Читать книгу Жена в наследство - Елена Счастная - Страница 6

– Мейси! – встревоженный голос прорвался сквозь глухие пробки тишины в ушах. – Она не приходит в себя! Так долго. Мениэр…

В тоне девушки слышатся подступающие слёзы и мольба. Как будто кто-то и правда может ей помочь. Кажется, она напугана. Её тревога касается меня острыми иголками, щекотно впивается в грудь, заставляя дышать чаще.

– Отойдите, – веский приказ оборвал тонкую ниточку чужой заботы, что коснулась меня. Горячие ладони обхватили лицо. – Вы хорошо её отмыли? Везде?

Даже в таком состоянии, когда я зависла в мутной неопределённости между бредом и явью, стало вдруг стыдно. Проверять будет?

– Конечно, мениэр, – снова испуг, чистый страх и повиновение.

– Паулине! – дыхание коснулось лба. – Вы меня слышите?

Я заворочалась вяло, пытаясь вывернуться из крепких рук. Но чем дольше они держали меня, тем яснее становилось в голове. Я снова там, куда попала против воли. Обнимает душная сырость со всех сторон, будто вокруг – остывающая баня, в которую кто-то пустил сквозняк. Я затряслась крупной дрожью, одетая только в тонкую сорочку, которая неприятно раздражала слишком восприимчивую кожу.

– Принесу ещё одеяло, – растерянный женский голос отдалился.

– Паулине, – снова позвал меня мужчина.

Провёл ладонями по щекам – необычайно мягко. Склонился ближе – я ощутила тепло его кожи. И запах, тонкий, тревожащий обоняние: мягких волос, какого-то травяного питья и усталости. Осени. Хотелось ощутить его сильнее, будто только он вытягивал меня обратно в реальность. Я приподняла голову и слепо ткнулась губами, вдыхая этот запах, чувствуя подбородком колючую щетину. Натолкнулась на горячий, чуть приоткрытый рот – и дыхание моё на миг сплелось с чужим. Мужчина отшатнулся, выпуская моё лицо из рук. Я снова упала затылком в подушку и открыла глаза: Хилберт стоял, нависнув надо мной, загораживая свет, что нехотя струился от зажжённых на комоде свечей. Он озадаченно хмурился, ведя большим пальцем по нижней губе.

– Очнулись, – буркнул. – И не можете обойтись без провокаций. Как вы себя чувствуете?

Я усмехнулась коротко. Мне было плевать на его негодование. Но оказалось приятно видеть лёгкую растерянность йонкера, смятение в его глазах. И странно было осознавать, что он не злится. Скорее, вяло сердится.

– Это странно, что я очнулась, правда? – и хотелось бы, чтобы мой голос звучал твёрдо и уверенно, да сухая хрипота мешала. – И на что я могла вас спровоцировать?

Лаура встала у постели, сжимая в руках принесённое шерстяное одеяло с длинной бахромой и, видно, не могла понять, нужно оно теперь или нет.

– На очередную стычку, конечно, – Хилберт махнул на дверь, взглянув на служанку, и та, коротко вздохнув, вышла.

– Я не понимала, что делаю.

– Думается, понимали. Впрочем, ладно, – он взял с высокой тумбы у изголовья кровати вытянутый глиняный стакан и подал мне.

– Не надо постоянно переворачивать мои слова негативной стороной, – проворчала я. – И решать за меня.

Я напилась, наконец, ощущая, как оживает всё внутри всего от пары глотков поистине животворящей влаги. Последний раз я так радовалась глотку воды дома, в своём мире, когда однажды долго моталась по городу в страшной жаре без возможности заехать в магазин, а потом наконец купила вожделенную бутылочку.

Теперь мысли окончательно прояснились, и всё, что я видела в бреду, как раз таковым и показалось. Нет, это всего лишь порождение дурмана. Разве что кроме воспоминаний Паулине, которые были очень полезны. А в остальном – Антон и мама сразу поймут, что в моём теле не я. Они должны понять! И даже любопытно стало, что в таком случае будет делать Паулине. Как выкручиваться?

