лишь длинная рваная рубаха, подпоясанная простой веревкой, и плетенные из бересты лапти. Лицо старика вдоль и поперек избороздили глубокие морщины, а прямо в центе высокого лба белел большой шрам от ожога в виде подковы. Так в Хаттхалле клеймили скот и рабов. Голубые глаза старика, обрамленные белыми ресницами и густыми кустистыми бровями, почти не мигая, смотрели в одну точку на серой стене. Узловатые, морщинистые руки, казалось, независимо от хозяина быстро и сноровисто плели из березового лыка саадал для стрел. Старик не смотрел на то, что делал, потому что был совершенно слеп.

Он появился здесь много лет назад одновременно с его матерью после похода военных отрядов хаттхалльцев в Рарогдарию. И говорят, что уже тогда он был глубоким стариком. Сколько же ему лет? Может сто, а может двести?

– А-а… Вот и ты! Заходи, мальчик! – радостно воскликнул старик на языке далекой земли.

– Доброе утро, Бакуня, – на том же языке ответил ему Олсандр. Кивнул на очаг и спросил: – А ты все варишь?

– А как же не варить? Варю! – довольно покивал старик седой головой. – Вчера один охотник принес. Он нашел у восточной горы редкую в здешних местах травку и высушил. Думал, мне сгодится. Может, и сгодится травка-то? А? Олсандр?

– Сколько лет прошло, Бакуня, а ты все надеешься? – хмыкнул Олсандр, удивляясь дедовскому упрямству.

– Пока жив человек – живет и надежда. Как же жить и не надеяться? – Дед Бакуня лукаво улыбнулся и перевел взгляд на лицо Олсандра. Он посмотрел мужчине прямо в глаза, как будто видел его. Олсандр невольно улыбнулся. Бакуня хлопну себя по лбу и воскликнул:

– Смотри, какой подарок я приготовил для тебя! – Он принялся суетливо ощупывать пол у скамеечки. – Куда же я их задевал? Хм, странно… А-а, вот они!

Старик вытянул из-под березового лыка новый чехол для боевого ножа и протянул Олсандру. Широкое черное полотно из толстой, добротной кожи было сшито крепким и аккуратным тройным швом. Не забыл Бакуня и про украшения – тонкие полоски кожи он заплел в замысловатый узор и украсил его тремя разноцветными камнями.

– Твои-то ножны совсем истрепались, а оружие надобно в строгости хранить… Нравится?

– Красивый узор…

Бакуня довольно захихикал в ладошку:

– Каждый рарогдарский узор знающему человеку свою историю скажет, мой мальчик. Я же рассказывал тебе в детстве! Аль ты забыл?

– И какую историю говорит твой узор?

В глазах Бакуни мелькнула хитринка:

– Какую ж еще?! Добрую!

Олсандр провел пальцем по загадочному письму и камушкам. На земле, которую называли Дар Бога Рарога или Рарогдария, верили, что в камнях живут первородные духи Земли, способные отогнать от воина смерть, дать ему силу и смелость. Только для каждого человека свой камень нужен. Ошибешься, и духи камня заберут жизнь носителя.

– Хорошая кожа. Где взял?

– Дык эта… Было у меня! – Старик смущенно отвернулся и начал поправлять стоявшие и без того ровными рядками плетенки.

– Дед!

– Брат твой приходил, – неохотно отозвался Бакуня, – заказал пояс и ножны. Вот и осталось…

– Олаф все богатеет? Какой же это пояс у него по счету? Четвертый? – удивился Олсандр.

– Да не… Другой брат.

– Одрхн?! А этому-то зачем? – не сдержавшись, засмеялся Олсандр.

– И я подивился! Да не стал спрашивать. По мне-то что? Заказал – я исполнил, – улыбаясь, ответил дед.

Олсандр покачал головой. После памятной охоты на волков Одрхн захворал, несколько месяцев не выходил из своей комнаты и был под присмотром слуг. Сначала Олсандр думал, что брат хитрит и просто прячется от него. Он так сильно хотел ему отомстить, но не за себя, а за новорожденного братика и мать, которых раб Бакуня много месяцев выхаживал. Частенько в своих мечтах он представлял, как изобьет его по полусмерти, как только встретит. Но прошло время, и когда Одрхн появился после болезни на людях, Олсандр поразился случившимся с ним переменам. Он осунулся, похудел, а его спина изогнулась, словно ствол больного дерева.

