Читать книгу Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 4. Тренировки - Елена Поддубская - Страница 3

Субботним декабрьским утром Юра Галицкий оторвал лист настенного календаря и вздохнул:

– Только двадцать шестое! – Через четыре дня десятиборцу исполнялось двадцать лет, но кого это волновало? Всё теперь на даче ребят было не как прежде, когда к любому дню рождения они готовились заранее. Кранчевский носился с беременностью Маши больше, чем она. Доброву месяц назад разрешили тренироваться, и Стас с пугающим тренера фанатизмом пытался восстановить спортивную форму. Стальнов часто пропадал теперь в Москве и про день рождения друга, похоже, забыл. Шумкин скорее всего и не знал: кто бы ему сказал?

– Вот именно, уже двадцать шестое! – вздохнул Миша за спиной, намекая на то, что зачёты по предметам начинались с понедельника.

– Не дрейфь! – поддержал Галицкий первокурсника: – Никто ещё от сессии не умер.

Миша, не отвечая, вынул из холодильника масло, стал мазать на хлеб. Два месяца учёбы проскочили незаметно.

На 7 ноября студентов МОГИФКа впервые освободили от участия в праздничном параде. Ради трёх минуты шествия с транспарантами и флагами перед маленькой трибуной Люберецкого Обкома участникам приходилось часами мёрзнуть, выстроившись в колонны. Руководители партии, наслушавшись от парторга института про приключения малаховцев на сельхозработах, не стали возражать. В остальном подготовка к празднику пролетарской революции прошла, как обычно. Редколлегия заранее засела за стенгазету. Кавээнщики готовили игру между спортивным и педагогическим факультетами. Галицкий, с Добровым и Шумкиным, засиживались допоздна, сочиняя шарады, шутки, распределяя роли для скетчей. Юра написал с десяток частушек, и теперь Цыганок голосила в общежитии на всё правое крыло четвёртого этажа, репетируя:

«Приснилось мне, что я опять в Крыму,

Лежу на пляже, пятки греет море.

Ещё приснилось, но не знаю почему,

Что я пою в народном Украинском хоре».

Занятия 7 ноября были только до обеда. Ребята весело надували шары, потом также весело протыкали их, пугая девчонок. На стене около ректората первокурсники «единички» повесили большую стенгазету. Персонажи на ней были чёрно-белые, а экспозиция в цвете. Услыхав от Симоны, что это не потому, что им не хватило гуаши, а в силу того, что мир вокруг гораздо лучше и интереснее любого человека, Горобова вызвала комсорга.

– Валентин, если Печёнкин спросит, кто у вас в редколлегии, назови только Доброва и Шандобаева. А про Сычёву… сам понимаешь, – намекнула декан.

Костин всё понял и про газету, и про то, что вряд ли ему стоит петь на английском языке любимую песню. А вдруг кто-то знает слова и подумает, что певец тоже хочет в Калифорнию, в отель, который «… напоминает о том, что в нём когда-то происходило, мимолётом, одноразово», между капиталистическим мужчиной и такой же капиталистической женщиной… То есть «разврат, а не тема для воспитания молодёжи», как заявила про мировой хит «Иглз» преподаватель по английскому Агния Максимовна Кредос. Услышь её слова парторг, он точно приляпал бы комсоргу антисоветизм или ещё какую дрянную формулировку. Аглицкая речь для Печёнкина была априори слогом идеологического противника. Поэтому, как не велик был для Валентина соблазн блеснуть своим «оксфордским произношением», в результате он всё же решил, что красивую песню студентам лучше слушать на дискотеке. Её проводили, как принято, вечером, в общежитии и закончилась она, как обычно, дракой. Словно Ленин, устраивая революцию в 1917, завещал молодёжи не наш новый мир построить, а, наскакавшись до упаду в тёмной и душной комнате и напившись водки, начистить друг другу морды.

