Читать книгу Rewind without erase - Елена Пильгун, Анна Закревская - Страница 3

Под новый год страницы знакомых и малознакомых Лину людей были до отказа забиты голографическими ёлочными натюрмортами и весёленькой музыкой, в которой то и дело слышался перезвон колокольчиков из упряжки Санты. Парень бездумно проглядывал картинки, зацепившись взглядом за простенькую инфографику: в 6 лет треть детей верит в Деда Мороза, а две трети гадают, хватит ли у него денег на подарки для них. В 18 лет треть детей впервые с полным правом пьют вино за столом с родителями, а две трети – не могут вспомнить, как провели новогоднюю ночь.

«А кто – то будет кодить как проклятый за двоих, – ругнувшись в сторону коллеги – лентяя, подумал Лин. – Конечно, после того, как сходит со свежеиспечённой супругой на каток».

– Лин, ты помнишь, что на катке сегодня будут ребята из литклуба? – голос Киры за раскадровкой гистограммы прозвучал звонком будильника в понедельник. В шесть утра. Ох ты ж ма… – Надо, что ли, стихи какие про Новый год почитать, а?

– «В лесу родилась ёлочка, в лесу и умерла», пойдет? – откликнулся Лин.

А пальцы уже поймали волну памяти, которая прекрасно помнила обрывки фраз одного стихотворения, бывшего негласным лозунгом одного далекого ноября прошлого десятилетия. Пора, мой друг, пора.

– А что-нибудь посерьезней? – уточнила Кира из ванной, пытаясь перекричать шум работающего фена.

Похоже, подготовка полным ходом. Но все-таки мне повезло с тобой, родная. На украшательство себя тратится так мало, что мне приходится прикрывать тебя от твоей матери, говоря истину. Мне ты нравишься такой, какая есть. И, честно говоря, на фоне этой почти аскетичной простоты тонкое обручальное кольцо с тёмно-синей, словно небо транскода, сапфировой искоркой смотрится на тебе величайшим сокровищем мира.

– Ну, если не брать их Фимбулвинтеров и Йолей, то это, – не переставая любоваться женой, ответил Лин и, набрав в грудь побольше воздуха, увеличил зону покрытия, едва не сорвав себе голос. – Пора, мой друг, пора, пора. Все собрано еще вчера, пальто в прихожей жаждет плоти… Нам обещали боль утрат, невозвращений, расставаний, дурдом, больничные палаты1…

> begin

– А давай возьмем этот стих на два голоса? – Ныряя головой в уютный черный свитер, словно в омут реки-под-рекой, предложила Кира.

«Обожаю тебя, – подумал Лин. – Сам хотел попробовать такую идею. Как же легко с тобой, а… И если ты читаешь мысли, прочти сейчас и эту».

Тонкие пальцы сына великого хакера потянулись к худенькой узкой спине Киры, согнувшейся в три погибели над шнуровкой своих сапог. Это была их игра – кто первый успеет выдать другому разряда в добрую дорогу, прикоснувшись к тому месту меж лопаток, откуда растут невидимые для остальных светлые крылья.

***

В транскоде нет времени. В любой момент можно отпраздновать день рождения, отправиться в самый счастливый день или встретиться с человеком, которого уже не встретить в реальной жизни. Поэтому многие и любят транскод и хотели бы подольше пробыть в нем. Он дарит вторые шансы, бесконечную возможность перемотки – rewind without erase. И никогда не надоест входить в переменчивую реку – у нее миллион лиц, для каждого – своё…

Алистер чувствовал новогоднее настроение – аура транскода вспыхивала от ожидания праздников. Кто-то предвкушал подарки, и это нетерпение пробегало багряными всполохами по темно-зеленой хвое сбывшихся надежд и золотым шишкам ожиданий от будущего года. Кто-то с облегчением провожал заканчивающийся год и сжигал мосты, и едкие дымные нотки щекотали чувствительный нос парфюмера.

Если захотеть, то вот такой новый год может наступать каждый день, да хоть каждый час. Алистер, однако, не злоупотреблял этой возможностью. Ему нравилось иметь возможность выбора, и он выбирал не приедающееся праздничное настроение. Чем реже достаешь из коробки любимую вещь, чем реже включаешь любимую музыку, тем сильнее каждый раз радость от случайной встречи с ними…

Мир сам напоминал Алистеру о празднике, просачиваясь извне, и традиционный новогодний глинтвейн впитывал апельсиновый жар, бархатную ласку кардамона, смешок корицы и упругость алого яблока. Мало взять шкурку мандарина, горсть еловых игл и чуть-чуть корицы. Дух праздника не привить на сухое дерево, нужна свежая кровь, ветер извне, давно ожидаемые новости… Кто-то придет на этот раз… Этот праздник будет особенным.

***

За массовым катанием на коньках и стихотворным марафоном последовал коллективный поход в ближайшее антикафе, где посетителям на выбор предлагалось двадцать с лишним сортов чая, а полки были завалены настольными играми. «Транскод транскодом, а живое общение не устареет никогда!» – с таким возгласом предводитель общества недобитых романтиков ввинтился в самую середину игрового склада, выцепляя оттуда узкую коробку, на обложке которой были нарисованы четыре глупых смешных человечка перед грозной фигурой в чёрном одеянии. Лин коротко вздохнул и с размаху плюхнулся в ближайшее кресло – каплю, точно такое, что было в квартире у отца. Следом упала Кира. И снова волна безмолвного коннекта.

