Читать книгу Rewind without erase - Елена Пильгун, Анна Закревская - Страница 4

То ли у Киры не получилось достаточно внятно донести до врачей свою отчаянную просьбу НИЧЕГО НЕ ГОВОРИТЬ МАМЕ, то ли эти самые врачи наплевали на желание пациента в угоду регламенту, но по прошествии трёх дней они с лёгкостью запустили в её палату милую, чуть суетливую женщину с пакетом фруктов.

– Доченька, радость моя, что же ты не бережёшь себя? – не дожидаясь, пока дежурная медсестра оставит их наедине, начала Наталья Андреевна. – Ходишь на все эти ваши тусовки, куда Лин тебя тащит…

Кое-как нацепив на лицо дежурную улыбку, Кира прикрыла глаза, сквозь фаерволл ресниц наблюдая за хаотическими перемещениями матери в пространстве тесной палаты. Заряд тепла, любви и надежды, выданный Лином ещё с утра, когда он ворвался к ней с букетом ромашек (в январе-то!) и благой вестью про суррогатное тело (матерью, судя по описаниям, кандидатку сложно было назвать), под напором Кириной матери грозил растаять со скоростью шоколадки в жадных детских ручонках.

– У моей двоюродной сестры было так же, но в те годы медицина ещё не…

Кира сжала пальцы под одеялом. Блин. Хотела соврать, что мой ребёнок умер, но, видимо, у доктора вода в нижней чакре не удержалась. Докатились, правда?! Ёлки-моталки, это же мать, она любит тебя (как считает правильным), и желает счастья (как оно ей видится). Да, от ошибок воспитания не застрахован никто, родители – люди, а не боги, сколько бы они ни стремились прыгнуть выше головы, но для стороннего наблюдателя твои чувства к матери выглядят сейчас откровенным кощунством. Почему проще сейчас выдумать страшную ложь, лишь бы утаить ребёнка от собственной мамы, словно она – Морра с мешком за спиной? Что же ты за бессердечная тварь, Кира?..

– Врач тогда сказал, это у неё организм так среагировал. Она ж не хотела ребёнка, по залёту получилось, ну, тело и восприняло команду к действию… Дочка, а ты-то детей точно хочешь?

Молчать, троян всему миру в глотку. Только молчать…

До боли знакомое ощущение накрыло девушку. Она уже знала, что это, уже в подкорке поставлен стопроцентно верный диагноз, который можно сформулировать, только сменив точку времени и пространства, как сейчас. До этого не веришь, говоришь: как так может быть, говоришь: дура ты, зря людей обижаешь, никчемная идиотка, не выдерживаешь жизнь…

Откуда-то из-под грудины медленно вытягивали внутренности. Вокруг был бешеный мир, который полнился до краев ценными сведениями о выживании в мегаполисе, названиями полезных таблеток, фразами настолько авторитетными, что даже в конце рассказа про двоюродную тетку два слова «я сказала» хотелось заменить на вечное dixi.

– Лин тебя любит, а? Цветов не дарит, только на свадьбу, помнится…

Из-под грудины вытягивали силы. А может и не тянули специально, к черту эту паранойю, может, они сами утекали на создание маленького защитного вакуума вокруг человеческой фигурки, сгорбившейся на жёсткой больничной койке.

– А тебе домой рис не нужен?

– В Питере рис закончился вчера – голосом Киры отвечает нараспев вакуум, и песня похожа на полубред, – китайцы съели все, конечно, надо везти за триста вёрст в блокадный Петербург…

Вакуум поет. Вакуум молчит. Вакуум трещит по швам.

Вакуум хороший. Вакуум с тобой. Пей его, пей его до дна…

***

– С камерами видеонаблюдения сложно спорить, не так ли, Женя? Я мог бы подать на вас в суд за попытку кражи, но мне, честно говоря, лень тратить время. Давайте расстанемся по-хорошему: вы возвращаете деньги за три месяца и… уходите от нас с негативной оценкой своей рабо…

Антон Рачков, в прошлом известный криминальный авторитет по кличке Амон Ра, а ныне – преуспевающий бизнесмен и депутат Народного собрания, сипло закашлялся в телефонную трубку, что, впрочем, не умалило значительности в его голосе. Второй звонок состоялся пару минут спустя, когда Рачков отхаркался и решив, что клин клином вышибают, закурил дешёвый «L&M».

– Анжела, любовь моя, не расстраивайся. Я найду хорошую домработницу. Как там детишки?.. Что, уже нашла? Как зовут? Кира? Тянет же тебя на девушек с мужскими именами…

Когда Рачков вернулся домой, импровизированное собеседование подходило к концу, а бардак на кухне больше напоминал примерочную в разгар подбора одежды. Два маленьких спиногрыза с воплями уделывали приставку дополненной реальности в соседней комнате, а Анжела, успешно проведя газовую атаку приторно-вишнёвым кальянным дымом на полигоне в сотню квадратных метров, в настоящий момент любовалась на зашуганного тощенького эльфика с ядерным огнём в тёмных глазах. Эльфика, наряженного в блестящие тряпки, которые стали самой Анжеле не по размеру после рождения двойни.

– Знакомься, Тончик, – откинувшись в кресле, благостно возгласила Анжела. – Это Кира, живёт через дорогу, так что с детьми по утрам она сможет оставаться, пока я буду поднимать свой салон красоты из праха забвения…

Прищурившись, Антон машинально просканировал сначала костлявую, но вполне спортивную фигурку новой домработницы, с лёгким разочарованием отметил, что задержаться взгляду абсолютно не на чем, кроме чуть неестественно согнутой в локте руки, а потом резко перевёл взгляд прямо в глаза девушке. И что-то он там увидел такое, от чего на сверхдальний план переехал табор вопросов типа «Да что она сможет с протезом? И вообще, сама ещё дитё, а уже с чужими детьми пытается работать».

Просто вот прямо сейчас он мог предложить Кире работу за сущие копейки, за стол и кров, ибо давно уже не встречал людей с почти нулевой отметкой на шкале стяжательства. Что-то в этой девушке надломилось настолько, что она готова была до предела выложиться в любое достойное дело, какое подвернётся, просто так, за здорово живёшь, лишь бы ей позволили убежать от самой себя или от слепого колеса Сансары, которое, кажется, однажды чуть не подмяло её под себя.

«Ладно, по криминалу я эту Киру позже пробью, хотя вряд ли тут что-то эдакое, – медленно, как во сне, подумал Рачков, выведенный из своего обычного вальяжного благодушия. – А пока пусть будет Анжеле… как бы это образно… если паж – это пацан, то девчонка называется…»

Вместо этой мысленной галиматьи господин Рачков выдал короткое:

– Две недели испытательный срок. Если сумеете оторвать Толика и Лёлика от гаджетов, я вам лично медаль вручу.

Выйдя из царства мебели класса «люкс» и позолоченных унитазов на улицу, Кира глубоко вдохнула морозный воздух и выдохнула до упора, чтобы выбить из лёгких остатки дымовой завесы. Город готовился к Рождеству, с неба падали крупные, мягкие снежные хлопья, а буйное разноцветье новогодней иллюминации уступало позиции тёплому, уютному свету, какой способны дать только свечи, камины и улыбки родных людей.

