Читать книгу Варежки для клавиш - Елена Поддубская - Страница 3

Высота отношений супругов определяется глубиной их доверия и понимания. В этой семье всё внушало уважение. Слушая, как взрослые обсуждают любой вопрос, Громова, как мухобойкой, отгоняла досаду на то, что их пути с Вадиком после школы разошлись. Понятно, что он был из полной семьи, не только по составу, а, прежде всего, по вниманию друг к другу каждого из Моргуновых. Понятно, что в девятом классе, куда она пришла из музыкальной школы, на новенькую смотрели, как на инородный элемент. В шестнадцать лет, когда девушку после музыкальной школы не взяли в городское Музучилище имени П.И. Чайковского, так как набор на класс вокала начинался с восемнадцати, она вынуждена была «отсидеть» два выпускных года в обычной средней школе. Там не принимались в учёт ни её голосовые способности, ни победы солистки в региональных конкурсах, нужны были знания, дружба с которыми у Громовой закончилась классе так в пятом. Дальше она выезжала сплошь на музыке и пении. Поэтому, выходя к доске, новая ученица боролась с неприязнью учителей и одноклассниц, чертыхаясь и шумно выпихивая из себя слова, как её дед, отплёвываясь от махорки для самокрутки, когда что-то забывала или отвечала невпопад. Преподаватели невзлюбили певицу за эту дикость, одноклассницы – за повышенное внимание, какое оказывали ей мальчики и девятых, и даже десятых. Вадик, в этом смысле, был, конечно, для неё громоотводом (смешно, правда?) и отдушиной.

– Если по сути рассуждать, то ты, Гром, вполне можешь позволить себе закончить школу на тройки. В Музучилище тебя возьмут по профпригодности, – не раз успокаивал он девушку, протягивая ей батистовый и всегда (клянусь – всегда!) белоснежный носовой платок.

– Так это по сути, Вадик. А мне хотелось бы по совести, – пробовала возразить она, уже уходя ощущениями в запах платка – то сандаловый, она такого в те времена не знала, то травяной. Только не огородно-придорожный, как у отчима, а с альпийских лугов, картинных для большинства населения страны. То, что ей большинство педагогов не ставят заслуженную пятёрку: «Ну вот хотя бы за такой же пересказ текста, какой только что класс слышал от трибунной тумбы для папаши, главы Центрального райкома КПСС», – прибивало девчонку больше, чем придуманная ей кличка.

Она появилась после урока по литературе. Ученики по ролям разыгрывали у доски кусок из Пушкинской «Сказки о Царе-Салтане». Нарратив для каждой пары читала училка Марьванна. Как и кого из учителей зовут, Громова даже не силилась запомнить. Это в музыкалке у неё были: «Изящная Инна Иосифовна по вокалу и многогранный Андрей Владимирович по сольфеджио, а здесь – пфф! Все, как по лекалу – тумбовые ножки, острые выточки нарядов на груди, низкая рулька или шиньон на затылке и роговые очки сов, снующих взглядом по журналу с оценками».

Эпизод разворачивался по плану. Актер был сосредоточенно-серьёзен, актриса романтично-настроена. Марьванна вытачивала свой текст молотом по наковальне:

– «Корабельщики в ответ:

"Мы объехали весь свет,

Торговали соболями,

Чернобурыми лисами,

А теперь нам вышел срок,

Едем прямо на восток,

Мимо острова Буяна,

В царство славного Салтана…".

Князь им вымолвил тогда:» …

– «Добрый путь вам, господа,

По морю по окияну

К славному царю Салтану.

От меня ему поклон», – вставил Вадик и посмотрел на партнёршу. Она заверила кивком головы, что всё идёт, как репетировали. Учитель, не затягивая, продолжила:

– «Гости в путь, а князь Гвидон

С берега душой печальной

Провожает бег их дальный.

Глядь – поверх текучих вод Лебедь белая плывет».

– «Здравствуй, князь ты мой прекрасный! Что ты тих, как день ненастный? Опечалился чему?», – голос чтицы, откуда-то из-под рёбер и, может, даже совсем-совсем из живота, прозвучал так, что по классу эхом потекло мужское «О-о-о-о!».

Марьванна поспешила вбить очередной гвоздь:

– «Говорит она ему.

Князь печально отвечает» … Моргунов, не спи! Что отвечает Князь Лебеди? – голос встряхнул Вадика; он вздрогнул. Посмотрел на напарницу. На класс. Промямлил смято, без энергии в голосе и повергнутый на лопатки:

– «Гром-тоска меня съедает».