«Ты же говорил, Лин, что в доброй половине этих игр надо подставлять ближнего, чтоб выбиться в дамки. Почему сейчас не хочешь уйти?»

– Зверя внутри надо выгуливать хоть на таком вот малом клочке земли, Кира, – закрыв глаза, словно в минутном трансе, тихо произнёс Лин, – убивать понарошку, чтоб не убить взаправду… Хочу посмотреть, кто убьёт меня…

Девушка привстала на локте и с неприкрытой тревогой воззрилась на бледное до зелени лицо Лина, украшенное изломом болезненной улыбки. Таким он бывал очень редко. Таким он её пугал.

– Ты как вообще, а? – осторожно коснувшись его плеча, спросила Кира.

Не открывая глаз, Лин коротко мотнул головой.

– Прости меня, родная, – выдавил он. – Чёртовы наномашины… Забыл их подзарядить. Если хочешь, оставайся с ребятами, я перезаряжусь за ночь и к утру снова буду с вами… Не хочется, знаешь ли, золушку-русалку при всех отыгрывать, мол, в полночь ноги снова хвостом станут…

Хищная тень глухого недовольства на секунду накрыла Киру, склонившуюся над Лином. За прошедшие полгода ребята из клуба стали для неё ещё не второй семьёй, но уже чем-то большим, чем просто тусовкой, куда можно было приходить без чинной карнавальной маски на лице. А сейчас из-за глупой забывчивости Лина ей нужно встать, и, на ходу оправдываясь перед всеми, словно герой из той самой настолки, отчалить с ним в пахнущую праздничным порохом, по-весеннему промозглую новогоднюю ночь. Или не отчаливать. Остаться со всеми, отпустить мужа одного, и… что? Дура ты, Кира. Эгоистка позорная. Да если даже воедино собрать всё тепло и принятие, которое ты можешь получить в своей новообретённой стае, и положить их на одну чашу весов, Лин в одиночку перевесит кучку этих мелких золотых крупиц монолитным слитком своей запредельной любви.

В следующий миг едкий натр, шипящий в горле у Киры фразами типа «Склероз лечить надо, вот и езжай домой», был окончательно нейтрализован коротким судорожным движением руки Лина. Его пальцы сгребли в горсть космическую черноту обшивки кресла, словно пытаясь сорвать покровы со всей Вселенной и дознаться, наконец, у небесного Архитектора, за чьи ошибки он всю жизнь вынужден платить своим недугом, который теперь мешает жить не только ему, но и…

– Пойдем домой, Лин, – тихо сказала Кира. – Я вызову такси. А дома поиграем, во что захотим.

***

Коротко выдохнув куда-то в сторону, дежурный врач залпом опрокинул в себя заветную рюмку под бой курантов и жадно закусил обжигающую отраву солидным куском колбасы. Новогоднее дежурство в клинике нейрореабилитации было скучнейшим занятием на свете: накачал пациентов транквилизаторами – и вся ночь в твоём полном распоряжении.

Едва заметно пошатываясь, врач умудрился спуститься по лестнице на пару пролётов вниз и свернуть в тусклый коридор. Здесь, среди прочих «безнадёжных» лежал крайне любопытный экземпляр, прозванный персоналом «Рапунцель», словно в насмешку над коротко остриженной макушкой девчонки, которая провела в бессознательном состоянии всё детство и отрочество здесь, в этом подвале, но упорно не желала умирать, более того, её мозг умудрился развиться едва ли не лучше, чем у большинства её сверстников.

– Но глухи решётки на окнах в палате буйных2, – процитировал врач невесть откуда всплывшую в его затуманенной памяти строку. – Эх, Рапунцель, Рапунцель… Тебе ж восемнадцать недавно стукнуло, да? А знаешь, какой подарок нам с тобой наше чёртово здравоохренение вкатит?

Девушка не знала и знать не могла, но в тот момент врачу померещилось, что она едва заметно вздрогнула, словно прочитав мысли, которые он не в силах был удержать в глубинах своего сознания.

Если через месяц никто не возьмёт на себя расходы по жизнеобеспечению, государственная машина разберёт на части беззащитную тушку Спящей красавицы, чтобы спасти пару-тройку чужих жизней.

Логично? Да, ведь осколками одного недоделанного витража можно закончить сразу десяток.

Гуманно?

Ха. Наверное, да. Иногда «прервать мучения» значит то же самое, что «исцелить».

Врач снова пошатнулся, на этот раз сильнее прежнего, и упёрся ладонями прямо в толстое стекло, за которым в сумраке маячил белый флаг девичьего лица, мягкие очертания которого напомнили доктору картины художников не то позднего Средневековья, не то раннего Возрождения.

Охваченный внезапным чувством стыда – за то, что не может вспомнить в присутствии этой мадонны от высоких технологий ни рифмованного текста, ни фамилий живописцев, да ещё вдобавок разит перегаром, врач нацепил на лицо стерильную маску и, пятясь спиной к двери, покинул холодный зал, чувствуя, как в висках у него бьётся одинокая мысль, на этот раз не чья-нибудь, а собственная.