Сразу после праздника вместо традиционных осенних каникул продолжили учёбу, нагоняя упущенное в колхозе время. График двенадцатичасовых занятий первокурсников в четверг деканату пришлось переделать. Освобождённые от последнего занятия со Строевым, в восемнадцать пятнадцать они шли на физподготовку с Лысковым в институтский зал штанги. Мест там обычно не хватало даже тяжелоатлетам, поэтому теперь, пока легкоатлеты, игровики, гимнасты тягали грифы и блины, тяжелоатлеты, борцы, лыжники бегали вокруг озера или по институтскому стадиону. Такой рабочий режим прописали вплоть до зимних зачётов, которые должны были начаться после двадцать пятого декабря. В зале штанги было жарко, потно, шумно, но весело. У многих студентов завязались романы, и «единичка» шла в этом упражнении с большим отрывом от остальных групп. Чернухина, побывав в гостях у Поповича, подружилась с хозяйкой дачи Лолой. Штейнберг и Станевич целовались уже не стесняясь. Шумкин снова сидел с Воробьёвой на всех занятиях. А вот Кашина и Добров, наоборот, часто не ладили. В середине декабря Ире-высотнице сняли с ноги гипс, но из практических занятий ей разрешён был только бассейн. Николиной, наоборот, допуск в воду врачи до сих пор не давали. Почти три месяца без тренировок превратили мышцы в холодец. Увидев друг друга на занятии по антропологии, высотницы рассмеялись.

Структурную организацию человека первокурсники изучали, замеряя друг у друга длину костей, толщину мышечных масс, окружность головы, размах шага, глубину таза. Скучную статистику Штейнберг и Соснихин разбавляли советами не обращать внимание на недостающие сантиметры или превышающие норму килограммы, ибо главное в человеке – душа, зеркалом которой, как сказал классик, являются глаза. Значит стоит измерять размеры их и даже ресниц. Лысков, заранее готовый ко всем шуткам и казусам, не первый год он работал в физкультурном коллективе, разбил группу на пары, в которых особо ответственные студенты должны были сдерживать ненужные порывы особо шаловливых. Но сами по себе девичьи шортики и маечки, сантиметры, штангенциркули и обычные линейки в руках стимулировали центры юмора и смеха некоторых, отчего атмосфера в классе часто доходила до комичной и даже абсурдной. И чем больше ситуации выходили из-под контроля, тем вероятнее они входили в анналы вузовского перечня событий. Так сложился анекдот про разные ноги Юлика.

Однажды, отвечая на просьбу Павла Константиновича описать нижние конечности, Штейнберг пробасил:

– Короткие и волосатые.

Его напарник Ячек согласно кивнул:

– Восолатые и немонго короткие.

С тех пор, как рыжий гимнаст стал заниматься гипнозом, его речь заметно улучшилась. Но Юлик товарища не понял.

– Ничего не косолапые. Не дразнись, а то я тебя поменяю на другого, – пригрозил он. Лысков тут же прервал выяснение отношений, требуя описать ноги с точки зрения анатомических структур и особенностей.

– А-а… Так это… Разные, – замялся Штейнберг, вспоминая, что же в анатомии считается структурой, и входит ли потливость стоп в особенности.

– Поясни. Юлик, что такое «разные», чтобы Малкумову было понятно и он смог описать, – попросил Лысков; Армен в этот момент восторгался расцветками и фасонами девичьих купальников.

– Могу и описать, и описать, – согласился армянин, обыграв ударения в нужном слове. Но когда преподаватель ударил ему указкой по руке, Армен указал на Кашину и Масевич, что стояли от него по обе стороны: – Палстиныч, разные, это значит одна правая, другая левая.

– Точно! – воскликнул Юлик, гладя ногу Станевич.

– Штейнберг, ты не наглей, – преподаватель дотянулся указкой и до конькобежца: – а рассказывай нам про анатомические составные.

Юлик сглотнул слюну и вытер лоб.

– Палстиныч, а можно я буду описывать конечности Станевич. У меня от вида ног Ячека улетучился весь словарный запас, – попросил он.

– Давай! – махнул Лысков, недовольный, что опять забуксовали на уроке из-за ерунды. -Только учти, что нас интересуют исключительно кости, мышцы и суставы, а не то, что Ира бреет ноги или мажет их кремом, который вкусно пахнет.

Станевич, подумав, грациозно выставила только одну ногу.

– Берцовая кость, – прошептал конькобежец, прикасаясь к фигуристке, словно протирал дорогую статуэтку. Дойдя от колена до трусиков, парень передёрнулся.

– Штейнберг, не тяни время, не поставлю зачёт, – прикрикнул Лысков и тут же объявил, что ему нужно выйти. Глядя преподавателю вслед, Бубина кинула Станевич свою олимпийку и пробасила:

– Прикройся. Тоже мне анатомия – задницы мерить.