«Зрители» взорвались от смеха. «Артисты», все трое, покраснели.

– «Грусть-тоска», Моргунов, съедает Князя. – Вздохнула учитель, встряхивая шариковую ручку, как часто это делала, досадуя: – Читать нужно внимательнее, чтобы гром тебя не съел окончательно. Садись, Вадик. Пять.

– Почему пять? – удивился юноша.

– Из человеколюбия к жертвам неразделённой любви.

– А мне – что?

– Четыре, Громова. За причинённый товарищу моральный ущерб, – учитель выжала из себя улыбку, не без удовольствия проставляя оценки в классный журнал.

Так и приклеилось к Яне прозвище мужского рода…

– Прекрасно понимаю эту женскую оппозицию, – пошутила по поводу

воспоминаний жена Вадика: – Только что ты, Яночка, намерена делать теперь?

… Как только Василиса начала петь на «профессиональной» сцене, руководитель женского ВИА «Нежность», куда она влилась с первой попытки, напрочь отказался писать в афише её имя.

– Был бы у нас народный хор, я б тебе к твоему имени сам пошил сарафан и поклеил кокошник. Но мы поём в лучшем в городе кооперативном ресторане. Поэтому бери себе артистический псевдоним, – мужчина совсем не шутил. Растерявшейся новой солистке стало не по себе. Разве можно менять имя в семнадцать лет? Оказалось, что законом это не запрещено. Остальное – дело привычки: – Хочешь, будешь Яной Громовой? Тут же предложил предприимчивый вожак женской стаи. Василиса кивнула; ничто не остановит её перед желанием петь в этом коллективе. Мужчина радостно подвёл итог: – Значит, замётано.

Новое имя так быстро полюбилось публике, что, как только девушке исполнилось восемнадцать, Василиса перестала существовать даже в официальных бумагах ЗАГСа.

– Ты можешь пробыть у нас, сколько захочешь, – заверила хозяйка чуть позже, наливая в расписную деревянную плошку ароматного супу из боровиков: «Сами собирали. Вадик такой грибник, не поверишь! Сейчас грибы уже, конечно, отошли, но приезжай в следующем сентябре, наберёшь целую корзину. С собой я тебе немного дам. Насушила». – Но лучше провести это время с пользой, – ложечка сметаны из такого же соусника под хохлому капнула Яне в тарелку: – Давай пойдём завтра в Концертный зал вместе? – даже салфетки для рук – «Салфетки! Их же выкинешь, и всё!» – были в тон посуде, подбешивая гостью. Но хозяйка ведь про это не знала – что-что, а держать «лицо», раздвинув брови и затянув щёки в приветливость, Яна научилась, даже если мысли сжимали её в судорогу. Пробуя, хваля и спрашивая рецепты, она учтиво слушала про купленный уже абонемент на лекции известного психолога по построению семейных отношений. Он окучивал Выборг вниманием, как это делал по всей стране и даже в бывших её просторах.

– А практикует он, кстати, у вас в столице. Сегодня заключительная лекция, но билет купить можно.

– Зачем? – Яна стушевалась, не понимая, с какой стати ей нужно знать про незнакомого человека так много. Но обижать жену друга точно не входило в её планы, поэтому лепестки розы обнажили белый ряд её пестиков: – Я хотела сказать – зачем это тебе? У вас ведь с Вадиком идеальные отношения.

– Любые идеальные отношения нужно строить и поддерживать. Профессия психолога – как раз для этого. Уверена, что для тебя лекция Магомедова не будет избыточной, – убедила хозяйка, заботливо подавая гостье, подливая, нарезая и протягивая.

Уже на втором часе лекции Яна поняла, что, оказывается, причины её личных неудач имеют полновесные психологические объяснения, а посему личная консультация этого специалиста ей совершенно необходима. Он был того неопределённого возраста, что не позволяет сказать, хорошо ли он сохранился либо плохо состарился. Неброско одетый, с тонкими мочками ушей, взнуздавшими в себя серебряные капли серёг, полуголым и одновременно косматым черепом, узкими губами, выскочкой носом и ростом на сцене ещё меньше, чем, спустившись с неё, на самом деле, он мог быть каким угодно. Потому, что внешность второстепенна для тех, кто способен открыть перед тобой занавес театра абсурда в твоей голове.