– Вернулось Зло к Просителю… – пробормотал тогда Бакуня, скрестив руки в молитвенный жест. В те времена старик еще мог видеть. – Стало быть, удалось мне Дурной Замысел развернуть и в обратный путь отправить!

С тех пор Одрхн едва ли хоть раз держал в руках меч или боевой нож. А вот, поди ж ты! Сделал странный заказ.

«Не уж то он думает, что я хочу отомстить? – подумал Олсандр. – А ведь и впрямь, наверно, должен! Странно…»

– Этот-то расходу для пошива не знает. Неопытен. Вот я и сшил с остатков для тебя обновку, – продолжал старик свой рассказ и тяжело вздохнул. – Опять же не станет меня, и никто не вспомнит старика Бакуню. А так достанешь ты, Олсандр, свое оружие и, может, скажешь обо мне Слово. Все ж какая-то да недолгая Память.

Глаза старика подозрительно заблестели, и Олсандр, нахмурившись, отвел глаза. Это была неправда! Пока жив Олсандр, он будет с благодарностью вспоминать старого раба. Сколько дней и ночей они с маленьким братом Йоном провели в этой маленькой коморке? Сотни?! Только тут они находили покой и ласку, пережидая, когда гнев отца или приступы бешенства у старших братьев утихнут. Олсандр грустно улыбнулся, вспоминая, как в те далекие времена Йон с открытым ртом слушал Бакуню. Тот, тихонько тренькая на старых гуслях, напевал им песни и сказки на языке земли Рарога. Одну он помнил и сейчас, ведь она была у его брата самая любимая.

Котя-котенька-коток,

Ой, пушистый хвосток.

Придет котик ночевать,

Ой да Йона качать.

Уж как я тебе, коту,

За работу заплачу:

Дам кувшинчик молока

Да кусочек пирога.

Олсандр считал себя тогда уже взрослым, занимался своими делами и делал вид, что не слушает старика. Зато его брат, не стесняясь, заливисто хохотал и смешно моргал длинными девичьими ресницами. Йон до трех лет не умел ходить и говорить, и чтобы старшие братья его не обижали, он всюду таскал малыша с собой. Только здесь малыш и смеялся. Олсандр смотрел на него и изумлялся, насколько брат не похож на мужчин из рода Снежного Волка. Тогда Олсандр был уверен, что уж кому, так это Йону удастся снять проклятие с его семьи.

Олсандр примерил ножны к своему ножу. Удивительно, как слепому удалось так точно соблюсти размер? Нож Олсандра он держал в руках лишь раз, да и то несколько месяцев назад.

– Подошел? – взволнованно спросил его старик.

– Как в нем родился! – подтвердил Олсандр.

Дед довольно заулыбался. Олсандр пристроил новые ножны к широкому поясу и, воспользовавшись тем, что Бакуня занялся плетением по привычке запев песню, тихонько достал из-за пазухи тряпицу. Подойдя к миске с пустой похлебкой, он положил в нее кусок мяса, накрыв ломтем хлеба.

Дед, хитро прищурив глаза, хмыкнул в бороду:

– Нынче голод, а мне хватает, Олсандр. Старикам много не надо. Ты сам-то кушай! Тебе нужно свой меч крепко в руках держать! Ты же воин!

Олсандр досадливо покачал головой и молча направился к двери.

– Вот же слух у деда! Как будто он не слеп вовсе и все видит.

– Спасибо, внучок! – крикнул старик.

А когда тот был уже в дверях, неожиданно добавил:

– Сегодня ночью был мне сон недобрый. Будь осторожен…

Бакуня не был родным дедом Олсандра. Старый раб никогда не рассказывал, но еще мальчиком он слышал от матери, что когда-то тот был главой небольшой деревни и слыл искусным знахарем. Со всей земли Рарога к нему приходили люди, чтобы вылечить тяжелые болезни или просто замолить грехи.

Когда Торкел пришел в Рарогдарию, то взял в рабство много мужчин и женщин. Бакуня каким-то чудом их освободил, но было не в правилах конунга спускать такое без наказания. Он разыскал сына старика и жестоко убил его. Через несколько дней Торкел пришел в город Самычи и, разгромив дружину, взял дочь княжича Славича себе в жены. На свадебном пиру Торкела и Ганы старик появился прямо у стола конунга, волшебным образом пройдя мимо охраны, словно те были слепы.

– Эй, старик! Зачем ты явился сюда? – удивился Торкел.