Прикрыв глаза, девушка пролистала на ускоренной перемотке события этого сумасшедшего дня-кувырка. Утро. Поиск вакансий, хаотичный, словно в шаманском трансе, просмотр всего подряд, и – бац! – заявка прямо из элитного дома напротив. Короткий смешок в ладонь – так смеются шуты, которым даже собственную жизнь потерять не страшно, и отклик уходит по адресу. День. Зудящее эйфорическое безумие схлынуло, как отлив в Таиланде, обнажив скучную линию песчаного берега, где тонкой корягой нацарапано: «Оценивай себя адекватно, кому ты такая нужна?» Божий глас входящего сообщения. Десять минут на сборы, во время которых успели порваться единственные колготки и разбиться единственные духи. Короткая отмашка: «Не понравлюсь настоящей – да и катись оно лесом», тяжёлое великолепие чужой квартиры, танец канатоходца на грани между унизительным желанием понравиться и гордым, почти хулиганским стремлением сыграть на контрасте с хозяйкой – светловолосой Барби с четвёртым размером груди… и внезапно – победа, словно прямо в ладонь лёг последний кусочек паззла, найденный за дорогим кожаным диваном. Кусочек, который Рачковы-младшие, синхронно бросив джойстики авиасимулятора, понеслись приклеивать к картинке, которая уже битый месяц лежала незаконченной.

Взяв в рождественской лавочке любимые миндальные печенья Лина, Кира наконец укрылась в подъезде от пронизывающего питерского ветра. Лифт, по обыкновению, снова ушёл в праздничный отдых, и девушке пришлось подниматься пешком. Ничего, полезно, главное – не поддаваться жалости к себе, не раздувать до вселенских масштабов едва ощутимую ноющую боль внизу живота, и она отступит насовсем…

Лестничное эхо с готовностью подхватило удивлённый присвист Киры. Замок из двери был вырезан с корнем, а вместо него красовалась гладкая, приветливо светящаяся жёлтым панель сканера. Кира осторожно приложила ладонь к прохладной, ещё не заляпанной поверхности, и сканер сменил подсветку на зелёный, разрешая девушке вход.

– Привет, Кира, – откуда-то из комнаты радостно подал голос Лин. – Ты как? Я уже звонить собирался…

– Привет, Лин, – отозвалась Кира. – Я нашла подработку. Ты только не смейся. Домработницей. Люди вроде бы хорошие, хоть и с причудами типичных богатеев. Аванс уже выдали, так что следующий месяц содержания нашего ребёнка мы покрываем. А когда ты успел замок поменять? Что-то случилось?

Лина рывком подняло из-за монитора и вынесло в коридор так стремительно, что беспечный щебет жены на тему «Как назвать ребёнка, чтобы в мужском имени сочетались общие буквы двух наших» оборвался на полуслове.

– Вроде бы. Хорошие. Пресвятой коннект, Кира… Ты уходишь чёрт знает куда, мне ни слова… Вроде с головой у тебя порядок был, или свадьба дурно повлияла?

Пачка печенья, шурша, упала на потрёпанный пуфик. Вот, значит, какова ты, семейная жизнь. Или выстрой вокруг себя кокон, чтобы не пробили твоё сердце насмешливые атаки извне, а следом добавь второй кокон, чтобы сдержать ядерный взрыв внутри, или бей. Бей наотмашь и никогда не проси прощения.

– Да, Лин, наверное, так. Странные глюки приходят, будто не нужна я тебе вовсе.

Было потом ещё что-то про её таланты программиста, которые негоже зарывать на каких-то левых подработках, и про то, что ей незачем впахивать вообще, ибо у него, Лина, хватит сил на двоих. Было также про то, что она сомневается в нём, не верит в его крылья, отчего те слабеют, конечно же. Был и короткий ответный рык из-за закрытой двери в ванную: «Давай, Лин, делай из меня карманного виноватика», но уже стихло яростное биение пламени в горле, и только горький полынный дым никак не желал развеиваться.

Не поднимая глаз, Кира выползла из ванной, скользнула мимо безвольно сидящего у стены Лина и убрела на кухню ставить чайник. Глупо, но, быть может, в рождественских печеньках отыщется хотя бы малая капля волшебства, и ослабшая вольфрамовая нить между двумя сердцами вновь загорится ярким и тёплым светом.

***

Седеющий мужчина, не растерявший ещё остатков военной выправки, раздражённо мерил шагами рабочий кабинет. Голографический портрет Президента следил за ним с обшитой дубовыми панелями стены. Мужчина тихо бубнил себе под нос, и непонятно было, то ли он ушёл в чертоги собственного разума, то ли совещается с кем-то по встроенному в ухо секретному каналу связи.

– Аналитики предсказывали этому Перевольному не больше десяти процентов, но сегодня предварительный опрос дал целых двенадцать, и это за три месяца до голосования. Даже если я получу законный пятьдесят плюс один, это уже станет прецедентом к посягательству на однопартийность… Да, да, нужно любой ценой помешать этому… в рамках закона, по возможности…

На сладкие речи предвыборных обещаний вкупе с вылизанными в графических редакторах картинками светлого будущего давно уже стойкий иммунитет не только у избирателей, но и у самих политиков. Как там, красивые слова замысловатые, но проще говоря, их маловато…3 Во время прошлых выборов со скрипом прокатила тактика имбирного пряника: граждан просто-напросто подкупили полезными ништяками разной степени ценности, от бесплатных абонементов на общественный транспорт до веерных раздач бытовой техники и точечных работ по решению наболевших вопросов жизни северной столицы. Но тот осёл, на котором Николай Измиров собственной персоной въехал на пост мэра Петербурга, спустя четыре года изрядно одряхлел, и чтобы удержаться в седле на этот раз, его всаднику придётся приложить немало усилий. А лучше – сменить осла на боевого коня.

Господин Измиров упал в глубокое кожаное кресло и оттуда, как снайпер из укрытия, начал просматривать материалы, собранные для него командой политтехнологов. Среди пёстрого вороха образов власти, имеющих почти архетипическую силу, среди полуакадемических выкладок про игру на ожиданиях и на контрасте усталые глаза политика выхватили невесть как затесавшуюся в этот маркетинговый ряд короткую заметку.

«Запахи выдают нас сильнее, чем мы можем себе представить».

Ниже мелким шрифтом было подписано: «Интервью с молодыми парфюмерами Москвы и Санкт-Петербурга. Отечественные и зарубежные разработки систем ольфакторной визуализации: грядёт ли революция восприятия в виртуальной реальности?»

Внезапная догадка зажглась в голове мэра стоваттной лампочкой. Измиров подскочил в кресле, тихо охнул от прострела в коленке и начал раздавать своей команде срочные поручения.

***

Большую часть своего времени Алистер посвящал работе над духами. Для него было великой загадкой понятие сна – иногда клиенты и посетители делали комплимент его работам, называли их «сбывшимися снами». Он никогда не спал и не знал, как это. Конечно, ему хотелось бы увидеть свой собственный сон. Однажды он даже пролежал несколько часов на специально сконструированной им для такого эксперимента кровати, но ничего, похожего на сон, описываемый в книгах, не ощутил.

Иногда Алистеру становилось плохо. Приступы преследовали его, сколько он себя помнил, происходили редко и каждый раз оставляли неприятное ощущение разбитости и слабости, проходившее еще несколько дней. Он искал информацию в сети, в медицинской литературе, в новейших статьях по нервным заболеваниям, но не мог найти ничего похожего. К счастью, пока обходилось без свидетелей, поскольку клиентов могло напугать странное поведение хозяина лавки, и они больше не вернулись бы, несмотря на всю прелесть духов.

Все начиналось с легкого головокружения, затем тело теряло гибкость и Алистер оседал на пол там, где его заставал очередной приступ. Впадая в состояние наподобие транса, он каждый раз жалел, что не может найти объяснения этому феномену и тратит время, валяясь под прилавком или лабораторным столом в луже разлившейся тинктуры. И теперь появился страх, что однажды его накроет в присутствии Лина, и намечающаяся дружба зачахнет на корню. Никому не хочется знать о чужих проблемах и пускать в свою жизнь такие проявления Тени…

***

Педагогический квест Киры, имеющий кодовое название «Попоотрыв», грозил вот-вот увенчаться провалом, ибо не было для Толика и Лёлика более важного занятия, чем с утра до вечера гонять монстров на огромном, во всю стену, полусферическом экране. Иногда голограммы чудовищ тянули к ребятам свои лапы и щупальца, и те коротко взвизгивали, а потом хохотали, видя, что картинки не причиняют им вреда.

