Читать книгу Творцы террора - Елена Прудникова - Страница 18

Часть 2
Три источника и три составные части «репрессий»

Оглавление

Любое большое сборище вооруженных и жаждущих схваток людей опасно для правопорядка.

Гай Юлий Орловский.

Ричард Длинные Руки

«Сложилась порочная практика, когда в НКВД составлялись списки лиц, дела которых подлежали рассмотрению на Военной Коллегии, и им заранее определялась мера наказания. Эти списки направлялись Ежовым лично Сталину для санкционирования предлагаемых мер наказания. В 1937–1938 годах Сталину было направлено 383 таких списка на многие тысячи партийных, советских, комсомольских, военных и хозяйственных работников и была получена его санкция».


«Мы сейчас разобрались и реабилитировали Косиора, Рудзутака, Постышева, Косарева и других. На каком же основании они были арестованы и осуждены? Изучение материалов показало, что никаких оснований к этому не было. Арестовывали их, как и многих других, без санкций прокурора. Да в тех условиях никакой санкции и не требовалось; какая еще может быть санкция, когда все разрешал Сталин. Он был главным прокурором в этих вопросах. Сталин давал не только разрешения, но и указания об арестах по своей инициативе. Об этом следует сказать, чтобы была полная ясность для делегатов съезда, чтобы вы могли дать правильную оценку и сделать соответствующие выводы».

Из доклада Н. С. Хрущева «О культе личности и его последствиях»

25 февраля 1956 года

…Ну, на самом деле их было как минимум пять источников и, соответственно, пять составных частей. Первая была объективной. Хоть это по нынешним временам и дурной тон, но приходится утверждать: в стране существовал реальный антиправительственный заговор и шла реальная работа по его обезвреживанию, а также имелись агенты иностранных разведок, которых, соответственно, тоже иногда арестовывали и судили. Об этом говорилось в предыдущей книге – «Двойной заговор»[37].

Итак, напомним, на чем мы остановились в «Двойном заговоре». Начиная с 1927 года (а по данным «московских процессов», и еще раньше) так называемая оппозиция начала вести тайную, конспиративную борьбу против власти. Будучи биты на открытых дискуссиях, оппозиционеры пошли хорошо им известным путем нелегальной борьбы, по ходу действия консолидируясь.

Партия 20-х годов представляла собой сборище самых разных группировок. Тем, что стояли на стороне власти, поскольку они были вынуждены делать дело, поневоле пришлось сформироваться в достаточно жесткую структуру, иначе управление государством стало бы невозможно в принципе. Что же касается оппозиции, которая боролась, то она объединялась перед лицом общего противника, но при этом группы и группочки все же оставались автономными и ухитрялись даже в такой обстановке все время и по любым поводам препираться.

Так что во всех этих «правотроцкистских», «параллельных» и прочих «цент рах» нет ничего невозможного, если рассматривать центр не как руководство военного типа, а как некое ядро, плавающее в густой оппозиционной каше. В чем-то они действовали вместе, в чем-то автономно, что-то о планах друг друга знали, чего-то не знали. Кто-то за пределами государства опирался на немцев, кто-то на поляков, а кто-то на японцев… Не суть: главное – что против Сталина. И дело отнюдь не в том, что Сталин повсюду видел или имел врагов, а в том, что он сам был врагом всей этой публики, поскольку разворачивал страну по курсу, который их ни в коей мере не устраивал. Спасало его лишь то, что в основном это были политики, то есть, люди с организационными способностями значительно ниже среднего, зато с повышенным уровнем принципиальности. (Так, например, осужденный на «первом московском процессе» И. Н. Смирнов, опытнейший подпольщик-конспиратор, способный организовать террор, не занимался этим потому, что террор противоречил его принципам. А те, чьим принципам он не противоречил, в организационных вопросах оказались дилетантами. Если бы наоборот, сталинской команде пришлось бы худо…)

После 1935 года, когда стало окончательно ясно, что Сталин намерен повести страну по пути контрреволюции, появились признаки того, что подпольная «вторая партия» начинает обрастать боевыми организациями и собирается перейти к решительным действиям. Об этом говорили разработки НКВД. Тогда «оппозиционеров» принялись, наконец, всерьез арестовывать. Сначала троцкистов, потом, по тянувшимся от них ниточкам, и других. И постепенно вслед за политиками-«оппозиционерами», всякими там зиновьевцами и троцкистами, стали проступать уже настоящие, и очень крупные, люди. Такие, что и не слишком пугливому Сталину впору было всерьез испугаться.

