Читать книгу Творцы террора - Елена Прудникова - Страница 3

Речь Генерального секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева на XX съезде партии – один из известнейших политических документов российской истории. С этим, думаю, никто не станет спорить.

Она, эта речь, дала отсчет новой эпохе – и это утверждение, полагаю, будет правильным. Какой эпохе – это уже второй вопрос.

В этой речи впервые на весь мир партия устами ее руководителя заговорила о кровавой сталинской тирании, о необоснованных репрессиях, унесших множество жизней. И это верно.

Ну, и за каким, простите… им это понадобилось? Кто их за язык тянул? С чего вдруг первые лица государства кинулись обливать себя и свою страну дерьмом на виду у всего мира? Притом что и до, и после того никогда партия коммунистов не предавалась публичному самобичеванию, наоборот, все нехорошее тщательно скрывалось. Как до – при Сталине, так и после – при Хрущеве. Более того, когда весной 1953 года с подачи Берии «Правда» сообщила о «нарушениях законности» в ходе «дела врачей», те же соратники, которые через три года станут так пугающе откровенны, подвергли его жесткой критике.

Так какая муха их укусила?

Еще работа над биографией Лаврентия Берии («Берия: последний рыцарь Сталина») привела меня к выводу, что 26 июня 1953 года в стране состоялся военно-политический переворот. Не верхушечная разборка в борьбе за власть, а полноценный государственный переворот. Все признаки налицо: введенные в столицу войска, убийство второго (а де-факто – первого) человека в государстве, генералы с пистолетами, стоящие за спинами членов Политбюро. То, что последние потом приложили самые отчаянные усилия, чтобы замаскировать случившееся, – ничего не меняет в сути событий. Это просто и понятно: сделанного не воротишь, а жить как-то надо.

Изменился ли в результате путча политический строй? А то! Партия, точнее, партаппарат, в последнее десятилетие все больше отодвигаемый Сталиным от штурвала, насильственным образом узурпировал власть. С этого момента авторитарное государство, все более дрейфующее к демократии, каким СССР был начиная с середины 30-х годов, сменилось диктатурой партийной олигархии.

Формироваться эта олигархия начала отнюдь не в 50-е годы. Ничего исключительного здесь нет, наоборот, все уныло банально. Конфликтами царей и бояр, королей и герцогов переполнена мировая история в лучшие ее годы. В худшие, вроде нынешних демократических, кланы так называемой «элиты» властвуют напрямую – нельзя же считать марионеток в государственных верхах каким-либо препятствием! Классический тому пример – Украина. Рассуждая об этом государстве, некоторые особо циничные политологи вообще не берут в рассуждение партии (кое-кто даже президентов), а прямо говорят: к власти пришли «днепропетровские», вытеснив «донецких» (или наоборот?) Если кто думает, что в США не так… Как же там может быть не так, когда сам смысл демократии – убрать с дороги последнее препятствие в виде не до конца подконтрольных финансовым воротилам наследственных монархов. То есть подконтрольных, конечно – но не до конца, понимаете? Взбрыкнуть могут, убивать придется, кровью дворцовые паркеты пачкать – потом не отмоешь…

Естественно, не избежали общей участи и советские лидеры. Ленин крепко бодался со своим окружением, Сталин воевал с ним не на жизнь, а на смерть (в прямом смысле, если судить по числу расстрелянных государственных деятелей). Острота конфликта усугублялась еще и тем, что раскол шел не только по плоскости «власть – оппозиция». Даже самый упрямый олигарх в конце концов либо договорится с государством, либо разорится, поскольку он поневоле государственник, ему работать надо. А тут столкнулись между собой два психологических типа: созидатели-«государственники» и разрушители-«революционеры», которым любая созидательная деятельность была глубоко фиолетова. Не надо забывать, что к власти в октябре 1917 года пришла радикальная политическая партия, так что «революционеров» в ней, а соответственно и в советской верхушке, абсолютное большинство. «И вечный бой, покой нам только снится!»

Ленин, хотя поневоле решал и созидательные задачи, все-таки был радикальным политиком и неплохо находил общий язык с этой публикой. Но Сталин-то по своей биографии – рабочий лидер. В этой среде разрушители приживаются плохо, а если и приживаются, то ненадолго. Уже в 20-е годы крики о том, что «нет у революции конца» разбивались о стену самого искреннего непонимания именно рабочего класса: «Мы победили, заводы теперь наши, надо их восстанавливать и работать, сколько же можно на митингах орать». Как пелось в популярной в 20-е годы песне: «И по камушку, по кирпичику собирали мы этот завод».

Сталин, рабочий лидер, выходец из патриархальной среды, эти устремления понимал и разделял. Поэтому-то в борьбе с так называемой оппозицией он и смог опереться на народ и выкинуть неуспокоившихся сперва из партии, а потом тех, кто не угомонился, и из жизни.

И тут подоспел еще один раскол – самый страшный из всех. О нем и пойдет речь.

Основным путеводителем по времени для нас будет «документ эпохи» – доклад Хрущева на XX съезде. Можете сколько угодно на меня обижаться, но пользоваться им как историческим источником нельзя. Раньше я пыталась как-то использовать свидетельства Хрущева, но когда начинаешь проверять то, что Никита Сергеевич говорил и писал… В общем, рядом с ним голливудские исторические фильмы достоверны, как машина времени.