На третий день лицезрения двух стриженых затылков цвета «каштан» Кира набралась смелости и, пока пацаны обедали, спрятала джойстики в одной из коробок на самом высоком шкафу, а пароль, простенькое «123», сменила на длинное предложение, вбитое в память игровой приставки монолитным текстом.

Семь слов, семь заданий – одно следует из другого, надо будет даже выйти всем вместе на улицу и проехаться в монорельсовом метро (зря, что ли, она столько лет писала квесты по городскому ориентированию?) А самое ценное во всей этой эпопее – не приставки, конечно же, а новое знание о мире. Будет пройден маршрут, и уставшие близнецы лягут спать, а в их пушистых головах цветным фильмом запишется история о том, что ничего в мире не даётся по умолчанию, а то, что кажется данным, вдруг превращается по воле коварной шаманки в величайший приз, за который, оказывается, надо бороться и всячески выходить из зоны комфорта.

Под обиженное нытьё в режиме «стерео» и гневное барабанное соло детских кулачков по закрытой двери Кира переоделась в длинный чёрный балахон, повесила на пояс сувенирный бубен, а на шею – самый что ни на есть настоящий птичий череп. Ещё одна маленькая деталь – и стандартный повседневный протез с мягким щелчком покидает порты в предплечье, а на его место становится прозрачная копия, словно выточенная из синего светящегося льда. Приз за первое место по скалолазанию в категории без вечной приставки «пара-».

Когда затихающие всхлипы за дверью возвестили, что эпоха отрицания и гнева сменилась стадией принятия, Кира рывком распахнула дверь и, вложив в голос максимум коварства, прорычала:

– Что это за два незваных мальчишки пр-ришли в моё логово? Убир-р-райтесь прочь, я вам ничего не отдам!

– Тётя Кира, стра-ашно, верните поиграть, – с новой силой заныл Толик, и рассекреченная шаманка приготовилась занять глухую оборону, как вдруг произошло нечто, менее всего ожидаемое и Кирой, и самим Толиком.

Развернувшись, Лёлик вкатил брату несильного щелбана, приправив его коротким «тише ты», а потом, не пряча взгляда, вытянулся во весь рост и громко возвестил:

– Я тебя не боюсь, колдунья. Мы всё равно вернём наши приставки. Вот. Говори, что делать.

***

– Попробуем запустить тест на моих наработках, – тихий голос Алистера вывел Лина из ступора. – Пепел вулкана и Арктику не обещаю, но кое-что тут есть.

Лин, перешагнувший порог крошечного двухэтажного домика, попытался абстрагироваться от нахлынувших воспоминаний. Не думай, Лин, не воскрешай далекие образы трехлетней давности. Маленький домик на отшибе Сортавалы, снежная целина почти что по грудь и запах старых книг. И так же, как в том логове дяди Саши не было и намека на бушующую цивилизацию, а нотка папиного хай-тека лишь оттеняла уютную хаотичность двух отшельников, так и в мастерской Алистера парень мигом забыл о вечно неспящем транскоде за порогом. И только легкая патина двух дронов в углу – странная модификация рабочих программ-манипуляторов, расспросить бы на досуге, – мягко намекала, что хозяин не эльф из книжек, а специалист высокого ранга.

«Кое-что», заполнявшее массивный двухстворчатый шкаф под самую маковку, явно тянуло на большее, чем просто наработки. Лин осторожно устроился в кресле за столом, получив молчаливый кивок хозяина, и развернул свитки альфа-версии кода. Все, что было написано им за последний месяц, должно было сейчас ожить и заиграть новыми красками. За полупрозрачной сферой выбора из базы тестовых примеров, собранных Алистером вчера во втором часу ночи, Лин вдруг поймал двойную экспозицию. Зеленые глаза коллеги… Нет, ныряй глубже, хакер, уже не просто коллеги, а самого настоящего друга, каких ты едва бы смог насчитать на пальцах одной руки. Друга, который по твоему молчаливому запросу сделал столько ароматов для сходящей с ума Киры, загибающейся на глазах от кривых фраз «не оправдала», «недостойна быть рядом» и «дурная мать».

Ей-богу, я должен тебе много больше, Алистер, чем искренняя благодарность соавтора одного кода.

<Введите логин и пароль>

Lin_Alast_air

strangers

Сгенерировав случайный поиск, Лин осторожно провел пальцами по свитку. Код, запущенный в режиме трассировки, вспыхивал цветными огнями на заданных вехах.

Запрос: «июльское поле».

Создание импульса, прошедшего через импланты куда-то за глазницы, заставило Лина поморщиться. Да, о мягкости по отношению к обычным пользователям пока не шло и речи, а на границе видимости велюровая голова Алистера с немного непропорциональным, но удивительно тонким абрисом лица, метнулась к шкафу, обгоняя код на целую секунду. Колба прозрачного стекла с соломенного цвета жидкостью оказалась на столе одновременно с развернувшейся фотографией белого колышущегося моря цветущей гречихи.

Ответ: Теплая земля. Далекий горизонт. Тонкий запах трав.

Синхронизация.

– Ты – волшебник, – выдохнул Лин с закрытыми глазами, пытаясь не потерять это ощущение полного погружения. – Что ты здесь намешал, боги Сети…

Где-то там звучал ответ с фирменной, чуть замедленной интонацией на конце фраз, а внутри поднимало голову Прошлое. Интернат в центре России. Холмы, поля, не знающие окоёма. И горячие руки, несущие через поле его, малого пацана, тогда еще совсем безногого, но… Никогда не сдающегося. Чужака.

Алистер немного переживал, когда Лин отправил запрос. Вдруг не найдется в закромах ничего подобного, вдруг вневременное чутье, так удивлявшее посетителей и не раз выручавшее парфюмера в работе, на этот раз даст сбой, и искры в серых глазах сменятся туманом разочарования?

Июльское поле. Отлично… одна из ранних пейзажных зарисовок, ожидавших своего часа и так и не встретивших пока «своего» человека. Когда Алистер был одержим ее созданием, он ощущал себя птицей, свободной, быстрокрылой, несущейся над ароматным полем колышущихся трав, а с бескрайнего неба на него обрушивалась ласка солнца, июль прогревал хрупкие кости и наполнял их светом на весь год вперед… Доверие к ветру, несущему на невидимой ладони крылатое тело. Поиск ответов и жажда приключений… Все это непостижимым образом уместилось в одной-единственной бутыли, настоялось, обросло дополнительными образами и набрало красочность и силу.

– Что ты здесь намешал, боги Сети… – вопрос Лина вернул Алистера к действительности.

– Я хотел сделать глоток лета, духи об абсолютной свободе, о том, что чувствуют в полете птицы… Там настойки июльских цветов, особый жасмин, воздушные цитрусы. И теплый имбирь, чтобы под травами ощущался пульс земли… – Алистер замолк, когда увидел, что Лин глубоко задумался о чем-то своем. Наверно, эти духи запустили важную ассоциативную цепь, и нельзя отвлекать, разрушать лишними словами хрупкость момента. А может, Лин вспоминает созвучный сон…

Замерев за стойкой, Алистер не мог отвести глаз от ушедшего в транс Лина, который с повадкой опытного токсикомана снова впился носом в бумажную полоску, только ресницы дрожат, еле скрывая волну высокого напряжения в серых глазах. Ну же, парфюмер, попробуй-ка сейчас разложить свои чувства по полочкам, что найдёшь? Вот свежая волна морского бриза – радость сотворчества, счастья быть нужным. Тёплая хвоя на опушке соснового леса – незримая опора дружбы и принятия. И… нет, показалось. По определению не может быть здесь и сейчас этой едва ощутимой ноты, которую ты уже несколько лет пытаешься поймать, да только двадцать версий уже разлиты по флаконам, а она всё так же улетучивается с запястья за считанные минуты. То, что не дружба и не страсть, даже не любовь. Первая нежность. Предчувствие любви.