Судя по всему, одной из главных фигур настоящего, а не декоративного заговора был бывший до недавнего времени секретарем ЦИК, – то есть одним из основных людей во властных структурах, – Авель Енукидзе. В армии – первый заместитель наркома Тухачевский, умерший в 1936 году С. С. Каменев, начальник политуправления Гамарник. Командующие округами рядом с ними – это уже так, мелочь, хотя Уборевича многие считали одним из лучших стратегов Красной Армии. В спецслужбах – нарком внутренних дел Ягода (естественно, с командой).

И они явно опирались, не могли не опираться на людей и в действующих властных структурах, но кто это – мы не знаем. Предположения можно строить в любом количестве, однако что толку?

Тут уж проще предположить, кто был непричастен. Может быть, Ворошилов, судя по его поведению. Вероятно, Молотов – собственно, что могли предложить заговорщики второму человеку в государстве, который не стремился быть первым? Почти наверняка Вышинский. Сталин доверял Ежову – как оказалось, это было одной из крупнейших его ошибок. Но до сих пор председатель комиссии партийного контроля был безупречен – это уже потом выяснилось, что и биографию он себе вроде бы подчистил, да и многое другое открылось, такое, что впору за голову схватиться: мать честная, кому же доверяли!

Как бы то ни было, когда настоящий заговор полез на поверхность, шок для правительства оказался чудовищным. После этого они какое-то время могли поверить во все, что угодно, и чекисты этим воспользовались, начав изготавливать фальсифицированные дела, по принципу: «чем больше сдадим, тем лучше». Следственные органы всегда так делают, и сейчас тоже, и всегда будут делать – оттого они и повязаны по рукам и ногам судами и прокурорским надзором.


Пятая, последняя составная часть репрессий – самодеятельность граждан, сведение с помощью НКВД всяческих счетов, устранение конкурентов и пр. Особенно этот жанр процветал в научной, чиновничьей, творческой среде. Никакой загадки тут нет, одна лишь подлость человеческая.

Тот же сталинский нарком Бенедиктов вспоминает о своем личном знакомстве с «органами»:

«…В то время я занимал руководящий пост в Наркомате совхозов РСФСР. Зайдя как-то утром в кабинет, обнаружил на столе повестку – срочный вызов в НКВД. Особого удивления и беспокойства это не вызвало: сотрудникам наркомата довольно часто приходилось давать показания по делу раскрытых в нашем учреждении вредительских групп.

Интеллигентный, довольно симпатичный на вид следователь, вежливо поздоровавшись, предложил мне сесть.

– Что вы можете сказать о сотрудниках наркомата Петрове и Григорьеве (фамилии изменены. – Е. П.)?

– Отличные специалисты и честные, преданные делу партии, товарищу Сталину коммунисты, – не задумываясь ответил я. Речь ведь шла о двух моих самых близких друзьях, с которыми, как говорится, не один пуд соли был съеден…

– Вы уверены в этом? – спросил следователь, и в его голосе, как мне показалось, прозвучало явное разочарование.

– Абсолютно, ручаюсь за них так же, как и за себя.

– Тогда ознакомьтесь с этим документом, – и у меня в руках оказалось несколько листков бумаги.