Гуманизм украшает человека, но не делает его счастливым, чёрт побери всю эту долбанную жизнь.

***

Когда Лин вышел из ванной, Кира уже уснула, свернувшись калачиком вокруг подушки. Хромая, парень добрёл до кровати и, стараясь не потревожить хрупкий сон своей избранницы, примостился на краю. Отлично. Осталось откинуться на спину, закрыть глаза и потерпеть несколько минут, пока ноющая боль в суставах не сменится зудящей щекоткой, а потом, когда наномашины войдут в штатный режим, исчезнет и вовсе.

Теперь можно спустить с потолка кронштейн с закреплённым на нём мягким полукругом монитора – авторское изобретение самого Лина, впервые опробованное ещё в том злосчастном интернате, куда он сбежал, словно волчонок, свято веря голосу своей уязвлённой гордости, которая нашёптывала ему, будто он, гадкий утёнок, пятно на солнечном кругу семьи, не достоин и толики родительской любви. Время расставило точки над «i» и «ё», выпрямились кривые зеркала, и сейчас уже Лин учился у Криса искусству любви без посягательств на свободу того, кого любишь. А кронштейн так и остался служить хозяину, словно верный старый дворецкий.

Не открывая глаз, Кира простонала во сне что-то невнятное и тяжело вскинулась на кровати, словно пытаясь отползти прочь от чего-то страшного и чужого. Девушка ткнулась плечом в ногу Лина и вцепилась пальцами ему в лодыжку.

– Спи, спи, солнце, всё хорошо, – рассеянно пробормотал Лин, одной рукой обнимая Киру, другой – вызывая на экран главное меню системы.

В следующий миг парня подбросило на месте, а пульс девятым валом ударил в голову.

На снежном поле простыней под Кирой медленно расползалось длинное красное пятно.

– Нет, нет, нет, – на каждый длинный гудок в линии скорой помощи у Лина приходилось три коротких выдоха, несущих в себе отчаянный код отмены неизбежного. Чёр-рт, это всё он со своей вседозволенностью виноват: не стоило разрешать Кире коньки на третьем месяце…

– Дежурный слушает.

– Срочно!! – Протолкнув каменный ком в горле, Кир едва не разодрал себе голосовые связки лавовым потоком вселенской паники, – кровотечение… у беременной… Адрес!..

***

Девушка-бот с серебряными волосами протянула было руку к кружке Алистера, но тот прикрыл ее ладонью и покачал головой – мол, я еще не допил, не торопись убирать за мной посуду. Глиняные кружки гостей уже замерли на красивом подносе, готовые отправиться в раковину и потом – за узорчатые дверцы буфета. Алистер привык работать на себя и не был уверен, что впишется в рамки таинственного исследования, о котором с ним беседовали гости. Предложение поучаствовать в проекте по изучению взаимодействия человеческого обоняния и транскода было неожиданным и требовало обдумывания. Впрочем, попытаться стоило – новый опыт мог расширить кругозор, да и шанс поделиться знаниями с кем-то, кто бы оценил его по достоинству, выпадал настолько редко, что предложение сотрудничества на научной основе застало хозяина маленькой мастерской врасплох.

Привычка Алистера оставлять чуть-чуть напитка на дне кружки и вглядываться в него порой приводила посетителей в недоумение. Глинтвейн, конечно, не кофейная гуща, и ждать от него четких узоров с ухмылками Крампуса или колесом Фортуны не приходится. Однако на этот раз тускло-зеленые вываренные коробочки кардамона вытянулись двумя вертикальными линиями с косой перемычкой посередине.

По спине Алистера пробежал предательский холодок. Ну здравствуй, руна Хагаль, предвестница испытаний. Про себя он порадовался, что не стал задавать вопрос, заглядывая на дно кружки – такой ответ получить было бы крайне неприятно. Предостережение о сгущающихся тучах, о том, что нужно быть внимательным и осторожным и не делать шагов, о которых потом придется жалеть…

Неужели все же стоит отказаться и продолжать жить как прежде, не пытаясь связать еще сильнее два мира – совершенный и безграничный транскод и тот загадочный, колыбель жизни, где зарождаются сияющие звезды, чтобы однажды принять форму людей и появиться на пороге лавки парфюмера…

Тревожное предчувствие отдавало металлической геранью. Шершавая на ощупь кружка в руках давно остыла, и проклятая руна рассыпалась на невинные плоды кардамона. Алистер словно очнулся от неприятного сна, медленно поднялся и пошел в лабораторию. Нужно было срочно отвлечь себя работой.

***

Заведующая отделением акушерства и гинекологии, молодая опрятная женщина в белом халате осторожно коснулась плеча Лина, провалившегося в тяжёлое забытье прямо на узкой кушетке в приёмной. Лин вскочил на ноги и приготовился было обороняться от всего мира разом, но координация подвела парня, и заведующая едва успела поймать его за рукав.

– Вашей жене ничто не угрожает, – медленно, чуть не по слогам, произнесла она, пытаясь по покрасневшим от бессонной ночи глазам Лина понять, способен ли парень адекватно воспринимать реальность, которая обещала быть весьма болезненной.