Алистер встряхнул стриженой головой, отгоняя наваждение, и оно покорно сгорело в пламени камина, но одурманенный разум парфюмера, пытавшегося вернуться к работе, всё равно съехал мимо цели, выдав короткое: «Для жены Лина ты целый арсенал уже сделал, а для него самого?..»

– Я слишком глубоко ныряю, боги Сети, – еле слышно прошептал Алистер. – Смогу ли передать в одном аромате всё, что чувствую сам?..

***

В начале февраля доктор Елисеева ушла в отпуск, оставив вместо себя молоденькую акушерку, которая и позвонила Кире ранним утром, сообщив, что её ребёнок готов к пересадке в подготовленный организм суррогатной матери.

До сегодняшнего дня Кира видела выбранную девушку только на нечётких фотоснимках, сделанных Лином через толстое стекло камеры физиостаза, в которой она вела своё существование с самого рождения.

Анамнез Алии был простым и страшным. В переводе со врачебного на разговорный получался какой-то синдром Спящей красавицы: тело в относительном порядке, и только центр регуляции биоритмов в глубинах мозга упорно не желает выдавать команду: «Просыпайся, Нео, добро пожаловать в реальный мир!»4

– А знаете, в определённом смысле так даже удобней, – разглагольствовал доктор, готовя медицинских ботов и раскладывая арсенал своих пыточных приспособлений… то есть хирургических инструментов, конечно же. – Не нужно переживать, а вдруг суррогатная мать решит сбежать с вашим ребёнком, или, чего доброго, угодит в какую-нибудь историю…

Машинально отметив взглядом свежие кандидатские нашивки на халате хирурга, Кира вспомнила поговорку матери: «Лучше идти к доктору, что сделал сто операций, чем к доктору, что наклепал сто статей». Тревога и страх, с которыми она кое-как справлялась силой собственной воли, крылатыми объятиями Лина и жизнеутверждающими ароматами его таинственного коллеги, вновь подняли в истерзанной душе девушки свои мерзкие морды и извлекли из болотных недр замызганный транспарант с надписью: «А ты точно уверена, что вы с Лином на правильном пути?»

Кира крепко зажмурилась. Нет, троян дери, ни в чём она уже не уверена. Просто совсем не было времени. Просто Лин сказал, что это единственный приемлемый вариант. И две клиники неожиданно быстро дали своё добро.

Лин стоял в коридоре, теребя синий шейный платок. Ещё во время того новогоднего недовзлома он порвал тонкую золотистую нить, ведущую от Киры к её матери, а от матери – к Алии, но невнятное ощущение пробоя в корабельном трюме до сих пор не желало отпускать его.

Тонкие пальцы нащупали в кармане брюк пачку с единственной сигаретой и зажигалку. Отец забыл на подоконнике, когда последний раз приезжал в гости. Случайно забыл или намеренно – та ещё загадка, но Лин, который до этого толком и не пытался курить, был отчего-то уверен, что со вкусом табачного дыма каждый раз творится та же история, что и с дымом, возносящимся над Ватиканом во время выборов папы. Успех – и дым белый, как перья ангела, и пахнет радостью. Неудача – полынная горечь на кончике вороньего крыла.

– Твой отец до сих пор не в курсе?

Кира подошла сзади так тихо, что Лин вздрогнул. Тёплая щека прислонилась ко впадинке между его лопаток, а лёгкий аромат цветущего яблоневого сада придал парню немного сил. Спасибо, что ты рядом, родная, но…

– У него сейчас хватает забот и без нас, Кира. Один Шикари чего стоит, а там ещё Флин, да и вообще… последние три года его здорово подкосили, а тут бац! – и мы с похожей песней. Справимся, не маленькие.

(Ополовиненная бутылка «Шеридана» на столе. Инь и ян, смешавшиеся на дне стакана в единую бежевую муть. Бредовая фраза отца, сказанная тихо-тихо: «Цыганка мне в юности на вокзале гадала, не имей птенцов, говорила. Не послушался, и теперь до седьмого колена…»)

Лин резко развернулся лицом к Кире, и, прежде чем та успела даже пискнуть, изо всех сил обнял её, словно стремясь сплавиться с ней воедино, стать монолитной стрелой, что разорвёт замкнутый круг, разомкнёт неверно собранную электрическую цепь и собьёт с пути само колесо Судьбы, буде оно и вправду существует.

***

Длинные узловатые пальцы лихорадочно шарили в недрах палисандрового сундучка с редкими маслами. Для своих разработок Алистер нечасто доставал эту сокровищницу – ему больше нравились ясные, лесные ароматы, несущие в себе зелень, покой и много прозрачного воздуха. Здесь же под тяжелой крышкой отдыхали легендарные ароматы Востока – мускусы, аттары, ценнейшая серая амбра, а также разные сорта роз и других роскошных цветов. Ориентальные духи – тяжелые, вязкие, окутывающие сладостью и топящие в неге, не нравились Алистеру, хотя заказы на них были не так уж редки.

Однако сегодня что-то заставило его достать сундучок и ощупывать его содержимое в поисках нужного флакона, а то и двух-трех. Вдохновение приходит волнами, и важно не упустить драгоценный момент, успеть вытащить нужное, составить букет будущего аромата и набросать несколько эскизов, пока состояние творческого горения не схлынуло, не оставило высушенным начисто и обессиленным.

Роза Гуляб. Уд. Тяжелая крышка сундучка падает, едва не прищемляя пальцы. Теперь к шкафу с регулярно используемыми маслами… Ветивер. Корица. Стук сердца гулко отдается в ушах. Два шага к холодильнику с цитрусами… Амбретта. Клементин… Формула складывается перед глазами, в голове поднимается пустынный ветер, дующий с оазиса. Такие духи ему часто заказывают женщины за …дцать, познавшие жизнь, но сохранившие невесть откуда взявшееся королевское достоинство. Женщины пышные, но не толстые, с томными, густо подведёнными глазами и глубоким грудным голосом… А, ладно, некогда удивляться странности происходящего. Алистер в тишине делает наброски духов, которые кажутся ему божественным нектаром и дарят ощущение счастья. Последний штрих – абсолют мадагаскарской ванили… И впереди – долгие дни предвкушения результата.

***

Процедуру пересадки врач вывел на маленький экран с немного неестественной цветопередачей, так что картинка серьёзнейшей операции оказалась окрашена в почти мультяшные цвета. Эмбрион был помещён в упругую прозрачную кишку, которая исчезла между ног Алии, проникнув в неё, словно столь любимые японскими хентайщиками тентакли. Осторожный, но настойчивый нажим – и камера передаёт движение от первого лица. В новой утробе царит розово-фиолетовый сумрак, под щекой малыша видна бурая мягкая подстилка, и микроботы точечными разрядами завершают стыковку «спасательной шлюпки» и «космической базы», как шутит за кадром ассистент хирурга, молодой улыбчивый парень, который ещё долго удивлялся бы, каким образом господину Веберу удалось найти столь подходящую по генетике кандидатуру, если б господин Вебер не сунул ему за углом крупную купюру с просьбой унять излишнее любопытство.

Убедившись, что операция, судя по всему, проходит штатно, Лин угнездился в глубоком кресле и вышел в транскод прямо из клиники. Время в работе над проектом пролетело незаметно, а может, просто в лавке парфюмера оно шло как-то иначе, но двое увлечённых волшебников только вчера вспомнили, что подходит срок «явить товар лицом», как выразился представитель заказчика. Знать бы, чего хотят все эти маркетологи, живущие словно на Луне со своими брендами и рекламными технологиями…

Появления Лина в лавке давно стали привычным делом, и Алистер заканчивал свои дела, с радостью встречая друга. Но этим вечером все оказалось иначе. Лин осторожно прикрыл за собой дверь и вошел в полутемную комнату с прилавком. Алистера нигде не было видно, только в глубине дома что-то гремело и звякало. Наверно, этот аромаг сконструировал какую-нибудь хитрую алхимическую установку и пытается извлечь масло из цветов сам… Отбросив нелепое предположение, Лин направился к портьерам, скрывавшим вход в лабораторию, и зашел туда.

