Читать книгу Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице - Елена Раскина - Страница 12

Дом сэра Джерома Горсея в Ярославле напоминал крепость. Резиденция английской торговой компании была надежно укрыта за высоким забором и крепкими воротами. Слуги Горсея, приехавшие с ним из Англии, охраняли ворота и днем и ночью. Сэр Джером опасался тайных и явных козней «лорда Бориса Федоровича» и других высокопоставленных людей, которым не нравилось сближение Московии с Туманным Альбионом. Впрочем, «лорд Борис Федорович» поначалу был сторонником этого сближения и даже принял от королевы Елизаветы Тюдор немало дорогих подарков, золота и серебра.

Все изменилось, когда царь Феодор Иоаннович через посредничество Годунова обратился к Горсею за помощью: царица Ирина Федоровна, сестра «князя-правителя», уже не раз беременела, но не могла благополучно выносить ребенка. Царь подумал было, что его супругу «опоили» злые люди, и попросил у Горсея совета. Сэр Джером обратился за рекомендациями к лучшим английским медикам из Оксфорда, Кембриджа и Лондона. Ему посоветовали отправить в Московию хорошего английского врача и повивальную бабку, дабы помочь государыне Ирине Феодоровне благополучно разрешиться от бремени.

В марте 1586 года Горсей получил от Елизаветы верительные грамоты и отбыл в Россию в сопровождении королевского медика Роберта Якоби и повивальной бабки. Но и врача, и акушерку не пустили дальше Вологды. Горсею объяснили, что бояре не могли согласиться с тем, чтобы появлению православного царевича на свет помогали «еретики» и «иноверцы». Лучше пусть царица Ирина помрет при родах или разрешится мертвым младенцем – не велика потеря! Главное, чтобы «еретики» и «иноверцы» и близко не подошли к ее постели! Нельзя позволить, чтобы «еретическая дохторица» навела на Ирину Федоровну «порчу».

Горсей подозревал, что дело тут не в Боярской думе, а в тайном желании царского шурина занять трон. Годунов был вторым человеком в государстве после царя Феодора Иоанновича, а некоторые справедливо считали, что и первым. Поговаривали, что Годунов хочет основать новую династию, а потому ему не нужен был наследник Феодора. Сэр Джером не поверил поначалу, что «лорд Борис Федорович» хочет принести в жертву своим непомерным амбициям сестру-царицу. Но, поразмыслив хорошенько, англичанин понял: Ирина давно не в счет, она для Годунова – мелкая разменная монета. Разрешится ли она от бремени мертвым ребенком или сама умрет при родах – неважно! Годунов потому выслал из страны английского врача и повивальную бабку, что давно поставил на жизни и будущем своей сестры большой и жирный крест.

Царский дьяк Щелкалов заявил, что верительные грамоты аглицкого гостя «Еремея Ульянова Горшия» составлены неверно и, стало быть, упомянутый Еремейка является не послом королевы Елизаветы, а всего лишь торговым человеком. Из Москвы Горсея отправили в Ярославль, в резиденцию английской торговой компании. И тогда хитроумный англичанин поменял врагов и друзей – прибился к семейству Нагих и принял сторону малолетнего царевича Димитрия Иоанновича. Теперь он оберегал несчастного ребенка, которому грозила скорая и лихая смерть. У маленького принца, так напоминавшего сэру Джерому юного короля Эдварда, сына тирана Генриха VIII, был лишь один шанс из тысячи достигнуть совершеннолетия и занять московский престол. Но поскольку немощный царь, «князь-правитель» Годунов и Боярская дума стали врагами английской короны и предпочли дружбе с великой королевой Елизаветой плохо прикрытую вражду, Горсей стал другом и тайным защитником царевича Димитрия Иоанновича.

Афанасий Федорович Нагой приехал к Джерому ночью, тайно. Стучать в ворота пришлось долго: Горсей не открывал. Потом из-за ворот послышался недовольный голос слуги Горсея, приехавшего с ним из Англии:

– Сэр Джером has gone… Уехаль…

– Отворяй, тетеря аглицкая, – прикрикнул на слугу Афанасий Федорович, – никакой он не has gone, твой господин… Сидит себе за крепкими затворами, хоронится. Да от друзей-то к чему хорониться? Я – Афанасий Нагой.

– Я не есть аглицкая тетер-ря, я есть скотт. Are you lord Nude?[9] – переспросил слуга. – I say my lord… Wait me…

– Какой я тебе Nude?! – возмутился Нагой. – Свинья ты аглицкая! Думного дворянина голым назвать! То-то я тебе самому заголю задницу да всыплю по ней розгами, как ворота отворят!

Слуга не ответил. Через несколько минут раздался вкрадчивый и любезный голос самого сэра Джерома:

– Я прошу excuse для этот глупый скотт… По-вашему скотина, по-нашему – шотландец. Come in, my friend! Извольте влезть!

Нагой, чертыхаясь, вступил в эту тщательно охраняемую крепость. Во дворе он узрел того самого «глупого скотта», то бишь шотландца, здоровенного рыжеволосого детину в бабьей клетчатой юбчонке, не доходившей даже до колен.