– Но… – тяжко выдохнул Лин, приглашая, нет, приказывая ей договорить, и заведующая вздрогнула, услышав в голосе сероглазого юноши не давешнюю паническую дрожь юного деревца, на слабые ветви которого свалилось слишком много снега, а тихий, полный затаённой боли скрип полувекового дуба, чей ствол был рассажен молнией почти до основания, но остался жить, кое-как залечив свои раны.

– Но… ребёнка выносить она не сможет, – предупредительно вскинув холёную руку, выдала заведующая. – Однако мы…

– Почему?! – безумный крик Лина сорвался на хриплый шёпот, родив одинокое эхо в дальнем конце пустынного светлого коридора. – Пустите меня к ней. Немедленно! Где она?..

Повиснув на локте у Лина, заведующая кое-как попыталась затормозить каблуками о кафельную плитку, но на третьей секунде полёта потеряла одну туфлю и нелепой белой вороной запрыгала следом, в фоновом режиме отмечая, что явно недооценила силы этого худющего призрака с огненным сердцем.

– Кира! Что с тобой?.. – разорвав хрупкую сферу стерильной тишины, Лин стрелой кинулся на колени перед одинокой койкой, на которой в сетях капельниц лежала серая, как февральский снег, замученная Кира.

– Всё хорошо, Лин, – девушка еле заметно улыбнулась, и пересохшая кожа на её губах дала тонкую трещинку, моментально покрасневшую от крови. – Прости ме…

Сбивчивые, невнятные извинения Киры, так толком и не начавшись, моментально заглохли под шквалом запредельно бережных поцелуев Лина.

– Дыши… Ты только дыши, Кир… Я с тобой, – сбивчивое дыхание любимого человека медленно, но верно возвращало неудавшуюся мать к жизни, но, потянувшись обнять Лина, Кира обнаружила, что её протез отключен и лежит рядом на тумбочке. И эта внезапная невозможность сделать ответный шаг, тюремная решётка на пути к единению душ выбила у девушки последнюю опору из-под ног. Отвернувшись, Кира вцепилась зубами в подушку и горько зарыдала.

– Никчёмная я уродина, – Лин едва мог разобрать слова, но то, что он слышал, ранило его в самое сердце. – Врач сказал, что никогда, слышишь, никогда мне не выносить ребёнка, потому что мой организм… каких-то там гормонов не выделяет, и ребёнку просто не на чем оказалось удержа-аться… Не могу-у, видишь, всё могут жить для двоих, а то и троих порой, а я не-е-ет…

Лин дрожал словно батарея, перебравшая заряда, но титаническим усилием воли пытался дышать как можно ровнее, выдавая в голос максимум тепла и веры в свет, которого сам он сейчас не мог найти нигде и ни в чём:

– Мы придумаем что-нибудь, Кира. Обязательно придумаем. Слышишь? Сейчас пока не терзай себя… Отдохни, прошу тебя… Ласточка моя. Люблю тебя, Кира. Очень люблю.

Коршуном отбив атаку чьей-то услужливой руки со шприцом успокоительного, Лин дождался, пока дыхание Киры станет более или менее ровным, а потом молча вскинул глаза на заведующую. Та жестом поманила его за шкаф в дальнем углу палаты.

– Вы бы хоть дослушали меня прежде, чем смерч в коридоре изображать, – строго глянула она на Лина. Парень вздохнул и отвёл взгляд. Нет, он бы с лёгкостью выдержал сейчас эту игру в гляделки, просто ведь и вправду повёл себя слишком бесцеремонно, привык, ёлки-палки, с ноги открывать черные входы в сервера, но тут тебе не транскод, и напуганная тётушка имеет сейчас полное право на маленькую месть.

– Теперь слушайте внимательно, – продолжила заведующая. – Ребёнок не умер. Не умер, ясно вам? Сейчас он в эмбриокамере, состояние тяжёлое, но стабильное. Нужна срочная пересадка в тело суррогатной матери, чем быстрей – тем лучше, крайний срок – месяц. С учётом форсированной гормональной подготовки выбранной э-э… женщины, на поиски подходящей кандидатуры у вас неделя, не больше.

Лин застыл на месте, позабыв дышать, а его мозг бросил все силы на просчёт всех возможных вариантов действия. Впрочем, катастрофическая нехватка информации уводила его в гибельную трясину неизвестности вслед за блуждающими огоньками вопросов, приносящих новую тревогу вместо ответов.

Стоп. А что, если выйти за очерченные рамки узкого круга, в центре которого должна оказаться неведомая псевдо-мать?..

– Вы говорите, сейчас ребёнок развивается в специальной капсуле, – медленно произнёс Лин. – Почему нельзя оставшиеся семь месяцев…

– Можно, – с затаённой тоской отозвалась вдруг заведующая. – Но за очень большие деньги и не в нашей стране. Это ведь камера передержки, надолго её не хватит. Знаете ведь закон об ограничении использования кибернетических механизмов?

Вместо ответа Лин сжал пальцы в кулак с такой силой, что костяшки побелели и тихо хрустнули. Ещё бы не знать. Из-за этого клятого закона таможня не пропустила новые американские протезы для Киры – только потому, что те были на порядок умнее отечественных, а значит, предоставляли несомненную угрозу для неё и окружающих. Из-за этого закона сам Лин потерял право летать на своём чудо-кресле, которое вовек не будет запатентовано, сколько бы он не тормошил всевозможные бюрократические структуры в бесконечных попытках доказать своё право дышать и жить не по ГОСТу.