Алистер склонился над столом с пипеткой в руке и сосредоточенно над чем-то колдовал. В воздухе витал непривычный для этого места, но до боли знакомый Лину запах восточных духов. Кажется, очередной срочный заказ – Лин не мог ничем иным объяснить столь сильную концентрацию Алистера, что тот даже не вышел в магазин встретить его.

– Али… – Не успел Лин произнести имя друга, тот как-то странно задрожал, ноги юноши подкосились, и он рухнул на пол, роняя при этом пипетку, сметая со стола флаконы и планшет, на котором вел записи, – стер…

Дыхание застряло в глотке плотным комом. Лин упал на колени рядом с неподвижным телом. Глаза Алистера закатились, и в белках призрачно заплясали отблески ламп. «Что делать? Что делать? Что с ним?» Темноволосый хакер знал, что при эпилепсии должны быть судороги, а его друг словно в один момент обесточился и лежал, как сломанная кукла, на холодном полу своей лаборатории среди осколков. Время шло, ответов не было, и это оказалось страшнее всего.

Каждая минута словно стала вечностью. Лин пытался услышать дыхание в груди Алистера, нащупывал пульс на запястьях, на шее – все было тщетно. Окоченевший манекен в его руках не подавал признаков жизни и был до боли похож… Нет, это невозможно. Прогнать от себя кощунственную мысль. Так не бывает, не должно быть, это все паника и расшатавшиеся от увиденного нервы…

Натужный хриплый вдох прозвучал в звенящей тишине как пушечный выстрел. Выдох. Вдох. Алистер обмяк и задышал свободнее, закрыл глаза, моргнул. Начал шевелиться… Лин подхватил его, укачивая, как своего не родившегося пока ребенка.

– Как ты? Что с тобой было? Я могу чем-то помочь? – вопросы Лина сыпались градом.

Реакция Алистера была неожиданной. И откуда только силы взялись у только что лежавшего трупом? Парень вскочил, в полете отшвыривая друга в сторону, как ветошь, долетел до своего рабочего стола и принялся сметать с него все, что там было – тяжелые склянки с тинктурами, пузырьки с маслами, даже сундук с редкостями полетел на пол, и Лин еле успел подхватить его в отчаянном броске, рискуя попасть под град летящих и разбивающихся о каменный пол парфюмерных сокровищ.

– Алистер! Ты с ума сошел? Что ты творишь! Это же вся твоя жизнь!

– Проваливай! Не хочу тебя видеть! Немедленно… – Зеленые глаза Алистера метали ядовитые молнии, рот скривила страшная усмешка. – Я урод, мне никто не нужен…

– Да если бы урод! – понесло и Лина, когда тот увидел, как медленно растекается по полу терпкое бурое пятно, некогда бывшее батареей ароматов, столь тщательно собранных Алистером для завтрашней презентации. – Ты просто… какая-то… беременная истеричка! Нахрен мне такие коллеги… и нахрен такие друзья…

Пулей вылетев из лавочки Алистера, Лин на автопилоте отмахал ещё пару низкоэтажных кварталов вечернего Города, едва не зацепился за шпиль сталинской высотки – точной трёхмерной копии той, московской, которую давно уже снесли в реальном мире, и затормозил на крыше высоченной витой башни из голубого стекла, вершиной своей ушедшей в тяжёлые снеговые тучи.

Лин с размаху кинулся в снег, надеясь хотя бы этой крайней мерой вернуть себе малую толику былого спокойствия, но не тут-то было. Кажется, сами боги транскода восстали против сына великого хакера, обратив снег в тёплую пенопластовую крупу.

Тяжело перекатившись со спины на бок, Лин застонал, заскрёб пальцами по груди и болезненно прищурился на яркий свет прожекторов, бивших навылет с соседней башни. На миг ему померещился высокий тонкий силуэт, что пошатнулся в этом световом потоке и рухнул на колени совсем рядом, развеявшись по ветру горстью февральской пурги. Настоящей, холодной и колкой, а не снежного суррогата, забившего все щели Реки-под-рекой.

– Папа? – еле слышно прошептал Лин.

Линда никогда не рассказывала сыну про те полубылинные дни, когда в транскоде безумствовали террористы, а Крис едва не умер, думая, что убил в поединке своего лучшего друга. Об этом Лину по секрету рассказала Машка, но только сегодня, кажется, юному кодеру открылась вся глубина тех далёких событий. Гляди: цитадель твоего проекта рушится, как карточный домик, сбитый прохожим хулиганом, от боли и стыда перед соратниками невозможно дышать, а тот, кому ты протянул руку и открыл всего себя, бьёт по твоим самым уязвимым точкам, прекрасно понимая, насколько ты стал от него зависим. И ты с горькой улыбкой принимаешь эти удары, падая в пропасть неровного пульса, а там добиваешь себя контрольным: «Чего ещё ты хотел в обмен на своё доверие?»

В висках с новой силой загремели слова, которыми, боги Сети, Лин не пользовался уже несколько лет. «Не имей друзей там, где живешь. Не имей друзей там, где работаешь. И не имей…» Окончание принципа жизни давно погибшего дяди Саши, охотника за первой и последней мечтой, потонуло в белых искрах, заменивших парню сейчас любую дверь на выход, которую Лин даже не потрудился выдумать. Вот оно как, дядя Саша. И лучше, ей-богу, не вспоминать окончание твоих слов.

Лин зарычал. Сначала тихо, а потом всё яростней и громче, и синие птицы почтового сервера взвились в небо от его нечеловеческого крика.

Ну. Уж. Нет.

Я справлюсь сам. Всегда был одиночкой, им и останусь.

Едва механические руки перестали терзать Алию, а искусственные кишки втянулись в недра медбота, доктор покинул тесную камеру физиостаза и с невероятным облегчением сорвал с лица маску.

– Кира… Э-э… Андреевна, помнится? Скажите, а можно я буду э-э… наблюдать, так скажем, ваш случай, поскольку в последнее время эта проблема… так сказать… э-э… становится актуальной в научных кругах…

– Doctors and thieves, they both wear masks5, – пропела в пространство Кира, а потом огрела врача коротким, – профессорские нашивки нужны, да?

Одним норнам известно, чем бы закончился этот диалог, если бы за толстым звуконепроницаемым стеклом вдруг не вскинулась белая птица. Глаза Алии были по-прежнему закрыты, только под ресницами обозначилась едва заметная полоска белков, а рот искривился в беззвучном крике.

– Какого… – опешил доктор. – Быстро ЭКГ и в резерв капельницу с…

– Пустите. Меня. К ней, – в какофонии железного лязга и топота трёх пар ботинок голос Киры прозвучал как труба архангела. – Живо.

«Беда одна не ходит». С детства Лин ненавидел эту поговорку, быть может, потому, что ему нечего было выставить против этой горькой истины. Чуткий слух хакера уловил нарастающие отголоски катастрофы во внешнем мире. Лин разорвал соединение и вскочил на ноги, продравшись сквозь белый шум в ушах и звёздочки перед глазами. Тяжело дыша, он влетел в палату.

Алия плакала и металась на кровати, словно стремясь прорваться сквозь семь покрывал танца Саломеи в эту трижды клятую реальность, которую в режиме реального времени переписывал какой-то кодер-самоучка, но сны не отпускали её, не дозволяли распорядиться собой даже сейчас, в критический момент её жизни.

– Фиксатор! Быстро! – прозвучало где-то на периферии, и мелко дрожащие ноги Алии оказались плотно прижатыми к кровати.

