Читать книгу Чем Черт не шутит - Елена Романова - Страница 12

Утром Танра звала Рае несколько раз, но, так и не дозвавшись, поднялась наверх. Потрогала его, крепко спящего, за плечо и еще раз – настойчивее, а потом испугалась и, развернув к себе, начала трясти, умоляя проснуться. Пальцы ее коснулись шнурка и спустились вниз, перебирая в подушечках плотную веревку, пока не дошли до раковины.

– Это еще что такое?

Ведьма потянула амулет на себя, но тот не собирался уступать, въевшись в кожу – Танра смочила руки в воде, и только тогда раковина отстала от солнечного сплетения Рае. Послушник тут же открыл глаза – мутные, воспаленные – и, ничего не понимая, спросил хриплым со сна голосом:

– Что… Что ты делаешь?

– Где ты это взял? – потребовала ответа ведьма.

– Верни, она моя! – Рае резко сел, опираясь на одну руку, а другой потянулся к сокровищу, но Танра уже встала на ноги и крепко сжала амулет в кулаке.

– Отвечай, кто тебе это дал?

– Верни!

– Ни за что!

– Это мое! – завопил Рае в бешенстве и отчаянии и сам спрыгнул с кровати. – Мое, ты понимаешь? Верни мне мое!

– Хорошо, – смягчилась ведьма, с тревогой глядя на Рае. – Я верну, но пообещай, нет, поклянись, что ты не станешь использовать это чаще одного раза в девять дней.

Рае не собирался ничего обещать и продолжил твердить:

– Она моя. Моя! Верни мне ее!

– Послушай. – Танра коснулась его щеки, теплая ладонь заставила Рае замолчать. – Или ты поклянешься, или я скажу Радмину, и он избавится от нее раз и навсегда.

– Не буду, – пообещал Рае, протянув руку к раковине.

– Что не будешь? Клясться?

Винтовая лестница вывела Рае на крышу Костра, настолько плоскую, что положи в любом месте, даже на краю, шарик – он останется лежать, как был. Все остальные уже давно пришли и расселись: кто-то, согнув ноги, кто-то, вытянувшись; одни откинулись назад, подпирая тело руками, похожими на вывернутые ножки кузнечика, другие горбились, не желая держать спину ровно.

Рае почесал грудь – в месте, где была раковина, тягуче ныло, края ранки заживали, но просили еще. Он вяло зевнул, все еще хотелось спать – сумрачное утро давило на веки, пригнетая к земле и голову. Тяжелое, с перекрученными словно в корзине с бельем тучами небо потеряло солнце, как золотую пуговицу.

С самого рассвета дождь лил на перевернутое ведро Колпака и был похож на кота, что сидит на крыше клетки и гипнотизирует канарейку. Все змеи в его тени чувствовали себя голыми даже в капюшонах – им было особенно неуютно под открытым небом в такую погоду. Рае приветствовал Ситру кивком, тот улыбнулся в ответ, и что-то разжалось внутри, стало спокойнее и теплее. Рае сел рядом с Паниром, подозвавшим его громким шепотом и, пребольно ударив в лопатку, отчитал:

– Опять опоздал! Ты что, спятил?

Рае покачал головой, хоть имело смысл сказать: «Да».

Тжум, сидевший впереди, развернулся и шикнул на них:

– Заткнулись оба! Быстро и надолго!

Рае даже опешил.

– Что это с ним?

– Встал не с той ноги, не иначе.

Тжум пропустил замечание мимо ушей и вытянулся еще ровнее, гордый, как лев на солнце. Крола поднялся со своего места и направился к ним, вклинившись между Рае и Тжумом. Они не успели толком поздороваться, как на крышу поднялся колдун неопределенного возраста, в несвежей блеклой рясе со слабым узлом на поясе; спутавшиеся волосы нового учителя висели сосульками, как у маленького, а на веке темнела точка родинки, поначалу очень отвлекавшая на себя внимание.

– Гунжик, – представила Пустошь, и имя колдуна вошло в каждую голову.

Панир прыснул от смеха, развеселившись сочетанием букв – Тжум посмотрел на него с презрением.

– После получишь у меня, понял?

И тут до Рае дошло: Гунжик – наставник Тжума, отсюда его чрезмерное послушание и учебное рвение.

Колдун сел на единственный стул на крыше, больше похожий на театральную декорацию, так высока была его спинка, сложил руки на коленях – большие пальцы его вращались, словно механизм, сматывавший невидимую нитку. Он взглянул на свои пустые, как у Мадгара, часы и обвел глазами аудиторию, улыбнувшись всем сразу. Над головой у него вился коршун, пока не уселся на спинку стула – через мгновение птица развоплотилась в Черта.

– Дела были.

– Ничего.

Черт выглядел намного лучше, чем тогда, в Аду, сейчас он был даже как будто весел. Кожа его сияла, глаза горели, волосы были собраны в неплотную косу, на щеках подрагивал едва различимый, точно зимний рассвет, румянец. Гиркаст щелкнул пальцами и упал в подхватившее его кресло, протертое на подлокотниках и истрепанное внизу – длинные нитки торчали повсюду, как короткие корешки.

– Пожалуй, начнем, – начал колдун. – Знания людей о мире ничтожны. До сих пор они не представляют, что у них здесь, – Гунжик показал на свою голову, – или здесь, – рука с оттопыренным указательным пальцем уткнулась в грудь. – Они могут только гадать, как мы гадаем на воде или крови о том, как все устроено, а главное, для чего. Мы знаем чуть больше, но, спешу вас огорчить, ненамного.

– А зачем мы здесь сидим тогда, штаны протираем? – прошептал Панир, и тут же получил в лоб от Тжума.

– Ой!

– Я тебя сейчас придушу!