– Помогите. Мне. Спасти. Ребёнка, – четыре коротких разрядных слова прошили душу заведующей навылет, а пятое, сказанное на самой грани слышимости, добило контрольным выстрелом в упор, – прошу.

– Идёмте, молодой человек, – решительно кивнула женщина. – Выдам столько информации, сколько смогу. И да. У вас будет мальчик.

Вернувшись домой, Лин плюхнулся в кресло, не раздеваясь, и бесцеремонно разбудил дремлющий компьютер. Предстояло найти и разложить по полочкам адову кучу информации, и чувство у парня было такое, как три года назад после переезда, когда он стоял, словно витязь на распутье, перед штабелем коробок и баулов, означающих собой начало их самостоятельной жизни.

Короткая тянущая судорога вдруг прошла под левой ключицей до самой лопатки, заставив Лина с глухим стоном упасть на колени и заскрести ногтями по коже. Пульс у него упал почти вдвое, но сердце, переведённое нервотрёпкой последних суток на полставки, упорно пыталось отработать минимум на полторы, свайным молотом вбивая в сознание хакера одну-единственную мысль.

Найди. Тень. Киры.

– Установить соединение, – прошептал Лин в пространство. – Хидео, отзовись. Вытащи меня в транскод, пожалуйста.

Японец появляется через две минуты, вид у него взмыленный, словно бежал марафон от самого Токио.

– Я на минутку, Рин-тян, извини, – протащив Лина сквозь вязкую плёнку си-сферы, тут же прощается Такахаси, – мы там Шикари во дворе выгуливаем, сам понимаешь, не отлучиться надолго…

– Спасибо тебе, – коротко кивает Лин, – и привет… от нас.

«Так до конца и не научился русскому «Л», – мельком отметил парень, глядя вслед узкой спине, затянутой в чёрную кожу байкерской куртки. Той самой куртки, которая и в реальности была на плечах Хидео в памятную ночь побега Лина из-под удушающего материнского крылышка.

Растянувшись на полу, Лин без остатка отдался прибойной волне не столь давних и вместе с тем таких далёких воспоминаний. Раскадровка – миг невесомости, невероятный сплав страха высоты и безграничного доверия к темноглазому посланнику небес, что подхватил его, горе-летуна, за руку, да ещё и коляску умудрился спасти. Мелкие капли водяной взвеси, парящие на высоте верхних этажей небоскрёбов Делового центра, лучи мощных прожекторов бьют в ночные небеса, от чего цвет у них не чёрный, а тёмно-серый, как отцова радужка, а прямо перед Хидео и Лином – огромные голографические часы башни Меркурий, и время, чёртово время, летит так, что не удержать в ладонях, а попробуешь – и оно прорежет тебе пальцы до крови…

Ладно, хватит прохлаждаться. Три, два, один… Погнал.

Login: EliseevaLA

Password: lisonkalove

Прочитав пароль, любезно подобранный программой к личному компьютеру заведующей отделением, Лин не удержался от слабой улыбки. Вот ты какая, строгая леди-доктор… Ха… Кстати, папа говорил, добрый смех помогает быстрей справиться с приступом, это и вправду так.

В пряничный домик доктора Елисеевой Лин входит на высоких каблуках. До ужаса неудобно и больно, но иначе никак, права доступа в транскоде всегда выглядят как комбинация ключа и личной обуви владельца системы.

Та-ак, а теперь – в каталог пациентов. Лин достаёт карточку Киры Вебер и, не удержавшись, быстро целует её в ясные глаза. Может быть, ты сейчас спишь, родная, так пусть тебе снятся светлые сны.

Тонкое, еле заметное золотое руно переадресации протянулось от карточки в пыльный архив, на третью полку снизу, в самый дальний и тихий угол, и Лин, метнувшийся было к шкафу с ярко-розовыми портфолио кандидаток в мамочки по заказу, едва не порвал эту путеводную нить.

Опустившись на колени перед забитой до отказа полкой, Лин прочёл выцветшую маркировку раздела. «Клиника Нейромед. Договоры временного хранения». Боги Сети, сколько файлов… Это – уже не отборные суррогатные мамы, на которых у Лина всё равно не хватило бы денег, если только не взломать чей-нибудь счёт в швейцарском банке. Это реверс позолоченной монеты, те, от кого отказались родители. Те, на кого махнули рукой. Те, кто никогда не видел жизни за пределами тесной камеры физиостаза, но кто будет кричать и плакать от страха, когда их придут лишать и этого подобия жизни. Но почему ссылка от Киры ведёт именно сюда?

«Данилова Н. А. Дочь Румянцева А. А., патология развития ретикулярной формации, отказ оформлен 22.01.2061, оставлена фамилия матери».

Хакер забыл, как дышать. Какого лешего происходит? Кира всегда говорила, что была единственным ребёнком, но у этой девушки дата рождения – та же, что и у его жены, а диагноз…

Невнятный шорох за спиной заставил Лина вжаться в книжные полки, слившись окраской с бежево-коричневой палитрой архивных документов. Цепкая рука поискового робота ухватила какую-то книжицу совсем рядом с плечом хакера и проворно убралась прочь.