– Стойте, чтоб вас! – прошипела Кира, обнимая Алию за хрупкие плечи. – Ну же, всё хорошо, мы рядом, мы тебя очень любим, успокойся, прошу…

Алия невнятно застонала и вдруг выгнулась всем телом, ударив локтём Киру по лицу. Девушка отлетела в угол камеры, прижав ладони к разбитому в кровь носу.

– Да что же ты… – Лин кинулся следом, в общий бедлам, так и не решив до конца, с какой целью – то ли вытащить Киру, то ли удержать её разбушевавшуюся сестричку, но, едва он оказался в боксе, Алия вдруг глубоко вдохнула, пару раз шмыгнула носом, не то глотая слёзы, не то принюхиваясь к чему-то, и с новой силой заметалась по кровати.

Сознание у Лина свернулось, как белый карлик, готовый взорваться сверхновой звездой, и в поле зрения осталась только безудержная паника в глазах Киры да тонкие ноздри Алии, трепещущие от невыносимого напряжения. По метроному собственного сердца хакер мог сейчас сыграть соло в стиле «тяжелый металл». Слишком много предательства, крови и боли на одного парня с душой волчонка, не кажется ли тебе, Господи? Но знаю я, знаю, что должен выдать на этом нагрузочном тестировании свет, только свет и ничего кроме света. Иначе крышка и мне, и всем, кто подошёл слишком близко…

Поддавшись странному, нелогичному и оттого единственно верному порыву, Лин осторожно протянул руку и погладил девушку по стриженой голове. Тонкие прохладные пальцы хакера словно наэлектризовались от пушистого велюра, и с их кончиков сорвался еле заметный разряд, заменивший девушке дозу успокоительного. Судорожно вдохнув, Алия замерла среди сбитых простыней.

– Вам, пожалуй… э-э… стоит приходить как можно чаще, – откашлявшись, резюмировал изрядно потрёпанный в битве доктор. – И внести в договор с «Нейромедом» дополнительные расходы за круглосуточное наблюдение.

***

Пролистав отчёт, господин Измиров машинально отметил в нём несколько названий зарубежных стартапов, которые трудились сейчас на ниве ольфакторной визуализации. Это всё, конечно, хорошо, прекрасная маркиза, но нам бы чего-нибудь своего, родного, с которым можно провернуть дела по-тихому, за цену в три раза меньшую, чем заламывают эти заморские умельцы. М-м, вот, например… Холдинг «Медиаком», один из проектов – «Olfans», название с претензией на иностранщину, как и девяносто процентов отечественной продукции. Завтра у них, оказывается, презентация. Надо отправить туда своего человека, пусть разнюхает, простите за каламбур, что это за птица…

«Птица» в этот момент лихорадочно переписывала код под единственный доступный ему аромат, который чудом остался в его распоряжении. «Яблоневый сад», который настолько шёл Кире, что Лину казалось, будто в тонкой фиолке заключена суть её души.

– Мне больше некому довериться, Кира, – прошептал хакер, едва они вернулись из клиники домой. – Если завтра я не покажу хотя бы жалкой капли того, что мы сделали и что разнёс этот чокнутый Алистер, проекту конец.

Вместо ответа Кира достала из сумки заветную фиолку и поставила на стол перед цифровой фоторамкой, которая зашла уже на сотый круг показа их свадебных фотографий.

Отдать всё, что имею и что могу. Всю себя без остатка. Легче лёгкого, но как часто и этого оказывается мало, чертовски мало, чтобы спасти любимого человека…

Лин закрыл глаза и ткнулся Кире лбом в плечо. Хотел было обнять, но колени ослабели, чёртовы наномашины потребовали подзарядки, и парень рухнул лицом в кресло. Приподнявшись на руках, Лин кое-как втянул себя повыше, но прежде чем он успел совершить своё восхождение, Кира рывком перевернула его в более приемлемую для жизни позу.

– Ты с ума сошла тяжести поднимать? – вскинулся Лин. Что ж за чёрт, вечно на чужих руках катаюсь: папа, дядя Саша, теперь вот Кира…

– Ты лёгкий, как птица, – рассмеялась девушка. – Сколько ни корми. Ну, чем ещё тебе помочь?

Лин прокрутил в памяти план презентации. План, на доброй половине которого теперь можно было нарисовать жирнющий чёрный крест.

– Мы хотели создавать образы в режиме реального времени, но теперь я не вправе так рисковать, – подбирая слова, как вышивальщица подбирает бусины, медленно произнёс Лин, даже не догадываясь, насколько он сейчас был похож на собственного отца, припёртого к стенке во время какого-нибудь совещания. – Кира, ты можешь сейчас повторить на камеру свой танец с катаной? Не люблю эти потёмкинские деревни, но придётся, видимо, наврать, будто это сборка онлайн. А, дисконнект их дери, все так делают, чем мы хуже, да?

– Тише, Лин, тише, – Кира невесомо положила ладони на плечи мужу. Ей самой было тошно, как после одного давнего собеседования, когда эйчар напрямую сказал ей, что с такой «бескомпромиссной честностью», как у неё, карьеру не построишь. – Сейчас я переоденусь в свои юбки, а ты снимешь видео.

***

Алистер лежал без сил на кровати и апатично смотрел в потолок. Его подташнивало от слабости и изуверски копошащегося внутри чувства вины. Все силы ушли в тот колоссальный выброс злости, заставивший его пружиной вырваться из рук Лина после так некстати случившегося припадка и уничтожить все, что они сделали вдвоем за время сотрудничества. Все материальные проявления их работы. Теперь же злость покинула опустошенное и эмоционально, и физически тело, и настало время сожаления.

Как он мог себе позволить подобную вспышку, да еще и при друге? Верный способ смертельно оскорбить, разочаровать и уничтожить едва зародившееся доверие между ними одним махом. Проклятое стечение обстоятельств. Лин застал его врасплох за работой над новыми духами, а не над заготовкой для проекта, и теперь не было больше ничего – духи впитала тряпка, довольная оказанной ей честью, и ей же достались все наработки для базы данных запахов. «Я идиот. Для таких еще не придумали достойного определения. Он же не бросил меня на полу, он спрашивал, что со мной, искренне хотел помочь…» – Алистер набросился сам на себя с яростью коршуна. Ингредиенты достать несложно, щелчок пальцами – и боты отправятся по давно знакомым адресам со списками нужных компонентов. К чертям духи, к ним он вернется позже. Но на восстановление заготовок потребуется больше времени, которого у них нет… У него нет. Вряд ли Лин захочет дальше работать с таким взбалмошным партнером, от которого одни неприятности.

Проблеск надежды замаячил где-то в уголках памяти. Алистер вспомнил об одном экспериментальном проекте, незаслуженно забытом и не доведенном до конца. Когда-то он хотел значительно ускорить процесс созревания духов с помощью ультразвуковой платформы для смешивания, но так и не закончил ее. Эстетика длительного созревания всегда казалась ему частью волшебства, время было одним из обязательных компонентов чуда. Сейчас же он сам украл у себя время. Вот этими самыми руками-крюками пустил хороший вариант будущего под откос и раскрыл дверь пошире для торжественного проявления Хагаль во всей красе… К черту Хагаль. Чертежи платформы в верхнем сейфе, недоделанный пыльный прототип – на чердаке.

Руки с удовольствием принялись за работу, в мозгу выстроились варианты распайки схемы и оптимизации устройства. Нет ничего, что нельзя было бы переиграть. Отставив подальше угрызения совести и терзания, Алистер спешил совершить очередное чудо и старался не думать о том, что возможная неудача обойдется ему невыносимо дорого.

За тихой мелодией скрипки, которая сама собой полилась из динамиков во время сборки устройства, Алистер не сразу расслышал серебряный звон дверного колокольчика. Звон был настойчивым и требовательным. Ах да. Новая клиентка. Или клиент, как знать. Работай, некогда страдать.