Знать бы ещё, что я сама успела наговорить, лёжа в той наполненной отвратительной слизью ванне. И, судя по лицу Хилберта, ничего, что его удовлетворило бы.

– Не томите. – Я снова поставила стакан на тумбу. – Что передал вам мениэр Алдрик? Я призналась во всех своих грехах? В убийствах и трупах, которые зарыла на заднем дворе? Может, надо меня сразу казнить, а не купать в зелёной жиже?

Я и не заметила, как меня откровенно понесло: от страха, от злости на то, что никак не могла внутренне принять здешних порядков – настолько дикими они мне казались. Хоть, если подумать, как люди живут тут? В Волнпике, или вообще во всём антрекене – с постоянным опасением, что на них нападут те чудища из Пустоши. Наверное, это делает характеры и нравы крепче стали. По-другому быть не могло. В опасной ситуации приходится быть жестоким. Но всё равно проснувшееся вновь негодование, которое начисто лишало благоразумия, сейчас заставляло мысли метаться хаотично и изливаться не совсем взвешенными словами. Чёртова шадрума.

– Отец умер сегодня, – оборвал мои едкие излияния Хилберт, наслушавшись их вдоволь с удивительным для него терпением.

Я мгновенно захлопнула рот. Как ни мало испытывала приязни к Маттейсу, а не дурочка, чтобы глумиться над чьей-то смертью. И над его в том числе. И хотела бы сказать, что мне жаль, да вспомнила, как к моим словам отнёсся йонкер в прошлый раз – не поверил ни на грош. И стоило ли злить его снова?

– Я не знаю, что сказать… – проговорила честно.

– А ничего говорить и не надо, – мужчина пожал плечами. – Вы всё сказали во время наказания. Всё и ничего. Я был там. Слышал всё своими ушами.

Получается, пришёл туда, когда я уже впала в бессознательное состояние. Прекрасно. Я подняла на него вопросительный взгляд.

– Значит?..

– У меня нет веских оснований считать, что вы причастны к смерти отца. Хоть я в том до конца и не уверен. А в остальном будут разбираться дознаватели антреманна. Возможно, и короля. Всё же умер глава Стражей. При очень паршивых обстоятельствах.

– Что же я говорила? – стало на миг страшно и неловко.

– Странные вещи, – Хилберт усмехнулся с лёгким удивлением во взгляде. – Большей частью бред. Что вас не должно здесь быть. Что вы не вы. Что вы хотите домой немедленно. Хотите увидеть мать – и всё в подобном роде. Так бывает. Разум замутняется. Но из потока бессвязностей иногда проступает нужное.

Я опустила взгляд на свои руки, протяжно и тихо вздохнув. Вот так вот скажешь, казалось бы, правду, а все посчитают, что это всего лишь бред, вызванный галлюциногенным соком какого-то неизвестного мне растения. Да заяви я об этом снова сейчас – что поменяется? Алдрик уже не поверил мне один раз. И Хилберт верить не торопился.

– А если это не бред? – я снова взглянула на Хилберта. – Всё, что я говорила? Что если я не из этого мира? И это не моё тело.

Йонкер прищурился, въедливо изучая моё лицо. Показалось, в его глазах пронёсся проблеск сомнения.

– Сейчас не время для подобных вывертов, мейси. Хватит. Ещё вчера отец высказал пожелание, чтобы вы в случае его смерти присутствовали на оглашении завещания. Уж не знаю, зачем. Душеприказчик приедет после погребения. У вас ещё есть достаточно времени прийти в себя.

Он просто повернулся и вышел. Долго ещё я смотрела в дверь, за которой он скрылся, пытаясь осознать новый поворот в новой, почти не знакомой мне жизни. Только, кажется, должна была выйти замуж, хоть этого и не хотела, а прошло всего несколько дней – и мой жених мёртв. Причём с большой долей уверенности меня подозревают в причастности к его убийству, хоть сейчас Хилберт, кажется, не торопится настаивать на моей вине – что очень и очень странно для него. Признаться, я думала, что усомниться на этот счёт его не заставит никакая правда. И настолько это всё подозрительно – даже и не знаешь, что сделать в первую очередь: порадоваться или повеситься.