Выждав несколько секунд, Лин выскользнул следом, не выпуская из рук потрёпанной бумажки. Что ж, координаты сервера клиники там указаны, остальное – дело техники…

Странное деловитое пошаркиванье на самой грани слышимости развеяло концентрацию внимания Лина. Звук шёл из внешнего мира, оставленного хакером без внимания, и более всего напоминал грохот посуды на кухне.

О чёрт. Только не это.

> Прервать соединение.

– Здр-р-равствуйте, Наталья Андреевна, – возникая бледным призраком на пороге комнаты, пробурчал Лин.

Если он сам иногда и бывал подобен смерчу, то мать Киры с полным правом можно было отнести в категорию «Ураганы», ибо кто ещё может ворваться в квартиру молодожёнов, пока они в отлучке, забить холодильник продуктами, половину из которых те не едят, а вторую способны самостоятельно купить в магазине за углом, а под конец убраться, демонстративно оставив в коридоре сохнущее ведро, и развесить в комнатах занавески на свой вкус?

– Ну хоть каплю благодарности я заслужила, Лин? – улыбка свежеиспечённой тёщи называлась «Я так шучу, извольте не обижаться на мой выпад». – Кстати, где Кира? Ты разве не встречаешь её после танцевальной школы? Наплевать тебе, что ли, на мою девочку, раз ты не думаешь, что вдруг у подъезда стоят какие-нибудь эти… всякие…

Пять киловольт. Еда. Куча еды, и «всё надо срочно скушать, а то испортится». Десять. Полосатый тюль, от которого на языке появляется приторно-пыльный привкус слова «мещанство» вкупе со смачным плевком стареющей женщины на сотню повторов вслух, что они с Кирой поставили стёкла-поляризаторы и этого, пресвятой троян, им достаточно. Пятнадцать. Упрёк, высказанный в утвердительном ключе виртуозом обесценивания, боги Сети, каким чудом Кира выжила и не сломалась под этим ежедневным прессом «Я лучше знаю тебя, чем ты – сама себя»?

Восемнадцать.

Ты потеряла коннект с дочерью, потому что на собственный запрос генерила собственный же ответ, оставляя отклик Киры долбиться незваной птицей в занятые порты. И поэтому она решила, что ты будешь последней, кто узнает о будущем ребёнке. Потому даже речи не заводила ни о чём, что касалось твоей собственной беременности, а она у тебя, беженки из заражённого радиацией Десногорска, была, судя по обрывкам медицинских файлов, весьма и весьма тяжёлой…

Двадцать два…

– Лин, а скажи по-честному, – прищур выцветшей зелёной радужки под сенью густо накрашенных ресниц был тщательно отмерян и выверен, – ты вообще зачем женился на Кире? Только из-за программы социальной поддержки неполноцен…

Двадцать че-ты-р-р-ре.

Разряд.

– А вы, чёрт возьми, аборт не сделали, чтоб вам компенсацию побольше выплатили?!

Так тебе, стерва. И даже валерьянки предлагать не буду. Сползай по стенке, гадай, задыхаясь, откуда бессердечный хакер всё это разнюхал, ведь своей «девочке» ты ни слова не говорила про ту, вторую, о которой умоляла врачей удалить все записи, да только в Сети ничто не исчезает без следа, и если хватит сил нырнуть к самому дну, Река-под-рекой выдаст дерзкому транскодеру чужие секреты…

– У Киры есть сестра.

Это уже не вопрос, а утверждение. Всё, как вы любите, Наталья Андреевна. Ну же?..

– Это кто тебе сказал? – опешила женщина. – Никого у неё нет и не было никогда.

О, всё ясно. Теперь только удержаться бы от соблазна ударить наотмашь раскрытым веером оставшихся карт.

– Я, так и быть, перетерплю ваши занавески на окнах, если вы расскажете мне правду, – голос Лина разлился в тесной прихожей отравленным мёдом.

Плотно сжав дрожащие губы, Наталья Андреевна подхватила сумочку и пулей вылетела на лестничную площадку. Капитуляция, неужели…

Негнущимися пальцами Лин закрыл за ней один замок, второй… два оборота, остановись, третьего там не было никогда. А теперь – распахнуть окна пошире, пусть выветрится запах дешёвой парфюмерии, а заодно надо бы и самому отдышаться, админ долби всю эту мешанину, и поставить, наконец, сканер отпечатков пальцев, про который ещё папа, воздев в воздух костлявый палец, говорил, что…

Получасовые искания под лозунгом: «Как пишется официальный запрос на использование больных с врождённой генетической аномалией того-то и сего-то, ведущей к дисфункции ретикулярной формации, в качестве материала (вот же циничные сволочи!) для использования в целях суррогатного материнства» наконец увенчались успехом, и Лин, прикусив собственное запястье, застыл изваяньем над кнопкой «Отправить».

Ну же, хакер-одиночка. Ты всё сделал чин по чину, никаких следов не оставил. Паника в глазах тёщи значит для тебя на порядок больше, чем бланк её отказа от Алии, а предоплата за тело девушки – всё, что кодер Лин Вебер заработал за полгода своего фриланса – поступит на счёт клиники, где её держат, вместе с официальным запросом от женской консультации. Дальнейшая переписка остаётся исключительно под твоим контролем до тех пор, пока ты сам не выдернешь невидимые листы копирки из-под клавиатуры заведующей, которая сейчас, наверное, кормит своих бесчисленных кошек и смотрит вечерний сериал.