– Видел я сон, в котором сказано было – надлежит мне допить горькую чашу жизни до дна, иначе не видать мне на том свете моих любимых…

– Что это значит?

– Значит это – не пришло мое время отправляться в мир мертвых, а следует пойти к тебе в рабство.

Пирующие хаттхалльцы загоготали.

– Первый раз вижу человека, который по доброй воле в рабство просится! – воскликнул Торкел, утирая выступившие от смеха слезы.

Бакуня ничего не ответил и пошел с плененными рарогдарцами в чужие земли. До того дня в Хаттхаллу не привозили старых рабов, чтобы не тратить на них драгоценный хлеб, но старик слыл чудотворцем. Бакуня разгадывал сны и был искусным травником. Он мог приложить к ранам руки и остановить кровотечение, облегчить боль. Это чудо Олсандр познал и на своей шкуре. И еще он думал, что тогда конунг Торкел надеялся, что с помощью этого старика он сможет снять проклятье со своего рода.

«Моя мать с первых дней поняла, что легенды о дурном нраве мужчин из рода Снежного Волка не пустые сказки, – думал Олсандр, вспоминая о древнем предании. – Она была ласкова со своими детьми, но когда я смотрел на нее, то видел только тревогу. Мама знала, что всем нам предначертана нелегкая судьба. Не суждено нам познать ни радости, ни счастья, ведь мы способны причинить окружающим лишь боль и страдания».

На такую судьбу своих потомков обрек Галин – молодой повеса, который унаследовал трон конунга Хаттхаллы и сокровища своего отца Агнара – могучего воина, приведшего дикое племя халлов на эти земли с далеких холодных островов Северного моря.

«Однажды Галин встретил на охоте прекрасную девушку по имени Ведана, – гласила старая легенда. – Они полюбили друг друга и вскоре стали мужем и женой. Девушка была так красива, что мужчины не могли отвести глаз от ее лица. Галин не смог этого вынести и в приступе гнева убил ее. Ведана оказалась дочерью Бога Ведлеса, и он проклял род Снежного Волка.

– И будут рождаться у твоих детей только сыновья. И сердце каждого из них будет злее, чем у его предка. И не познают они любви. И души их будут отправляться в Черное Царство, где царит только ночь и Древнее Зло. И будут они убивать друг друга. И не будет этому конца, пока род Снежного Волка не исчезнет с лица Земли.

Но проклятие Всесильного можно было остановить. Лишь тот, кто сможет свое злое сердце направить на добрые деяния, остановит несчастья их рода. И знаком о прощении Бога Ведлеса будет ему рождение дочери».

Внуки и правнуки Галина пытались снять проклятье, но даже пятьдесят жен, находившихся на содержании у отца Торкела Бьерна, не смогли исполнить мечту потомков Галина. Торкел не держал гарем, как восточный шахиншах. Он избавлялся от женщины всякий раз, если она после двух беременностей не рожала ему девочку. Его первая жена – дочь свирепого царя Маврии темнокожая Алаоис, мать Олафа и Одрхна, – бесследно исчезла вместе со служанками после прогулки по лесу. Следом за ней в замке появилась мать Олсандра, прекрасная Гана. Она продержалась здесь дольше всех и ушла в царство Мертвых после рождения сына Йона. Потом у конунга Хаттхаллы были жены Асе – мать Гуннара и Торка (умер в младенчестве), затем Биргит – мать Давена и Колена (умер в младенчестве), а еще Йорун и Сири… Имена остальных жен Олсандр не знал, но их было много, и у каждой была печальная судьба, как и у их сыновей.

Олсандр посмотрел на старую дверь, ведущую в коморку старика, и подумал:

«А ведь ты, старик, пошел в рабство для того, чтобы оберегать мою мать! И испил ты горькую чашу жизни до дна. Не оберег…, и я не оберег…»

Еще за сотню шагов до пастбища он услышал радостное ржание. Подойдя к высокой ограде, он увидел нетерпеливо переминающего длинные мощные ноги своего красавца-коня. Его короткая черная шерсть блестела от капелек утренней росы, и, подергивая бугристыми мышцами, конь поглядывал на него черным глазом и красовался перед хозяином. Он покачал головой, словно здороваясь с ним.

Олсандр погладил друга по густой гриве, достал из поясного мешочка кусок сморщенного прошлогоднего яблока и поднес его к носу скакуна. Тот аккуратно шевельнул губами и, приняв подарок, потерся высоким лбом о плечо хаттхалльца.