Но, пожалуй, и правда стоило дождаться оглашения завещания Маттейса – не зря ведь он велел мне на нём присутствовать. Похоже, там есть распоряжение и о моей судьбе, раз уж я была почти что его собственностью – если меня не подвели все сразу органы чувств, которые вопили о том, что ко мне большинство людей относятся, как к вещи. Может быть, услышав моё спонтанное признание, Маттейс что-то осознал и решил хоть как-то меня пощадить?

Слабо верилось. Но надежда, как говорится, умирает всегда последней. Тварь живучая – она, похоже, грозилась выпить мне ещё немало кровушки.

Вновь вошла Лаура, принесла то ли обед, то ли ужин – я не поняла. Только проглотила всё, почти не чувствуя вкуса. Лишь бы набраться сил, лишь бы скорее сошли с тела эти жуткие ощущения бессилия в хватке воли Алдрика и жуткого жжения повсюду. Я даже попросила приготовить мне ещё одну ванну – захотела ополоснуться сама. Это стоило больших трудов слугам, но никто не возразил.

Кругом в замке стояла поистине скорбная тишина. Даже прислуга передвигалась почти на цыпочках, дабы не нарушить мрачности момента. Лаура доложила, что Хилберт выехал в Ривервот, чтобы распорядиться насчёт погребения отца. А Дине осталась здесь. Как и Ренске. И мне было страшно не по себе в этом огромном доме, который переваривал каждого, кто находился внутри, словно огромный кит – планктон. После ванны полегчало – а потому я решила проявить небольшую наглость и без приглашения наведаться к йонкери. Возможно, она прогонит меня, но хотя бы удастся понять, как теперь относится ко мне. Станет ли поддерживать дальше – или в виду всех слухов и последних неприятных событий встанет на сторону брата? Без друзей я и вовсе рискую потонуть во всех неприятностях, что сыпались на мою голову одна за другой.

После всего, что я увидела во время испытания-наказания, не давала покоя ещё одна мысль. Похоже, с Тейном Мейером мне встретиться тоже крайне необходимо. Но он далеко, а значит, надо подумать над способами выбраться в Ривервот по возможности. Но это стоило решить чуть позже.

Оставив Лауру в комнате, я вышла и постучала в соседнюю дверь. Сначала тихо, а затем и громче. Уже собралась было повернуться и уйти, как долетело до слуха тихое разрешение войти.

Дине в покоях не оказалось. Я оглядела их медленно, отмечая, что дочь Маттейса вовсе не стремилась создать здесь особый уют и милоту, которая приличествует молоденькой девушке. Всё выглядело достаточно строго и больно уж по-взрослому: массивная резная мебель, старое угловатое трюмо с потемневшим уже зеркалом. Либо девушка не слишком заботилась о своей внешности, либо и вовсе не любила себя разглядывать. Что странно, если учесть, что она очень даже симпатичная. И тёплая – пожалуй, больше всего теплоты исходило от неё из всех, с кем пришлось столкнуться – что делало её ещё краше. И, видно, не только в моих глазах, если вспомнить Алдрика.

– Дине! – окликнула я её, уж было подумав, что просто не замечаю среди каменных стен и тяжёлой мебели: тут и потеряться несложно.

И только потом заметила приоткрытую низкую дверь, которая вела, похоже, в какую-то смежную со спальней комнату.

– Заходите, мейси, – снова донеслось до меня приглушённо – как раз оттуда.