Прочитав их, я похолодел. Это было заявление о «вредительской деятельности в наркомате Бенедиктова И. А.», которую он осуществлял в течение нескольких лет «по заданию германской разведки». Все, абсолютно все факты, перечисленные в документе, действительно имели место: и закупки в Германии непригодной для наших условий сельскохозяйственной техники, и ошибочные распоряжения и директивы, и игнорирование справедливых жалоб с мест, и даже отдельные высказывания, которые я делал в шутку в узком кругу, пытаясь поразить друзей своим остроумием…

Конечно, все происходило от моего незнания, неумения, недостатка опыта – какого-либо злого умысла, естественно, не было, да и не могло быть. Все эти факты, однако, были сгруппированы и истолкованы с таким дьявольским искусством и неопровержимой логикой, что я, мысленно поставив себя на место следователя, сразу же и безоговорочно поверил во «вредительские намерения Бенедиктова И. А.».

Но самый страшный удар ждал меня впереди: потрясенный чудовищной силой лжи, я не сразу обратил внимание на подписи тех, кто состряпал документ. Первая фамилия не удивляла – этот негодяй, впоследствии получивший тюремное заключение за клевету, писал доносы на многих в наркомате, так что серьезно к его писаниям уже никто не относился. Когда же я увидел фамилии, стоявшие на втором и третьем месте, то буквально оцепенел: это были подписи Петрова и Григорьева – людей, которых я считал самыми близкими друзьями, которым доверял целиком и полностью!

– Что вы можете сказать по поводу этого заявления? – спросил следователь, когда заметил, что я более-менее пришел в себя.

– Все факты, изложенные здесь, имели место, можете даже их не проверять. Но эти ошибки я совершал по незнанию, недостатку опыта. Рисковал в интересах дела, брал на себя ответственность там, где другие предпочитали сидеть сложа руки. Утверждения о сознательном вредительстве, о связях с германской разведкой – дикая ложь.

– Вы по-прежнему считаете Петрова и Григорьева честными коммунистами?

– Да, считаю и не могу понять, что вынудило их подписать эту фальшивку…

Понимать-то я уже начал, прокручивая в памяти отдельные, ставшие сразу же понятными нотки отчуждения, холодности и натянутости, появившиеся у моих друзей сразу после того, как я получил назначение на ключевой пост в наркомате… И Петров, и Григорьев, пожалуй, были специалистами посильнее меня, но исповедовали философию «премудрых пескарей», подтрунивая подчас над моей инициативностью и жаждой быстрых изменений.

– Это хорошо, что вы не топите своих друзей, – сказал следователь после некоторого раздумья. – Так, увы, поступают далеко не все. Я, конечно, навел кое-какие справки о вас – они неплохие, человек вы неравнодушный, довольно способный. А вот о ваших друзьях – «честных коммунистах», отзываются плохо. Но и нас поймите, Иван Александрович: факты имели место, честность тех, кто обвиняет вас во вредительстве, сомнению вами не подвергается. Согласитесь: мы, чекисты, просто обязаны на все это прореагировать. Еще раз подумайте, все ли вы нам честно сказали. Понимаю, вам сейчас сложно, но и отчаиваться не надо – к определенному выводу мы пока не пришли, – сказал на прощанье следователь, пожав мне руку».

Таким вот способом сплошь и рядом решались самые разные «личные проблемы». Нет, на самом деле процесс реабилитации не доведен до конца, не доведен… Если бы после фразы «ни в чем не виновен» публиковали еще и доносы с именами доносчиков – вот это было бы чтение! Но для этого надо, чтобы то время стало для читателей «плюсквамперфектум» – «давно прошедшее». И кому это все тогда будет нужно?

…А вот три остальные составляющие заслуживают самого пристального внимания – именно их столкновение вызвало тот кровавый смерч, который с подачи Хрущева и называют «необоснованными репрессиями». Это неизбежное очищение общества перед войной, чекистская самодеятельность и групповая партийная борьба.

37

Прудникова Е., Колпакиди А. Двойной заговор (тайна сталинских репрессий). М., 2006.

Творцы террора

Подняться наверх