Читать книгу Конспекты на дорогах к пьедесталу. Книга 4. Тренировки - Елена Поддубская - Страница 4

Сложнейшая программа сплетала мозги первокурсников в клубок, но постепенно ребята привыкали к нагрузкам. Учить после занятий приходилось каждый день, и самыми сложными теперь казались общая философия и История КПСС. Даже анатомия, со множеством названий, которые требовалось запомнить, проскакивала незаметно. Даже биохимия, с её не произносимо длинными названиями молекул, была удобоваримее. Конечно, многое зависело от преподавателя. Павла Константиновича студенты не боялись и были благодарны, что на первом занятии с трупом Лысков с пониманием отнёсся к проблемам некоторых. Серик не мог разрезать ткани когда-то жившего человека. Верующая в бога Симона боялась грешить. Новичок Володя Толстый оказался чувствительным к формалину. Тошноту в Лаборатории испытывали многие. Кашина, зайдя в класс и увидев голого и изрезанного мертвеца, которого давно все звали «Борюсиком», сморщила нос и подошла к нему на цыпочках.

– А он у вас свежий или вы уже десять лет над ним тут опыты ставите? ‒спросила высотница. Тут же Шумкин предположил, что есть Борюсика не стоит. Штейнберг предложил посмотреть на зубы умершего. Реваншным стал ответ Маршал. Раскладывая свои вещи на столе и не торопясь приближаться к трупу, Таня прогудела:

– Палстиныч, я надеюсь, ваш экспонат был москвич; а то с иногородними наша Кашина никаких дел иметь не хочет.

После этого Лыскову пришлось успокаивать расплакавшуюся высотницу.

Кроме анатомии, ребятам понравились уроки по биомеханике. Бражник, с его странным юмором, всё же был милым и добрым. В конце каждого занятия он строго кричал: «Не встаём! Звонок прозвенел для учителя!», но, добившись тишины и внимания, тут же отпускал студентов на перерыв. Тамара Ивановна Хломенок согласилась брать с каждого студента по рублю и двадцать копеек в месяц за бутерброды. Тофик Мамедович уважал анекдоты, поэтому Штейнберг ходил у него в любимчиках. Галине Петровне хватало юмора и без анекдотов. На одном уроке Михеева сказала, что самое простое пищеварение у пчёл и бабочек, так как они едят только пыльцу. Шумкин тут же подтвердил, что по вечерам вокруг клумб летает много бражников. Соснихин тут же вспомнил Панаса Михайловича, который любил вовсе не нектар, а кровяную колбаску. В другой раз, когда Михеева заметила, что так как в яичной кожуре много кальция, то в столичном ресторане Пекин их подают печёными целиком, студенты тут же вспомнили про колхоз. Шумкин, герой истории про яйца, пробубнил, что дети Анголы тоже ели бы яйца с кожурой, если бы они у них были.

– И вообще, Галина Петровна, ваши теории о правильном питании подходят не всем. Мой дед, дошедший до Берлина, в свои восемьдесят мог навернуть тридцать пельмешек с жижей и сметанкой и умер не от холестерина, а из-за банального гриппа. – Десятиборец опустил голову. Сердце женщины сжалось: её муж тоже умер от осложнения, вызванного гриппом.

– Прости меня, Миша, я не хотела тебя обидеть. Если тебе нужно выйти – иди, – предложила она, услышав, как Шумкин засопел носом. Кашина вытянула одну из салфеток, что всегда были при ней, и протянула Воробьёвой. Лиза передала её, но вместо того, чтобы успокоиться, парень совсем расклеился и побежал в туалет. Михеева подошла к доске, нарисовала Цикл Кребса и стала объяснять про сложный процесс расщепления и всасывания пищи. Группа схватилась за ручки и карандаши, срисовывая мудрёный многоугольник. На схеме было показано, как пуриновые основания белков, превращаясь в процессе пищеварения в мономолекулы, отцеплялись одна от другой, как вагоны от поезда, и оставались каждая на своём полустанке.

– Про паровоз я понял, – ответил Шандобаев, когда Галина Петровна посмотрела на него, – а вот про сыкыл нишево не понял. – Серик протянул листок с нарисованной схемой. Галина Петровна заново стала объяснять, почему лимонная кислота превращается то в яблочную, то в щавелевую.

– Таким образом, Серик, цикл Кребса – это конечный путь окисления ацетильных групп, в которые превращается большая часть органических молекул в процессе катаболизма. Они же играют роль клеточного топлива, потому что любое расщепление сопровождается выделением энергии. – Галина Петровна протянула казаху лист, испещрённый её исправлениями. Он смотрел на неё беспомощным взглядом. Михеева забрала листок обратно и что-то дописала на нём: – Выучи это название наизусть и ничего не бойся. Когда я спрошу у тебя на экзамене, какое органическое соединение лежит в основе строения биологически- и физиологически активных стероидов, ты мне ответишь то, что написано на листке.

Серик так обрадовался, так обрадовался, что тут же кинулся читать вслух:

– Цикыло пенытан перги…, – вспотев, казах посмотрел на Кашину. Ира снова вытащила из сумки бумажную салфетку.

– Чего? – Вова Толстый перестал писать.

– Галина Петровна, а можно вас попросить повторить название… только… как положено, – попросила Зубилина. Произношение Серика не фиксировала никакая стенография.

Когда Михеева на одном дыхании выдала слово, состоящее из двадцати семи букв, Соснихин даже присвистнул:

– Ну ничего себе, дорогая редакция!

– Да-а. Тут хоть редакция, хоть весь канал Центрального телевидения, замучаешься выговаривать, – покрутил головой Малыгин. Галина Петровна ласково посмотрела на высотника:

– Витечка, учи его и ты. Пригодится.

– А я? – тут же поняла намёк Бубина. Галина Петровна кивнула и Оле, потом по кругу Армену, после него Ячеку.

– Мишке, если он выговорит такое слово, надо будет ставить автоматом зачёт ещё и по физиологии, – проговорил Штейнберг, глядя на рыжего гимнаста.

– Почему это, Юлик? – удивилась Галина Петровна. Конькобежец весело подмигнул ей:

– Так Вы же сами сказали, что это соединение лежит в основе и физиологически активных стероидов.

Все засмеялись, а Михеева пригрозила пальцем:

– Ну, Юлик, если ты вот так запросто повторяешь определения, пятёрка тебе обеспечена.

Штейнберг тут же принялся торговаться, уверяя, что ему за глаза хватит и четвёрки, а вот лишний бал за его ответ пусть Михеева лучше поставит Станевич. Ира-фигуристка бросилась обнимать Юлика, а Ира-гимнастка стянула со стула флуоресцентную ветровку. Вынула из её кармана квадратные очки от солнца, Масевич через них посмотрела на сидящего рядом Попинко:

– Эх, где бы и мне взять таких жентлеменов?

– Если хочешь, могу попробовать объяснить тебе урок, – предложил Андрей. Художница радостно кивнула и просунула свою руку в руку юноши.

Когда через несколько минут Масевич и Попинко выходили из института, держась под ручку, Кашина догнала гимнастку и прошлась взглядом, как указкой, от её клеёнчатой косынки, столь модной в этом году, но явно не по сезону, до бесшовной юбки с застёжкой по всей длине.

– Колись, тёзка, откуда у тебя такое шмотьё?

– Из запасников отца, – ответила Масевич и гордо зашагала дальше, оставляя Кашину гадать, кем же должен работать папа, чтобы дочь могла так стильно одеваться.