Я быстро прошла через покои и, пригнув голову, нырнула в каморку. Да так и встала на пороге, резко выпрямившись и едва не ударившись затылком о притолоку. Вокруг было много свечей и много картин: на полу, прислонённые к стенам, на мольбертах – законченные и ещё только начатые. Портреты и пейзажи, от которых просто мутилось перед глазами, потому как такого я не видела никогда в жизни. В своей обычной жизни среди каменных громад мегаполиса, переходов метро и километров дорог, под которые было укатано всё живое. И как ни мало живого было изображено рукой Дине на холстах, а всё это выглядело так, будто я смотрю в окно. Протянешь руку – и коснёшься. Среди своих творений стояла Дине, опустив руку с кистью и глядя на большой портрет Маттейса – почти законченный. Видно, оставалось всего несколько доработок. Девушка не шевельнулась, не повернулась ко мне – и я застыла тоже, разглядывая её в окружении прекрасных работ, которые она, похоже, предпочитала прятать ото всех. С кончика кисти, только что обмакнутой в палитру, упала тяжёлая капля и расплескалась тугой синей кляксой на полу рядом с краем подола йонкери.

– Я хотела подарить его отцу на свадьбу, – пробормотала она. – Хоть и понимаю, что для него и для вас это была просто формальность. Но я хотела сделать ему приятное.

Девушка медленно, словно боялась сделать хоть одно резкое движение, отложила палитру на столик. Взяла тряпку, всю перепачканную в краске, и вытерла руки. Я подошла неспешно и тихо, всматриваясь в черты Маттейса, которые его дочь передала так живо и ясно, что в нём начинало проступать то, что я не успела узнать о нём. Да и вряд ли знал кто-то посторонний. Дине не забыла подчеркнуть его глаза – пронзительные и строгие, очерченные тёмной радужкой и с холодными искрами в глубине их.

– Он был бы счастлив получить такой подарок, – осторожно проговорила я, посматривая на девушку.

Та передёрнула плечами.

– Он не был счастлив последние годы. После того, как ваша матушка прогнала его. А уж тем более, когда она умерла, – Дине повернулась ко мне – и в глазах её встал упрёк. – Я стараюсь не винить вас, мейси дер Энтин. В том, что вы с вашей сестрой оклеветали отца однажды так страшно. Вы были совсем юной и, наверное, порывистой. А я – ещё ребёнком – и не помню почти ничего из того, что случилось. Но иногда… Иногда мне думается, что лучше бы он не пытался вас заполучить. Не лез в ваше проклятое фамильное гнездо. Он и так уже хлебнул там горя.

– Простите меня, мейси, – только и сумела я ответить.

Больше мне нечего было сказать. Конечно, я уже догадалась о многом, увидев обрывки прошлого Паулине. Но всё-таки не обо всём. Наверное, боялась сделать ошибочные выводы. И, несмотря на это, всё отчётливее осознавала, что неприязнь детей Маттейса, откровенная или скрытая, обоснована и не является одной лишь их прихотью.

– Я простила вас давно. Хилберт не может. – Дине снова отвернулась. – Пока не может. Кажется, вы хотели увидеть Пустошь? Если не передумали, то сейчас самое время.

– Настроение подходящее, – согласилась я.

Йонкери покивала и прошла мимо меня в спальню – а дальше – прочь из комнаты. Только за ней и поспевай. Неведомо какими ходами мы вывернули на узкую лестницу – такую, что порой плечо шоркалось о стену – а затем вышли на открытую площадку, огороженную каменным высоким парапетом со всех сторон с вырубленными в нём отверстиями наподобие окон. Бешеный ветер ударил в лицо, взметнул за спиной распущенные локоны и бросил по глазам паутинку волос. Дыхание на миг застряло в груди.

Я проморгалась и вновь пошла за Дине, которая уже остановилась у дальнего ограждения. Медленно переставляя ноги, я приблизилась, подняла взгляд, устремляя его вдаль – и просто обомлела. Если с южной стороны Волнпика и горной стены, что стискивала его, стелились цветочные луга, пусть и бледно зелёные от недостатка солнца, то с другой просто, казалось бы, не было ничего живого. Только растресканная глиняная корка с редкими пучками сухих кустов. Кое-где торчали и остовы мёртвых деревьев, выпроставших ветви из мутного полупрозрачного тумана, который клоками перетекал над землёй. Ветер, что нёсся нескончаемым потоком со стороны Пустоши, бросал в лицо мелкие крупинки и душную пыль. Дышал затхлостью, пронизанной едва ощутимыми ниточками смрада. Будто где-то здесь было ещё и старое болото. Но, насколько хватало глаз – это была пустая равнина, без следов, без дорог и людского жилья. И что самое паршивое – я уже видела её. В своём видении, пришедшем в бреду. Тут стояла Паулине – под защитой своих питомцев. Но только как она была с ними связана?