– Что, дружище? Не терпится ноги размять? Ничего! Скоро снова в дорогу. – Он заплел его белую гриву в толстые косы, с удовольствием слушая фырканье друга.

– Хороша животина! – раздался за спиной раскатистый бас Рагнара. – Ну-ка, дай я тоже твоего скакуна приласкаю!

Великан подошел к Ичану и попытался ухватить его за высокую холку. Не тут-то было! Конь мотнул головой и, задрав верхнюю губу, клацнул крупными зубами.

– Ну-ну! Погоди! Только поглажу! Не обижу! – добродушно засмеялся Рагнар.

Конь фыркнул, топнул копытом и встал на дыбы.

– Глянь, гневается! Ха-ха! Силен! Ладно уж! Потерпи!

Воевода крепко и совсем не ласково похлопал Ичана по мощному крупу. Обошел его кругом, прищуривая один глаз, и пожаловался:

– Ц-ц-ц… Чем я тебе не хорош? А?! Чем этот парень лучше меня?! Скажи!

Ичану пришлись эти слова не по душе, и он возмущенно заржал. Кроме Олсандра, он никому не разрешал себя оседлать и даже не давал водить себя под уздцы. Однако крупный Рагнар давно лелеял мечту найти себе коня под стать. С его весом мало у кого из местных лошадей хватало силенок таскать на себе этакую тушу. И пусть не сам Ичан, но, может быть, когда-нибудь его потомство…

– Может, и будет мне от тебя толк … – мечтательно бормотал воевода под нос. – Знатный приплод будет!

Как только Олсандр приехал в Хаттхаллу, великан свел Ичана с несколькими кобылами и теперь не мог дождаться первого помета.

– Иди в замок, – бросил Рагнар через плечо и нахмурился. – Отец ждет тебя…

Под рев охотничьих рогов торжественная свита вошла в главный зал замка. Впереди шли вооруженные до зубов охранники – десять сильнейших воинов земли Скониш. За их широкими спинами шел вычурно разодетый конунг Раорай со своей дочерью. Девушка была одета в белые одежды, как и полагалось невесте. Ее голову покрывал тонкой вязки длинный ажурный платок, который скрывал лицо и фигуру. Ингрид держала отца за руку, словно испуганный маленький ребенок. Позади Раорая шел воевода Гут в окружении вождей отрядов, и весь их грозный вид говорил, что они готовы отразить любую атаку. Простые воины остались в казарме, сильно потеснив там воинов Хаттхаллы. Гут немного нервно озирался по сторонам, держа руку на рукоятке меча, и, было заметно, чувствовал здесь себя неуютно.

Торкел восседал на троне, криво улыбался и приветствовал своего соседа, мерно кивая головой. Его сыновья – Олаф, Одрхн, Олсандр, Гуннар и Давен – стояли позади отца и с интересом рассматривали прибывших гостей.

Пройдя полпути, свита расступилась, и Раорай с дочерью приблизились к Торкелу. Мужчина снял с головы огромную шляпу, украшенную перьями черного петуха, и низко поклонился. Это был невысокий светловолосый крепкий воин, который не чурался в молодости брать в руки меч и участвовать в битвах наравне со своими товарищами. Его свита также поклонилась и встала на одно колено.

– Приветствую тебя, мой сосед, Великий Торкел из рода Снежного Волка! Конунг и Жрец прекрасной земли Хаттхаллы!

– Мой друг! Мы с нетерпением ждали твоего прибытия. Наконец-то два знатных рода – Снежного Волка и Черного Петуха – объединятся, соединив детей в законном браке!

– Я, Раорай из рода Черного Петуха, конунг земли Скониш и мои подданные высоко чтим дарованную нам тобой привилегию! О, Великий конунг!

– Мой почтенный сосед! Воспользуйтесь нашим гостеприимством и чувствуйте себя в замке как у себя дома. Надеюсь, нашу красавицу не утомила дальняя дорога? Я приказал сегодня вечером устроить пир в честь долгожданной помолвки. Хватит ли у милой девушки сил почтить нас своим присутствием?

– Благодарю тебя, Торкел, за заботу, но я совсем не устала! – пропел звонкий девичий голос. – Наоборот, дорога мне показалась слишком короткой… Я не успела вдоволь насладиться свежим воздухом и красотой вашей земли!