Парфюмер кое-как привёл себя в порядок и явился пред очи незнакомой женщины. Беседа потекла привычным руслом: знакомство, его вопросы, её ответы, подбор подходящих вариантов… Алистер уже вызвал демонстрационного бота, как вдруг резкая боль в животе заставила его согнуться пополам. Пришлось сделать вид, что нужно взять одну их склянок с нижней полки и срочно отнести ее в лабораторию. Женщина проводила странного парфюмера недоуменным взглядом, но быстро забыла о нем – к ней уже спешила симпатичная девушка с красивым флаконом духов, предлагая их попробовать.

Ни разу с того момента, как осознал себя в транскоде, Алистер не чувствовал боли. И сейчас она терзала его, выворачивала внутренности наизнанку, словно отыгрываясь за всю предыдущую безбедную жизнь в статусе god mode. Аппендикс? Он справа… Мочевой пузырь? Он ниже… Кишечник? Черт побери, да как можно думать о кишечнике, когда пульсирующая боль буквально сбивает с ног, и непонятно, кого звать, куда бежать и как выйти из этого проклятого цикла…

Повинуясь минутному порыву, Алистер схватил рабочий планшет, вызвал диктофон и начал в полубреду озвучивать свои ощущения.

«третье февррраля, вечер… Я болен. Рези в области живота. Нет, не так – спазмы… Просто адова боль. Не было такого никогда. И я не могу ничего сделать, никакие… визуализации обезболивания, дыхательные упражнения и попытки контроля болевого центра не помогают… Последнее средство. Мерзко и страшно, но я читал, что так делают при болевом синдроме во время ауры. Черт, только бы не начался припадок… Только бы успеть раньше, не скатиться в беспомощность… Шило в ящике стола. Нельзя повредить крупный кровеносный сосуд, я сосредоточусь и ударю в бедро…»

Он не успел. Шило покатилось по полу, планшет отлетел в сторону. Припадок накрыл черной пеленой, на этот раз более глубокой и безнадежной, чем все предыдущие версии. И рядом с Алистером не было никого, кто поймал бы раненого кота в заботливые ладони.

***

Утром четвёртого февраля Кира, ёжась от холода, добежала до соседнего дома и битых десять минут ждала, пока квартира Рачковых соизволит очнуться от прошедшей накануне пьянки по поводу дня рождения Антона. В кухне словно случился Рагнарёк, стулья отчего-то оказались на диване, рулоны туалетной бумаги устилали коридор, словно из сортира сбежала воскресшая мумия, и даже пресловутый лифчик на люстре обнаружился в гостиной.

– Давай я тебе помогу, – хрипло предложила Анжела, привалившись к дверному косяку и пытаясь разлепить ресницы, изрядно покрытые синей тушью.

Впрочем, вся ей помощь свелась к хаотическому сбору пустых бутылок в один большой пакет. И на том спасибо, здраво рассудила Кира, пока её руки на автопилоте отмывали посуду и стирали со стен следы ночного разгула.

– Дети спят? – уточнила девушка у хозяйки.

– Ага, – отозвалась та, коротко хохотнув. – Прикинь, мне вчера Толик выдал, типа, мам, возьми Киру к нам сестрой. Слушай, а ты случайно не…

Нет, боги Сети, только не это…

– Пока не планирую, – отрезала Кира прежде, чем её лобные доли успели дать затрещину речевому центру.

– Э-э… Я о том, что ты вроде бы хотела отпроситься сегодня, – вскинула брови Анжела.

– О, да, точно, – покраснев, Кира отвернулась к раковине. – У мужа презентация вечером, и я…

– Во-о, – удовлетворённо поддакнула хозяйка. – Хорош уже руки гробить, пойдём, я тебе платье подберу.

Платьем дело не закончилось, и Кира нарвалась ещё и на импровизированный мастер-класс по укладке волос. Её невнятные протесты были пропущены вошедшей в раж Анжелой мимо ушей, а осадить её как следует девушка не решилась. Оставалось покорно закрывать глаза, чувствуя, как тяжелеют веки под слоями теней и подводки, а открывая, всё меньше и меньше узнавать себя в зеркале.

«Но внутри я – прежняя, – долбилась в груди растрёпанная птица. – Можно завязать мне глаза лентой, я буду слышать так же хорошо, как и видела».

Громкая зевота одного из близнецов. Тыц-тыц мелодии звонка где-то в спальне. Сонное вальяжное «Алё» господина Рачкова и тут же боевая готовность армейского «Слушаю вас. Да. Понял». Невнятная ругань, несколько секунд молчания – исходящий звонок, а потом сплошные шифровки и намёки, из которых следовало, что кого-то где-то стоит крепко надуть, а если понадобится, то и устранить.

– Ну всё, – словно почувствовав, что Кира ненароком прикоснулась к семейным скелетам со скрипочками, Анжела решительными движениями стряхнула со щёк девушки лишние румяна и подтолкнула её к выходу. – Завтра увидимся.

Последнее, что увидела Кира в узкую щель закрывающейся двери – сонный, растрёпанный Лёлик, пойманный матерью на полпути к заветной девочке-шаманке. А потом тяжёлая кожаная дверь отсекла от неё и недовольный взвизг мальчугана, и увещевания Анжелы, и рубленые фразы телефонных переговоров Антона Рачкова.

***

Расскажи историю о

том, что было, но быстро прошло.

Я хотел бы понять тебя,

Но ты не я6.

Не слишком подходило для фоновой музыки во время сбора гостей презентации бета-версии программы «Olfans», но Лин запустил с имплантов аудиопоток «под настроение», а уж Сеть всегда славилась своим шестым чувством в метком выборе музыки.

Гости, как обычно, устроили внеплановый кофе-брейк, ибо айтишнику и рекламщику только дай повод лишний раз влить в себя черную ароматную отраву. Сам Лин, спрятавшийся за проектором, чтобы отыграть роль закадрового голоса на первом этапе презентации, не позволил себе даже капли воды. Его откровенно подташнивало от сорока с лишним часов бодрствования, проведенных в тщетных попытках восстановить хотя бы малую толику разбитого этой истеричкой сокровища. Даже имя «Алистер» на языке имело вкус проклятия. Как же ты облажался, парень.

Следом пошла другая песня: гитарный перебор, женский голос. Мда, одно другого хлеще…

Его глаза холодны, они глядят сквозь стекло.

И будто мера длины, по пальцам время стекло.

Слабеют все голоса, и в мышцах плещется боль,

Когда в ночных небесах летит Воздушный король7.

Пора было начинать презентацию.

Лин мысленным приказом вырубил линию аудиоцентра, включил микрофон и запустил первый слайд. Смешно и думать, чтобы выкрутиться из этого тупика своими силами, выдав толпе за экраном пару пробников из коллекции Киры. И пока шел беззвучный видеоряд, где на timelapse-съемке таяли ледники, всходило солнце над торосами, внезапно сменяясь раскадровкой поднимающегося в небо облака пепла от проснувшегося вулкана с непроизносимым названием в сорок букв, Лин до белых костяшек сжал кулаки. Вот теперь ты настоящий хакер, волчонок. Забудь, как вскрывал живот обертке правды, извлекая Истину на белый свет, перед детским лагерем таких же, как ты… Ущербных. Никто из вас таким себя не считал. Вы называли это «особенный», когда переставали реветь по ночам в подушку. А теперь ты должен запаковать истину обратно. Наложить швы, кровь подтереть и не забыть внутри какой-нибудь скальпель, не кинуть этим псам от медиатехнологий лишнего слова, которое они могут обратить против тебя.

– С тобой, Лин, – тихий шепот Киры, засланного в толпу казачка для отслеживания настроения на местах, пробился сквозь шум разгоняющихся движков в сердце.