Я бездумно приблизилась к парапету и опустила на него ладони, провела по холодному, почти ледяному камню, вдыхая запах Пустоши и чувствуя нечто сродни тому зову, который и заставил меня недавно броситься прочь из кареты – прямо в заросли, не щадя кожи, которую царапали ветки, и платья, которое едва не в клочья изодралось об острые сучки. Он звучал так далеко, почти неслышно – но неведомым образом дотягивался до меня, ввинчивался в мозг. То ли они звали меня, то ли я их – неосознанно. Но ясная связь протягивалась между мной и Пустошью. И чем сильнее я это осознавала, тем страшнее становилось. Кто я такая? Кем была та, что оставила мне в наследство своё тело? Или, может, дело вовсе не во мне?

– Паулине, осторожнее! – предупредила меня йонкери.

Её голос донёсся глухо, а внутри ничего не отозвалось. Инстинкт самосохранения молчал напрочь, как у маленького ребёнка. Я только чуть повернула к ней голову – вяло, медленно. Заметила тень, что приблизилась с другого бока. Лёгкий толчок в спину – и я качнулась вперёд, почти переваливаясь через парапет. Ноги потеряли опору. Показалось на миг, что сейчас верхняя часть тела перевесит – и я полечу вниз, захлёбываясь ветром и задыхаясь в собственном подоле. Сердце остановилось, я вскрикнула звонко, но сумела вернуться назад: ступни снова ощутили прохладную твёрдость гранитной площадки.

– С ума сошли? – взвилась Дине, хватая меня за локоть и оттаскивая ещё дальше от ограждения. – Совсем дурная?!

Но её укор предназначался, похоже, не мне. Она уставилась гневно на кого-то. А ответом ей стал только беспечный и жестокий смех. Я вдохнула и выдохнула несколько раз, прежде чем смогла пошевелиться. Повернулась вслед за взглядом йонкери: Ренске смотрела на меня, усмехаясь недобро. Её грудь взволнованно вздымалась, будто она и сама испугалась того, что сделала. Мягкие округлости очерчивались чётче и опадали в стянутом шнуровкой вырезе её тёмно-синего, оттеняющего благородную бледность кожи платья. Конечно, она старалась не выдать волнения, словно это и правда была всего лишь шалость. Но чем прозрачнее становилась пелена странного морока перед глазами, тем яснее я видела в её взоре колкую решимость. Перевались я через парапет, она ничуть не пожалела бы, а то и сумела бы отговориться, что неуклюжая девица сама рухнула вниз.

– Надо быть осторожнее. Здесь сильный ветер и скользкие камни, – аарди пожала плечами, отворачиваясь от меня. – Я всего лишь вас проучила.

– Она права, – согласилась Дине. – Волнпик коварен. Как и Пустошь. Я испугалась за вас, мейси. Похоже, надо идти назад.

Я даже не стала спорить. Насмотрелась на Пустошь вдоволь: как бы на всю жизнь не хватило теперь. А глупая и опасная шутка Ренске и вовсе оставила по всему телу дрожь короткого, но глубочайшего испуга. Теперь мне не поможет волрейн. Надо бы раздобыть чего покрепче.

Вместе мы вернулись внутрь. Совершенно молча. Ренске шла позади, и её оценивающий, колкий взгляд я ощущала даже сквозь платье. Чем больше сходило с меня потрясение после пережитого, хоть и короткого, но острого страха, тем сильнее наваливалось раздражение от беззастенчивого изучения аарди моей спины.

Дошло до того, что я успела перехватить её за локоть, прежде чем она повернула в одном из переходов к своей комнате. Ренске уставилась на меня недоуменно и нагло. Я никогда не была агрессивной, но тут меня проняло до самого нутра. И так захотелось влепить по её карамельному лицу, что аж ладонь зачесалась.