Вот только не в этом Истина. И нечего переводить стрелки на доктора Елисееву, которая установила тебе невиданный по жёсткости дедлайн вместе с трёхдневным запретом входить в палату к Кире. Нечего было поддаваться чувствам, получи теперь.

Просто вот прямо сейчас ты в одиночку примешь решение и сделаешь выбор за свою жену. Но, дисконнект раздери эти весы, не получается у меня спокойненько так уложить на одну чашу кучку мелких рисков и опасностей, когда на другой выставлены два монолита – Время и Жизнь. Всё, что я могу сейчас – с разгона прыгнуть на первую чашу, держа наперевес здоровый булыжник собственной вины, да обратиться там в один из тяжёлых металлов, чтоб вспыхнуть ядерным огнём и разнести к хренам всё, что способно причинить боль тем, кого я люблю больше жизни.

> Отправить.

Где-то в переплетении гулких коридоров клиники нейрореабилитации одинокий похмельный врач тихо присвистнул над входящим письмом и горячо возблагодарил неведомые окольные тропы Провидения вкупе с Дедом Морозом, успевшим как раз вовремя, чтобы заменить шприц с двойной дозой леталина на капельницы с ядрёной гормональной смесью, которая позволит его подопечной Рапунцели исполнить своё женское предназначение, хоть она, наверное, никогда не сможет узнать об этом.

***

Недолгой была передышка Лина от безумных полётов в транскоде. Назойливый звук приглашения в онлайн-конференцию заставил парня скатиться с кресла-капли и принять звонок. Секундой позже на полную мощность заработала флэш-карта, а начальник, который за время работы с сероглазым кодером уже успел принять его слабую сторону как данность, бесцеремонно выдернул Лина за руку в виртуальную реку.

– Знакомьтесь, господа-товарищи. Лин Вебер, стремительность и матчасть нашего проекта. Алистер… Эмм, Кроу, вы сказали? Волшебник ароматов. Задачи перед вами на столе. Срок – полгода, ну, а чем раньше, тем, сами знаете, лучше… Аванс поступит на ваши счета, как только начнете совместную работу.

Короткий щелчок – и в белом квадрате переговорной комнаты остались двое.

Лин настороженно приглядывался к незнакомцу. Кроу или не Кроу, тот, определенно, не был похож на ворона. Высокий, худой, явно постарше его, Лина, на пару лет. Ярко-зеленые глаза цвета молодых листьев смотрели открыто и спокойно. У парня была смешная старомодная прическа – коротко остриженные волосы торчали во все стороны, словно их счастливый обладатель сунул два пальца в розетку, но при этом следов укладки не было. Лина смутило неизвестно откуда появившееся желание прикоснуться к волосам своего визави, ощутить ладонью их упругость и текстуру.

На Кроу был коричневый кожаный жилет и такого же цвета кожаные штаны, на ногах – странная обувь с длинными носами, кажется, дядя Саша называл такую «казаками». Свободные рукава синей льняной рубахи – единственное, что хоть как-то напоминало о птицах в облике нового коллеги.

Алистер, в свою очередь, внимательно рассматривал юношу, которого ему представил начальник. Что-то очень знакомое чудилось в настороженном, серьезном взгляде стальных глаз, в мимике и манере двигаться, в том, как вспыхнули глаза Лина во время знакомства. Молодое тело, сдержанность зрелого человека, пережившего много испытаний. Лин легко мог оказаться гораздо старше Алистера там, откуда он выходил в транскод.

В лавке побывало много посетителей, но этот человек, определенно, еще не переступал ее порог. Алистер бы сразу вспомнил его запах. И все же… Электричество, таящееся в серых глазах незнакомца, уже где-то встречалось на пути, и эта встреча была особенной. Вспомнить бы, где и кто это был. Каким волшебством боги Сети заряжают такие события и что они принесут в итоге, боль или радость…

Не к месту вспомнился дурацкий глинтвейн и рассыпающаяся на глазах руна Хагаль. Нет, в Лине не чувствуется ни зла, ни опасности. Стальной стержень, верность убеждениям, огромная внутренняя сила… Не поглотит ли его, Алистера, это сотрудничество с потрохами? Или все просто закончится ничем, как много раз бывало раньше, когда приходили амбициозные люди, предлагали дерзкие проекты, а потом исчезали в поисках более управляемых исследователей. Если не рисковать и не пытаться, то и не узнаешь ничего, в новый опыт всегда заложен риск.

Молчание в переговорной затягивалось, и ни один из представленных друг другу не спешил его нарушать. Так кружат хищники, присматриваясь, предугадывая следующие шаги и перемены в настроении.

«И все-таки я оставлю за собой право первого шага», – подумал Лин, которому комплименты про стремительность уже в печенках сидели. «Умей крутиться», – всегда говорили в семье. Тем более что незнакомец не горел желанием рваться в бой.

– Приветствую, Алистер, – голос Лина был тихим, но каким-то образом отразился от всех углов переговорной, создав подобие короткого эха. – Разгадывать, сколько в нас от нас настоящих, мы можем и в фоновом режиме. А пока давайте к делу.