– Скромна, умна, мила! Ты станешь хорошей женой для моего сына!

Олаф выкатился вперед, поклонился отцу невесты и по древнему обычаю трижды поцеловался с Ингрид. Он победно глянул на Одрхна, встал у трона отца и, уперев руки в жирные бока, довольно заулыбался.

– Сними платок, милая! – Торкел игриво рассмеялся. – Прошу! Не прячь от нас свое нежное личико и дай нам полюбоваться твоей красотой!

Девушка нерешительно глянула на отца и лишь после того, как тот едва заметно кивнул, откинула его с лица. Братья Олсандра одобрительно загудели, и щечки девушки моментально покрылись застенчивым румянцем. Она смущенно опустила голову и уткнулась носиком в плечо расстроенного отца.

Ингрид была очень юна и похожа на едва распустившийся бутон розы. Ее тонкие, почти прозрачные черты лица, большие карие глаза в обрамлении светлых ресниц и длинные волосы цвета зрелой пшеницы не могли оставить мужчин равнодушными.

Раорай посмотрел на свою дочь, и лицо мужчины перекосилось и посерело, а взгляд с отчаяньем заметался по сторонам. Любому было понятно, что если б отец мог спасти свою дочь от этого брака, то он бы это сделал. Между тем Торкел тяжело поднялся с трона и, улыбаясь, направился к невесте. Он грубо ухватил ее за подбородок и заглянул в глаза.

– Ох, хороша! Ах, если б я был моложе… Раорай, у нас родятся красивые внуки! – воскликнул конунг и вернулся к трону. – Как я сержусь на тебя, мой друг! Ты долго прятал от нас этот нежный цветочек! Если твоя младшая дочь Ия хоть вполовину так же хороша, то мы сможем объединить наш род дважды! Ия сможет на свой вкус выбрать любого из моих мальчиков.

– Что ты! Что ты! – нервно засмеялся сосед. – Моя младшая дочь еще слишком мала, чтобы стать чьей-то женой!

– Приехала ли она на свадьбу своей сестры?

– К сожалению, она захворала. Бедняжке пришлось остаться дома, – поспешно ответил Раорай и отвел глаза в сторону.

– Ну, ничего! Глядишь, через год—другой мы сыграем еще одну свадьбу, и станет ей мужем Одрхн или Гуннар.

Раорай вздрогнул, но ничего не ответил. Торкел махнул слугам и завершил встречу, сказав на прощанье:

– Проходите наверх. Там приготовлены для вас почивальни. Мои слуги покажут вам ваши комнаты. Отдохните немного с дороги.

Раорай вновь поклонился и, бережно обняв свою дочь за плечи, повел вверх по лестнице.

Вечером хозяева и гости торжественно расселись за столы. Сегодня кухарка Илва расстаралась на славу, и, несмотря на неплодородный год и бушующий в городе голод, глаза у пирующих разбегались от обилия напитков и вкуснейших блюд.

По настоянию Торкела скониши и хаттхалльцы расселись вперемешку «для более тесного знакомства» и принялись набивать животы сытной едой, угощаться пивом и брагой. Поначалу в зале висела гнетущая тишина, но чем больше разнообразные жидкости вливались в гостей и хозяев, тем громче и веселей становились разговоры. Молодые сидели во главе стола, и Олсандр еще никогда не видел столь неподходящей пары. Толстый и смуглый Олаф совершенно не обращал внимание на будущую жену и проглатывал еду, не глядя в тарелку, словно дикая свинья. Тонкая, изящная Ингрид, едва притронувшись к своему кубку, с робкой надеждой поглядывала на жениха и силилась выдавить радостную улыбку.

Недалеко от конунгов сидел и Олли. За эти месяцы Олсандр лишь несколько раз встретил его в темных коридорах замка. Тот вежливо здоровался с ним, но от старого друга практически ничего не осталось. И без того худой, теперь он и вовсе стал напоминать призрака, а глаза больше походили на глаза затравленного животного. Впрочем, при всем при этом выражение лица молодого человека стало столь высокомерным и заносчивым, что у Олсандра ни разу не появилось желание завести с ним разговор, как в былые времена.

Сейчас он старательно избегал смотреть в глаза Олсандру. Один раз, всего на миг, их взгляды встретились, и губы у Олли задрожали. То ли он хотел заплакать, то ли что-то сказать, но, так и не решившись, стиснул челюсть, уставился в стол и больше не отводил от него глаза.