– Ещё раз попытаетесь меня проучить подобным образом, и Хилберт узнает о вас то, что знать не должен. Ясно?

В моих словах, конечно, превалировал банальнейший блеф. Ничего особо тайного и запретного на той лестнице в доме антреманна я не услышала. Но Ренске об этом знать вовсе не обязательно.

Маленькая хитрость удалась: аарди побледнела – только слегка – а на щеках её, наоборот, вспыхнул прозрачный румянец.

– Не понимаю, о чём вы, мейси.

Она вскинула голову, отчего её слегка курносая физиономия заострилась ещё больше.

– Зато я понимаю кое-что всё лучше и лучше.

Я отпустила её и отправилась догонять Дине. А ещё вдруг решила зайти к Хилберту, как вернётся из Ривервота, хоть не успела ещё «соскучиться» после последней встречи. Но сил терпеть и искать удобный случай вдруг не осталось. Я должна узнать об этом зове Пустоши больше. А кто расскажет лучше, чем потомственный Страж?

Йонкер не вернулся к ночи – что вовсе не удивительно. Но почему-то я всё равно ждала – хоть и не могла увидеть или услышать его возвращение. Полночи мне не давали покоя воспоминания об этом зове, который на сей раз не довёл до беды, но всё же напомнил о себе.

Если перебрать всё, что успела узнать о Ключах, то слова Хилберта, что ничего подобного чувствовать я не должна, казались правдивыми. Да и сегодня я слышала его гораздо слабее, как будто источник его отдалился, хоть Пустошь была ближе. Так близко, что дышала в лицо. Ворочая и ворочая в голове смутные ощущения от того случая с нападением и того, что испытала сегодня, я только устала, так и не найдя каких бы то ни было ответов. Даже подумала было в какой-то миг пойти к Дине, но вспомнила, что сейчас уже глубокая ночь, и пожалела йонкери, которой после смерти отца не хватало только моих расспросов. Да и спит, наверное. Это я ходила по комнате, как сомнамбула, то и дело возвращаясь мыслями к невольно оставленному дому и размышляя о том, что сейчас делают мама или Антон? Вот о нём думать было совсем тяжело. Тяжело было даже представлять, что он легко мог принять в моём теле новую Полину и даже не заметить разницы. Меня даже трясти начинало, будто спину лизал сквозняк. Хотя в чём винить его, пусть даже он с ней и спит. Ведь не знает…

Я доходилась до того, что в какой-то миг просто рухнула в постель и сразу уснула. А утром пробудилась сама, ещё на рассвете – благо, как и в моём мире, он по осени уже был не слишком ранним. Будто почувствовав, что я не сплю, скоро пришла Лаура, немало удивившись моему бодрствованию.

– Скажите, мейси, – обратилась я к ней после всего церемониала утреннего сбора на завтрак, – мениэр ван Берг ещё не возвращался?

Служанка пожала плечами. Наверное, не знает. Да и как – ещё достаточно рано, замок огромный. Тут, наверное, новости с одного его конца на другой доходят через неделю.

– Я слышала, мениэр ван Берг вернулся. Но закрылся в комнате и к завтраку не собирается.

Нет, всё же слышала что-то. Я невольно улыбнулась, неспешно разглаживая только что расчёсанные волосы. Служанку себе выбрала, что надо: везде успевает и замечает всё, что нужно. Что ни говори, а ассистенток я научилась нанимать правильных, хоть поначалу случались и ошибки.

Ну, раз йонкер приехал и не желает завтракать с сестрой и невестой – о себе уж не говорю – надо брать его тёпленьким, пока снова не затерялся где-то. После смерти Маттейса на него, скорей всего, навалилось много забот. Но, даже всё понимая, осознавая, что ему непросто, свои интересы я не могла отложить в долгий ящик. Того и гляди либо спячу, либо убьюсь, бросившись с башни этого треклятого каменного чудовища: сама или помогут…

Потому, решив, что выгляжу вполне презентабельно и хотя бы этим не смогу вызвать раздражение его светлейшества мениэра Хилберта ван Берга, я повернулась к Лауре.