А вот если рассматривать этот труд упорный как оружие информационной войны – о, тогда совсем другое дело! Доктор Геббельс на сто процентов прав в своей «похвале лжи». Чем крупнее ложь, тем больше от нее остается. Хрущевский доклад полностью врос в историю, подменив собой то, что было на самом деле. При жестоком дефиците реальной информации его положения цитировались и переписывались столько раз, что стали аксиомами, которые «все знают». Это нам и поможет – мы не можем пользоваться ими напрямую, но можем использовать «с обратным знаком». Раз Хрущев говорит об этом – значит, не просто так говорит, какой-то смысл в этом есть. Образно выражаясь, если волк надевает овечью шкуру, он собирается в овчарню, если телячью – в коровник, а ошейник – стало быть, решил притвориться псом и навестить избу.

Для пояснения приведу пример. Хрущев в докладе не устает повторять о сталинской диктатуре, о режиме жесточайшей личной власти, о том, что вокруг него были лишь бессловесные перепуганные исполнители. А давайте-ка послушаем другого свидетеля. Был такой человек – И. А. Бенедиктов, сталинский министр сельского хозяйства. В 1980–1981 годах он дал корреспонденту Гостелерадио В. Литову несколько интервью, опубликовать которые удалось лишь в наше время. И вот что рассказывает бывший нарком…

Из интервью И. А. Бенедиктова:

«Вопреки распространенному мнению, все вопросы в те годы (конец 30-х гг. – Авт.), в том числе и относящиеся к смещению видных партийных, государственных и военных деятелей, решались в Политбюро коллегиально. На самих заседаниях Политбюро часто разгорались споры, дискуссии, высказывались различные, зачастую противоположные мнения в рамках, естественно, краеугольных партийных установок. Безгласного и безропотного единодушия не было – Сталин и его соратники этого терпеть не могли. Говорю это с полным основанием, поскольку присутствовал на заседаниях Политбюро много раз…»

«Сталин, ставивший на первое место интересы дела, принимал решения, как правило, выслушав мнения наиболее авторитетных специалистов, включая противоречащие точке зрения, к которой склонялся он сам. Если «диссиденты» выступали аргументированно и убедительно, Сталин обычно либо изменял свою позицию, либо вносил в нее существенные коррективы, хотя, правда, были и случаи, когда с его стороны проявлялось неоправданное упрямство. Хрущев, действия которого со временем все больше определялись личными амбициями, относился к специалистам, особенно «инакомыслящим», иначе. В моду стали входить те, кто умел послушно поддакивать, вовремя предугадать и «научно обосновать» уже сложившееся мнение Первого, которое он не менял даже вопреки очевидным фактам…»

«Именно Хрущев начал избавляться от людей, способных твердо и до конца отстаивать свои взгляды. Многие сталинские наркомы, привыкшие говорить в лицо самую горькую правду, постепенно уходили со своих постов. А те, кто оставался, превращались, за редким исключением, в умных царедворцев, прекрасно сознававших всю пагубность хрущевских “начинаний”, но считавшихся со сложившейся расстановкой сил и тем, кто ее в конечном счете определял…»

«Может быть, вам и неизвестно, но я еще не забыл, что в 30-е и 40-е гг. Хрущев водил прочную дружбу с Л. М. Кагановичем, «железным наркомом», занимавшим в Политбюро самые жесткие, непримиримые позиции по отношению к «врагам народа». В тесном контакте с Кагановичем Хрущев сначала в Москве в предвоенные годы, а затем на Украине в послевоенные весьма, пожалуй, даже чересчур решительно очищал партийные организации от «переродившихся» и «вредительских элементов». В ходе чисток пострадало немало честных людей, что вызвало недовольство Сталина и послужило одной из причин утраты доверия его к Кагановичу. Хрущеву же удалось реабилитировать себя бесспорными успехами восстановления разрушенных войной сельского хозяйства и промышленности Украины».

Есть и еще примеры, что на самом деле в сталинском Политбюро все обстояло именно так, а за сталинский Хрущев выдал собственный стиль управления. И тогда вопрос: зачем понадобилась сказка о деспотизме Сталина?

Попытка ответить на этот вопрос привела к настолько интересным выводам, что я о них здесь даже упоминать не буду. Дальше, дальше по тексту все будет… И это, и многое другое…

Козырной туз хрущевского доклада – хватающий за душу рассказ о колоссальных необоснованных репрессиях, в ходе которых по указке злодея Сталина хватали невинных людей, пытали, расстреливали без суда. Позднее официальные и «демократические» историки и журналисты, «ища себе чести, а князю славы», довели их число до десятков миллионов, а советский человек, привыкший доверять печатному слову и ученой степени, не жуя и не сомневаясь, все это проглотил.

Ну все, – скажете, – мадам в своем оголтелом сталинизме договорилась до того, что никаких репрессий не было! Приехали!

Были репрессии, были – и еще какие! Куда больше, чем говорил Хрущев, – и по числу жертв, и по жестокости, и по цинизму. Вот только это были совсем другие репрессии, и проходили они совсем в другом обществе, чем принято думать. Но они, действительно, ключ ко всему, поскольку парадоксальны и в своей бредовой невозможности не лезут ни в какие ворота. Ну не могли они быть такими в то время!

Но ведь были!

Значит, есть что-то такое, чего мы не знаем…