– Ишь ты, – возмутился Нагой, – а еще меня голым звал… А сам-то! Бабью юбку напялил, срам едва прикрыл!

– Это не есть юбка, – оскорбился слуга, – это есть наш Scottish килт!

– Чего-чего? Какой такой скотский килт? Для скотов, что ли?

Слуга побагровел, схватился за здоровенный тесак, висевший у него на боку, с явным намерением броситься на Афанасия.

Горсей проворно встал между ними.

– Stop it! – крикнул он. – James, get lost! Immediately![10]

Шотландец громко и с явным неудовольствием выругался, спрятал тесак и пошел вслед за хозяином.

– Stend to the gates![11] – велел ему Горсей.

Верзила Джеймс остался во дворе, а Нагой вошел в дом вслед за Горсеем.

В доме оказалось неожиданно уютно. Полы устланы коврами, пахнет только что зажаренным мясом и еще чем-то вкусным и сдобным («Булки пекли, верно… – подумал Нагой. – Кто ж ему печет?»).

В качестве ответа на незаданный вслух вопрос перед ночным гостем появилась прехорошенькая бабенка в длинной ночной рубахе и накинутом на плечи платке. Волосы у нее были светлые, вьющиеся, глаза – серые, как осеннее, набухшее дождем, небо, улыбка ласковая, почти девическая. Эта неожиданно появившаяся женщина – стройная, даже тоненькая, едва успевшая прикрыть платком точеные плечи, смотрела на Афанасия Федоровича с явным испугом.

– Elisabeth, my dear, have no fear… – объяснил ей Горсей. – Это есть наш друг… friend. Return to your quarters, please…[12]

Женщина присела в причудливом полупоклоне, потом кивнула Нагому, сказала «My lord» и скрылась в одной из комнат.

– Да ты, Джером, я вижу – малый не промах! – хохотнул Нагой. – С бабой живешь, она тебе пироги печет… Из своей земли ее привез?

– Это не есть мой баба, – объяснил Горсей. – Это есть мой… эконом! До-мо-у-пра-вьи-тель-ни-тса. Fuck that bloogy language!!! Она правит мой дом. Ее зовут Элизабет, как my queen… Но что случилось, my lord? Почему вы приходил ко мне посередине ночи?

– Посоветоваться я пришел, друг Джером, но тайно. Пойдем к тебе в горницу, что ли…

– У меня есть добрый английский эль… Good! Можно пить. Велеть принести?

– Валяй, Джеромка!

Сэр Джером провел своего гостя в одну из больших, просторных комнат, где обнаружился длинный дубовый стол и стулья с высокими резными спинками. Вообще в доме у Горсея было немало чудных предметов: огромное чрево земное, которое англичанин назвал «глобусом», какие-то мудреные, непонятные Нагому карты, занимавшие в одних комнатах полстены, а в других и всю стену, странные «снасти», разложенные на столах, и всюду книги, много книг. Ни в одном боярском или дворянском доме боярин Нагой не видел столько книг – и зачем они только Джеромке?! И без того гость аглицкий мудрен да хитер, второго такого не сыщешь!

Горсей предложил своему гостю один из жестких и неудобных стульев, а сам отправился отдавать приказания. Пришел верзила Джеймс, принес добрый эль в серебряных кружках. Нагому аглицкое зелье не слишком понравилось, но отказываться он не стал: еще обидится Джеромка! Рассказывать о своей беде сразу не стал, сначала выпил, уж больно любопытно было. И только когда проклятое зелье ударило в голову и вещи стали терять четкие и приятные глазу очертания, Афанасий Федорович, чертыхаясь, поведал своему другу все – и про приезд дьяка Битяговского с челядью, и про то, что дьяка прислали из Москвы, чтобы сжить маленького царевича со свету, и про то, что они, Нагие, ума не приложат, как спасти царевича от лихой беды.

– Это есть очень плохо, my lord… – задумчиво сказал Горсей. – Говорят, злодзей Бориска Федорович – великий знаток ядов. Он велит злодзейски человиек Битяговский отравить принца, как сам отравлял его отца, mad old tsar Иван.

– Что же делать, друг Джером? Научи…

– Только одно, my lord. Если злодзейски человиек Битяговский want to kill – пусть kill. Пусть убивает!

– Что? – взревел Афанасий Федорович. – Что мелешь, башка ты аглицкая? Как так – пусть убивает?!

Но сэр Джером нимало не испугался гнева Нагого и спокойно продолжил:

– Надо давать ему убивать другой малшик – вместо царевича. Показать им того ребенка – его зовут Ванья… так? Сажать его за стол вместо prince… А prince – прятать в дальний quarters… покой! Пусть на глазах у злодзейски человиек Битяговский будет другой малшик, каждый день! Одеть тот малшик в богатый одежда… Когда во двор идет Битяговский – выводить к нему тот малшик, а prince прятать. Когда Битяговский ушел – вернуть prince, тот малшик прятать – менять, менять! Всегда менять! На ваш terrible язык это будет – двой-ниш-ки! Двойники.