Один за другим в воздух поднялись длинные свитки текстовых мануалов, а графики и редкие иллюстрации обрели объём и цвет. Лин мысленно выругался: ведь ещё на той неделе он просил заказчика прислать хотя бы пару схем, а не только это мучение визуала, выполненное сплошным двенадцатым шрифтом, но нет. Вот и объясняй теперь суть проекта этому Алистеру, который, судя по малость ошарашенному лицу, настоящего кода ни разу в глаза не видел.

– Короче говоря, – выдохнул Лин, – передавать запахи в транскоде мы сейчас со скрипом, но можем. Это как трёхмерная графика конца прошлого века, но и на том спасибо. Наш проект – часть большой работы по глобальному апгрейду этой сферы. Допустим, человек хочет узнать, как пахнут льды Арктики или вулканический пепел, но ехать к чёрту на рога и рисковать жизнью он ради этого не собирается. Выход простой: зайти на сайт и открыть нужный файл, в котором чистый запах соединён с тематическими картинками. Двойной удар по мозгу, и вот она, стойкая ассоциация. Должно получиться в разы эффективнее, чем одномерная генерация нервного импульса, как сейчас. Ну, по крайней мере, в это верит начальство и спонсоры. За несколько месяцев мы родим основу этой проги, благо кое-какие заготовки у меня уже есть, а потом можно будет сделать из неё либо платное приложение с открытой базой ароматов, либо отдать медиатехнологам, либо… одно другому не мешает, как обычно…

Рука Лина едва заметно дрогнула, когда он разворачивал архив в сторону Алистера, чтобы тот мог скопировать его. «Родим». Уж кто бы тут играл в ассоциации, ёлки-палки. Ладно, надо побыстрее начать работу: и отвлечься кое-как поможет, и деньги, которые не роскошь, а средство существования, появятся. Но прежде ещё кое-что. Решающая строка в любом коде, которая должна идти сразу после магического «begin». Человек, с которым будешь работать плечо к плечу.

– Алистер… Можно один вопрос? – Хрустальный лёд в радужке Лина дал тонкую трещину, и парфюмер уловил волну искреннего интереса к чему-то большему в нём, чем простая функция соисполнителя.

Короткий кивок.

– Почему вы решили стать ольфакторным художником?

Алистеру было очень сложно сохранять невозмутимость, наблюдая за изысканным танцем тонких кистей с пальцами музыканта. Лин разворачивал тексты и демонстрировал графики, а парфюмер едва поспевал впитывать столько новой информации одновременно, не забывая при этом дышать. До чего он талантлив, этот мальчик… Ни одного лишнего слова. Точные, понятные формулировки приручили многословные свитки и выделили в них самую суть.

«Мы обязательно сработаемся, я это чувствую», – подумал про себя Алистер, а вслух, вместо привычного ответа интервьюерам и любопытствующим «С детства меня привлекало волшебство ароматов…» произнес:

– Запахи выдают нас сильнее, чем мы можем себе представить. Я доверяю своему носу гораздо больше, чем слуху или глазам. Наверно, было предопределено, что я буду экспериментировать с эфемерной, непостоянной стихией ароматов. Мне нравится наблюдать за трансформациями запахов, нравится создавать новое и ждать конечного результата своей работы… Лин, вы знаете, что духам нужно время, чтобы компоненты дополнили друг друга и композиция зазвучала так, как было задумано?

«А теперь и я себя выдал с потрохами, – подумал Алистер. – Загрузил человека почем зря… Можно было сказать проще, без всех этих загадок Сфинкса, не запускать привычный сценарий очарования»… Ведь они сидят в этой комнате с конкретной задачей, их объединяет общая цель, одна работа, за которую они получат свои деньги. Ни к чему создавать почву для иллюзий, плести серебряную сетку над темным омутом, в который можно в любой момент сорваться, совершая неловкое движение…

Алистер всегда держался обособленно. И в лавке, и в общих проектах он тщательно оберегал свои границы, и порой люди видели в этом надменность или высокомерное желание подчеркнуть свою исключительность. На деле мотив отстраненности был до боли прост – общение с людьми всегда подобно минному полю. Неправильный шаг, слишком открытая улыбка воспринимались как поощрение или флирт, слова поддержки – как приглашение влезть в душу или социальный реверанс. Алистер был тактичен и внимателен и ждал от людей такта в ответ, и, не получая отклика, перестал пытаться проявить инициативу.

– Похоже на компиляцию программы! – Лин засмеялся, и у Алистера отлегло от души. – Я мало что знаю о духах, хоть все детство и пропахло восточными благовониями и ароматами – моя мама от них без ума. Зато вы мне сможете о них рассказать с точки зрения архитектора кода… ой, парфюмера, а не пользователя…

– С превеликим удовольствием! Но сначала давайте обсудим, что я могу предложить для нашей нынешней разработки… – Теперь уже Алистер разворачивал разноцветные презентации, строил ольфакторные маршруты, и схемы органических соединений разноцветными воздушными змеями зависали в пространстве. А когда начался показ душистых компонентов, Лин словно вернулся в детство и понял, что тяжелые запахи сандала, роз и кедра перестали у него ассоциироваться с удушливой заботой, и у них появилось новое смысловое наполнение, оторванное от контекста непростой семейной истории Веберов.