– Мы не сможем расшифровать Высший замысел, как бы того не желали, – продолжал Гунжик.

Черт вытянулся удобнее, съехав по спинке кресла и скрестив лодыжки – пятки его сверкали фарфоровой белизной.

– Он всегда будет ускользать от нас, всегда усложняться, менять свое обличие, как хамелеон, как Добро и Зло. Однако стоит отметить, что интерес вовсе не в истине, но в поиске ее. Оглянитесь вокруг, что вы видите?

Все принялись оглядываться. Даже Гиркаст посмотрел на купол Колпака, провожая глазами медленно сползавшие по нему капли.

Рае первым сказал:

– Клетку, – и получил в награду внимательный взгляд от Черта.

– Хорошо, какие еще есть версии?

– Дождь.

– Вышивку на подоле.

– Вас, учитель.

– А ты что скажешь? – Гунжик спросил у Тримула, который сидел неподвижно, вздувшиеся жилы у него на шее угрожали лопнуть от напряжения. Послушник смотрел в одну точку, находившуюся где-то невысоко.

– Я вижу, как бьется вена у него на лбу, – объявил Тримул сухим скрежещущим голосом.

Сикха, на которого тот смотрел, отсел от послушника от греха подальше.

– Мда, – прошептал Панир и громче добавил. – Я вижу, что моя рука оцарапана, но не могу вспомнить, когда это я поранился?

– А я вижу один вороний помет повсюду, – выкрикнул Тагдим.

Ситра ткнул его в плечо и рассмеялся.

– Хорошо. Нас много, и восприятие каждого из нас заставляет весь этот мир, созданный и волей, и случайностью, быть разным для каждого. Я, например, вижу, как Мадгар поливает табак. Нет универсального восприятия. Все мы сидим под Колпаком, но кто вспомнил о нем?

– Я! – выкрикнул Тагдим. – Только о нем и думаю. Вода, знаете, камень точит. – Он выпучил глаза, имея ввиду: не убраться ли нам под крышу?

Гунжик понимающе улыбнулся и продолжил:

– Тем не менее субъективность восприятия не исключает наличия единых законов существования. В противном случае, мы все принимали бы формы, которые нам наиболее симпатичны. У кого есть версии на предмет происхождения мира?

– Если есть Ад, и мы все в курсе, что он существует, остаются ли какие-то версии? – поинтересовался Тжум.

Черт прикурил сигарету от спички, покачивая ногой – цепочка на ней едва различимо позвякивала.

– Версии остаются всегда. Мир нельзя просто принять, как данность – бесчисленное множество фактов и факторов, из которых он состоит, все вместе и по отдельности требуют интерпретации.

– Как Библия? – спросила Рэда, ведьма с рыжими волосами.

– Да.

– Хотите сказать, ученые, как попы?

– В чем-то.

– А кто на самом деле заблуждается?

Гиркаст выдохнул дым через нос.

Гунжик пояснил:

– Говоря: «Бог сотворил мир», – мы не утверждаем и не оспариваем истинность данного утверждения, но можем сменить вопрос на: «Что сотворил Бог?» Все вокруг работает, как отлаженный механизм, даже там, где мы не можем этого видеть. И то, что меньше нашей способности воспринять, и то, что больше ее, находится в глубочайшей взаимосвязи, такой тесной, что исчезни одно – пропажа отразится на всем.

– Да конечно, и как, интересно, гибель одной бактерии повлияет на всего носителя? – поинтересовался Панир.

Рае взглянул на него, как на новость, озадаченный столь близким его присутствием, которое перестал ощущать.

– Вы и все вокруг вас до самого края Вселенной, состоите из искр. Они такие маленькие, что вам никогда не осмыслить их ничтожности. И при этом – они существуют. Более того, мы существуем благодаря им. Не будь этих искр – не было бы ничего. И, может быть, не было бы самого Бога. Не они ли – Он? Все вокруг. И мы с вами? Мы не можем познать этого, но можем это почувствовать. Почувствовал же первый человек, что рядом с ним Бог. Или Черт. Вот кого он первым почувствовал? – спросил Гунжик у Гиркаста. Тот лишь загадочно затянулся – скулы прорезали лицо, он отнял сигарету от губ, но вместо ответа выдохнул дым.

– И различал ли он их в самом начале?

– А теперь – различает? – спросил Рае и нахмурился, сердце бешено колотилось, выклевывая себя из груди.

– Если ты спрашиваешь, значит, не всегда.

Черт транслировал в каждую голову картины-видения: расширяющаяся с немыслимой скоростью Вселенная; Солнечная система, величественно и равнодушно существовавшая в космосе; взрывы комет и метеоритов на безжизненной Земле; первые ростки, пробившиеся к свету; крик перворожденного. Но вдруг внутри отстраненной во времени и в восприятии кинопленки появилась иная картина, творившаяся в этот самый момент: человек ползет на коленях по улице, у него нет голени, потому он ползет медленно и неловко, крепко стиснув в руке костыль (монеты оттягивают карманы), одни прохожие дико смотрят на него, другие – не обращают никакого внимания, человек же переставляет и переставляет колени, с трудом преодолевая короткое расстояние.

Рае подумал: «Бог есть, но он в небе. С планетами лучше, с людьми страшно. Планеты красивые, люди – нет».

– Гиркаст, ну что это? – вздохнул Гунжик.

Черт выдохнул дым и пожал плечом – калеку заслонило скопление звезд.

– Солнечная система, друзья мои, наш с вами благословенный дом. В каждой подобной системе – две звезды. Здесь – одна. Печально, не правда ли?

– Не печальнее, чем расти лишь с одной ногой, – не согласился Черт. – Или одному.

Рае отчаянно заморгал, пытаясь отогнать от век огненную звезду и увидеть Черта за солнцем.