Самая настоящая Истина и самая Нелепая Ложь – суть одно и то же. И это, черт побери, не ради твоего реноме, Алистер Кроу или как там тебя. С тобой я разберусь один на один. Просто деловое иногда важнее личного.

– Нам не коснуться звезд и не объять весь мир, – голос Лина прозвенел как токката замкнувшихся высоковольтных реле. – Все, что мы можем, – это придумать способ шагнуть за край. 5D-образы. Дополненная реальность. Транскод. Но сегодня то, что находится за гранью, обретет новое звучанье. Залогиньтесь, господа. Приятного полета.

И только Сеть упорно не хотела новизны. Ее словно заклинило на двух песнях, неслышимых для всех, кроме Лина. Тяжелый бит и гитарный перелив. Двойное соло на растрепанных нервах.

Сквозь туман врезается сон,

Я готов отключить телефон,

Так давно хотелось уйти,

Но я не ты8.

Самодельная платформа действительно помогла быстро восстановить пять пробников по записям, которые парфюмер всегда скрупулезно вел во время работы. Но все же недостаточно быстро – к началу презентации Алистер не успел, в тот момент как раз прозвучал сигнал об окончании работы чудо-аппарата, вожделенные флаконы темного стекла были вытащены из железной утробы и ждали очереди на маркировку.

Где королевство его, не помнит даже он сам.

Он не от мира сего, он верит песням и снам.

Он рубит корни у скал, он пляшет в топях болот.

Он тот, кто жил и устал. Он убывающий год9.

Лин с хрустом вошел в си-сферу, продираясь через острые осколки финальной аутентификации. Рука начальника втянула его в виртуальный зал презентации, где уже расселись приглашенные, спустившие на тормозах проблему «как одеться на работу в транскод». Поэтому вместо типичных лоснящихся пиджаков и бесформенных

свитеров обнаружились мексиканские пончо и черные косухи. Впрочем, это был беглый взгляд, не цепляющийся за лица. Все неважно сейчас, кроме как тянуть время. Пусть оставшаяся в реальности Кира проследит лишь, чтобы презентация в транскоде не потеряла бойцов. Никто не должен знать о горечи полыни на языке, когда ест мятные конфеты.

Подожди меня.

Ночь придет, с ней и я.

Сердца стук затих,

Это сон для двоих10.

Опаздывать было позорно, нестерпимо, и вина жгла Алистера огненным кнутом. Как Лин выкручивался без него и без образцов ароматов целый час —загадка, но юноша не сомневался, что презентацию не отменили и она шла своим чередом. Пожалуй, это было единственное, в чем он был уверен. Все остальное – будущее проекта, перспектива помириться с Лином, получение оплаты за разработку, да, транскод всех раздери, свое собственное доброе имя – балансировало на краю пропасти. И это было заслуженной платой за неумение себя контролировать, за то, что допустил эту кошмарную ситуацию с припадком и потерял Лина. Алистера мало волновал общественный резонанс и отзывы медиасферы об его неудачном участии в проекте. Гораздо хуже было ощущать себя дважды предателем – выложил свой уродливый секрет вот так, не подготовив почву, не предупреждая… и сорвал самую важную, доказательную часть их общей работы. Ну и кто ты теперь, волшебник – криворучка?

Его проклятие – день, его спасение – ночь.

Дорожный плащ – его тень. Он до бесед не охоч.

В том уголке, где темней, в несоблюдении доль,

В нагроможденьи камней живет Воздушный король11.

Даже став полупрозрачным на просвет – стоит поверить, и ты хрустальный, только отключите, пресвятой коннект, жесткий диск памяти, – Лин чувствовал проходящие через него взгляды. Начальник постарался на славу. Все эти люди ждали шоу, достойного открытия Олимпийских игр, а я им что?

Графики. Слайды матмоделей. Ха, волчонок, ты б еще от безысходности впихнул сюда фото твоего милого Алистера и входной двери в лавочку «Lair of Magus». Зачем ты его прикрываешь? Что за жертвенность, хакер? Ты этим никогда не страдал. Эта песня была про дядю Сашу, помнится, тот так и норовил прикрыть собой любого, кто ему дорог, не считаясь с обоснованностью такой цены.

Говори. Говори все эти слова. А в подкорку отправь запрос на четкое определение.

Кто. Для. Тебя. Алистер.

Именно здесь и сейчас.

Остановится время на миг.

Между нами всего один клик.

Так легко ненавидеть себя…12

Алистер угрем проскользнул в виртуальный конференц-зал, отметив про себя, что не ошибся в Лине. На экран проецировались графики и формулы, голос невидимого друга рассказывал об образце под кодовым названием «Яблоневый сад», и голограмма тонкой темноволосой девушки исполняла танец с перламутровой шалью. Ткань струилась светящимся потоком между пальцев, превращалась то в плащ, то в фату невесты, то в катану. Воздух в зале был наполнен тонким, ласковым ароматом цветущих яблонь. Алистер залюбовался отточенными движениями и грацией танцовщицы и хотел бы смотреть на нее бесконечно, но надо было найти Лина и передать ему пробники.

Его походка быстра, его движенья просты.

Он укрощает ветра, он ловит их за хвосты.

Считает он в темноте осколки лунных монет,

И дарит их пустоте, последней тысяче лет13.

Что-то шло не так. Лин чувствовал это интуитивно, на уровне того самого «нового звучания», обещанного собравшимся. Нет, никто не догадался, что танцующая Кира – всего лишь видеозапись, обмануть зрение и слух красивой картинкой и сладкими речами проще простого. Но «Яблоневый сад» не вязался с электрическим напряжением, с киловольтами, которые наэлектризовали воздух до такой степени, что колко было вдохнуть. Лин одним коротким абзацем прибил последний слайд, ловя волну озарения. Снова твои проделки, Алистер. Как ты там говорил – в каждом флаконе, очутившемся в реальном мире, есть часть твоей души? И что теперь мне думать? Ты становишься одним из Веберов, протягивающих свое высокое в реальность, только одно «но»: электричество безлико и мертво на эмоции, в отличии от твоих ведьминских котлов.

Растопи свой лед.

Новый день не придет.

Пусть горит огонь,

Протяни мне ладонь14.

Осторожно обойти зрителей, не потревожить… Пробраться за экран, из-за которого доносится голос… друга ли, или теперь уже злейшего врага после всего, что случилось? Алистер тихо щелкнул пальцами, создавая листок бумаги с надписью разборчивым почерком: «Лин. Прости меня. Я вел себя как последний мудак и все испортил. Внутри несколько образцов, которые мне удалось восстановить. Я могу выступить после тебя? Если нет, дай знать, я уйду – и переводи все стрелки на меня. Ты сделал все, что мог, а я тебя подставил».

Листок приклеился к крышке небольшой коробочки с пробниками, Алистер совершил последний рывок до цели и скользнул за экран. Лин ошарашенно поднял на него взгляд. Алистер молча поставил коробку перед ним и постучал длинным пальцем по записке.

В зале заиграл какой-то безликий, ненавязчивый электронный бит, но в ушах парфюмера эхом повторялся финальный куплет предыдущей песни:

Ты не умел одного – сражаться и проклинать.

И ты забудешь его, но он вернется опять.

Нальет столетний коньяк, разгонит в снах воронье,

Возьмет в уплату пустяк: лишь вырвет сердце твое15.

Тишина. Такое же редкое явление в транскоде, как и пустота. «Свято место пусто не бывает», и здесь этот закон действует непреложно. Черный экран. Серый лед против зеленого мха. Секунды до взрыва.

Ситуация вышла из-под контроля. Упустив драгоценное время, Лин потерял контроль над аудиторией, и она взорвалась вопросами раньше, чем получила на это официальное разрешение докладчика. Лин вновь обрел цифровую плоть и кровь, раскрытой ладонью остановив собравшегося уходить Алистера. Я не простил. Но выкручиваться надо вместе.