– А нянька с кормилицей как же? Они про подмену Битяговскому донесут… Как пить дать, донесут…

– Пить дать? – удивился сэр Джером. – Зачем пить дать? Вашим людям нельзя дать слишком много пить! Они от этого делаются совсем crazy! Надо дать им money, денги… Много money! Будут молчать!

– Где же мне эти мани-мани взять, друг Джером? Совсем обобрал нас шельмец Битяговский. Скоро по миру пустит…

– У меня взять, my lord, – предложил Горсей. – Я дам. Ради prince. Он – надежа России и Англии.

– Ишь, куда загнул! Англия тут с какого боку припека?

– Когда prince станет король, Англия и Московия будут дружить. Будут много торговать!

– А не грех ли это – мальца Ванятку заместо царевича под смерть подвести? Душа ведь у мальца безвинная… Жалко мальчишку!

– Грех, my lord, великий преступлений. Но за prince нас Господь простит… Иначе – prince погибал!

– Возьму грех на душу… – решился Нагой. – Жалко Ваньку, но, видно, ничего не попишешь. Такова, видно, его судьбина злая… А может, и честь великая, мука смертная, за которую на том свете зачтется! За други своя погибнет, за наследника престола московского.

Вдруг Афанасий Федорович глубоко задумался и посмотрел на хитроумного англичанина с сомнением:

– Ну спасем мы царевича, Ванятка за него лютую смерть примет… А что потом? Дальше-то как, башка твоя аглицкая, мудреная? Все думать будут, что царевич погиб! Как мы с тобой опосля правду раскроем? Никто нам не поверит! В лицо засмеют!

Нагой ждал от Горсея немедленного ответа на свой вопрос, но сэр Джером долго молчал, потягивая старый добрый эль. Потом закурил трубку (ох, богопротивное зелье, мерзкое – табачище этот!), пустил чуть ли не в лицо Нагому клубы противного, тошнотворного дыма. Афанасий терпел, ждал, когда Горсей придумает что-нибудь ловкое, надежное. Он ведь всегда придумывал…

– У нас будут до-коза-тиельство! – сказал наконец Горсей. – Facts! Малшики поменялись крест. Когда мы спасти и увозить prince, крест надо вернуть. Этот крест есть до-коза-тельств! What the goat has in common with proof?! Barbaric language!!![13] My queen Elisabeth знать правда… Вы, my lord, знать правда… Our brothers – знать правда. Our queen Mary – знать правда. Можно сказать правда вашим friends. Afterwards, not now. Спрятать принц, увезти… For the long time! Пока не станет болшой. Потом – вернуть и говорить правда.

– Где ж его спрятать? Царевич московский – чай, не иголка в стоге сена!

– Какой сено? При чем тут сено? Что есть сено? Трава? Зачем иглу прятать в трава? – удивился Горсей.

– Трава, трава… – подтвердил Афанасий Федорович. – А зачем иголку в сено прятать – ты все равно не поймешь, башка ты аглицкая! Скажи только, где царевича прятать будем?

– На ваш Север, – ответил Горсей. – Вологда, Архангельск… Прятать в монастырях, у монахов, пока не станет болшой… Сначала ты prince ко мне на двор привезешь, а я его на Север буду повезти. Тайно.

– Тонкую ты пряжу плетешь, друг аглицкий… – усомнился Нагой. – Да как бы нам с тобой в ней, как в паутине, не запутаться! Может, угличан на бунт подговорить?! Убьем Битяговского и присных его да в Кремле от людей Годунова затворимся.

– А правитель Boriska Федорович послать против вас стрельтси, – резонно возразил Горсей. – А потом забрать принц в Москву. Тебя с братьями – в острог или казнить. Queen Mary – в монастырь. Prince в Москве отравить. Нужно быть хитрым, пере-хит-рить…

– Да разве позволит государь Феодор Иоаннович своего брата младшего в Москве отравить?

– Ваш государь Феодор очень слаб. Болен… Как это говорят французы: très mal á la tete. Очень больной на голова. Он не мочь ничего. Он не спасти маленького prince.

– Ладно, Джером, голова ты заморская… – с тяжелым вздохом сказал Нагой. – Твоя правда… По рукам! Будем Ванятку на смерть готовить.

Он крепко сжал Горсею руку и крикнул:

– Эй, скот в юбке, или кто ты там, ходь сюда, разбивай!

– James, come in! – крикнул Горсей.

Снова вошел здоровенный шотландец. Сэр Джером жестом показал ему, как в Московии разбивают руки спорящих или о чем-то договорившихся людей.

– Это есть «по рукам»! – объяснил Горсей шотландцу. – Break!

Шотландец довольно хмыкнул и так сильно треснул Нагого по кулаку, что Афанасий Федорович скривился от боли. Но попрекать «скота в юбке» не стал – сам ведь ему велел по рукам хозяина с гостем трескать. Джеймс же почувствовал себя отомщенным. Вышел из горницы с довольным смехом, скотина этакая, бабой одетая!

А Горсей утешил Нагого:

– Ничего, my lord, заживет… как это у вас говорить… до свадьба!