– Будьте добры, проводите меня к нему. Вы ведь знаете, где его покои?

Девушка уставилась на меня вопросительно и немного растерянно: похоже, я всё же сказала что-то не совсем подобающее. А может быть, и вовсе неприличное? Ну, в любом случае, отступать уже некуда.

– Да, конечно, я провожу вас, мейси, – не стала спорить и обращать моё внимание на странность просьбы Лаура.

Оказалось, что идти не так уж далеко. Всего-то как будто на другой этаж огромной башни. Похоже, только она здесь предназначалась для самых важных обитателей – остальное немаленькое пространство занимали другие Стражи. Как бы то ни было, если мне вдруг снова захочется наведаться к Хилберту – что вряд ли – смогу дойти сама.

– Можете идти, – я кивнула служанке, и та, одарив меня ещё одним странным взглядом, удалилась.

Не знаю, в какой миг меня насторожила тишина кругом: когда я только шла до двери комнаты или когда занесла руку, чтобы постучать. Но она буквально впивалась в уши. Как будто сюда вовсе не доходили никакие звуки. Прислушалась: в покоях тоже тихо, ни шага случайного, ни шороха. Спит, может быть, с дороги? На мгновение я всё же засомневалась: наверное, неподходящее время для разговоров. Но тут же заставила себя вспомнить, что меня-то как раз беспокоили все кому не лень в любое время суток. Ничего, потерпит.

Я постучала не слишком громко, но и уверенно: чтобы не показаться наглой, но и заявить о решимости войти. Ожидала всего: что мне откроет какой-нибудь слуга или даже Ренске. Думала даже, Хилберт прогонит, не разбираясь. Но полнейшего молчания в ответ отчего-то не ожидала. Ушёл, что ли? Но всё же постучала снова.

– Мениэр ван Берг! – позвала, почти касаясь губами двери. – Мне очень нужно поговорить с вами. Я могу войти?

– …дите, – послышалось приглушённо и даже сдавленно.

Входите или уходите? Чёрт бы побрал эти толстые двери и стены! Первый раз захотелось вознести хвалебную оду современному строительству в моём мире: когда заданный вопрос можно расслышать даже из соседней квартиры. Как неловко выходит. Я потопталась на месте ещё немного и всё же толкнула створку, решив, что войти можно.

– Я захожу, мениэр… – предупредила на всякий случай.

Ступила в сероватый полумрак комнаты и огляделась. Сначала в одну сторону, после в другую – и обомлела на миг. Потому как увидела первым делом блестящую от пота в отсветах огоньков свечей, тяжко вздымающуюся спину Хилберта. Он стоял, уперевшись руками на нечто вроде комода, и пальцы его почти сминали доски. Казалось вот-вот и продавят вмятины. Он медленно качал низко опущенной головой и, кажется, не видел ничего вокруг себя. Влажные растрёпанные волосы закрывали его лицо – думается, и хорошо, что так.

Я метнулась вперёд, прежде чем успела осознать. Взяла его за плечи – и ладони соскользнули по влажной горячей коже вниз.

– Я сказал, уходите! – йонкер развернулся, взмахивая рукой.

Точно ударил бы, не успей я отшатнуться вовремя. Но, в очередной раз запихнув инстинкт самосохранения куда подальше, я снова приблизилась, ощущая страшную необходимость коснуться его широкой, в тонких полосках шрамов спины.

– Позвать лекаря? – спросила, пытаясь заглянуть в его лицо. – Я позову…

– Нет, – йонкер снова постарался вывернуться, но я поймала его, как бьющуюся на берегу скользкую рыбину. – Нет. Он не поможет…

Голос мужчины стал спокойнее, будто подчиняясь моим осторожным коротким поглаживаниям. И что странно: мне не было неловко от того, что я касаюсь полуголого мужчины – так. Почти что ласково. И что этот мужчина сейчас, скорей всего, прогонит меня, как только немного очухается.

– Всё уже почти прошло, – совсем тихо сказала он, замирая. – Вы пришли немного не вовремя.

– Простите. Я подумала, что можно войти, – солгала.

И сейчас даже не смогла бы сказать: хорошо, что увидела его таким, или плохо. Могу ли теперь играть на его слабости, или он начнёт мне угрожать?

– Сам виноват. Надо запирать дверь, – Хилберт не торопился поворачиваться ко мне. И не торопился отстраняться от рук. – Просто забыл. Так часто бывает, когда я возвращаюсь с Волнпик.

Признание? Малая доля доверия? Откуда бы? Мысли заметались в голове судорожно, когда я попыталась решить, что сейчас делать. Огляделась в комнате и, заметив возле умывальника полотенце, быстро за ним сбегала и подала йонкеру. После – рубашку, что висела, небрежно брошенная, на спинке кровати. Пусть хоть прикроется немного, а то смотреть на него всё же малость некомфортно. Не противно, конечно, а как будто боязно и… волнительно, что ли. Пришла, называется. Инициатива наказуема – и чаще всего не угадаешь, каким именно образом.

– Зачем вы пришли? – Хилберт наконец оделся и повернулся ко мне. – Вам не кажется, что наши встречи надо бы свести к минимуму?

– Многие знают о вашем… недуге? – всё же спросила я. Рискнула, можно сказать.

Йонкер неопределённо покачал головой. Похоже, вопрос не показался ему странным.

– Знают многие, – он улыбнулся даже. – Но в чём он заключается – только близкие. И мне не хотелось бы, чтобы вы лезли в это.

«Понятное дело», – проворчала я мысленно.

А вот некоторые девицы, похоже, скоро рассчитывают стать Хилберту настолько близкими, что перед ними он точно раскроется. Не будем называть имён. И зачем им это, остаётся только гадать.

– Раз это тайна, покрытая мраком, я не стану больше ничего спрашивать, – согласилась я миролюбиво. Налила в стоящую на столике неподалёку кружку воды и подала йонкеру. Он кивнул, внимательно скользя взглядом по моему лицу. – Только если вам нужна моя помощь, может, мне стоит знать?

– Не стоит, – мужчина опасно усмехнулся. Я прямо-таки почувствовала физически этот напор, что прозвучал в двух коротких словах. – Да и ваша помощь мне не так уж нужна. Как видите, всё прошло без неё.

Ну, конечно. Я укоряюще покачала головой, но настаивать не стала. Всё же пришла сюда вовсе не за тем, чтобы справляться о его здоровье.

– Как знаете. Я только хотела поговорить. Потому что меня тоже кое-что беспокоит.

Хилберт вдруг нахмурился. Но всё же махнул рукой в сторону короткого, обитого плотной кожей диванчика, предлагая сесть. Я опустилась на твёрдое сидение рядом с ним и невольно потянула носом воздух: привлёк запах, что исходил от йонкера. Нет, это не был пот, что странно, а было нечто знакомое и непривычное одновременно. И только в следующий миг вспомнила: так пахла Пустошь, когда я стояла совсем близко к ней. Таким духом она веяла в лицо. Я даже качнулась к йонкеру, чтобы убедиться. Но вовремя остановилась: подумает невесть что.

– Что же вас беспокоит настолько, что вы решили прийти ко мне? – задал он справедливый вопрос.

Наверное, сам предположить не мог, что я заявлюсь к нему вот так – буквально просить помощи.

– Я слышу Пустошь.

Хилберт озадаченно покривил губами. Как будто я говорила ему об этом первый раз. Коротка же память.

– Повторюсь, что это невозможно.

– Но я же не спятила! – в тоне невольно проскользнула лёгкая плаксивость.

Неприятно, знаете ли, что едва не каждое твоё слово воспринимают, как хитрость, уловку или обман. Трудно быть искренней, а ещё труднее, когда это не ценят.

– Не спятили, но…

Я схватила его за грудки. Не удержалась. Просто вцепилась в его рубашку и слегка тряхнула. Хилберт осторожно взял мои запястья и попытался оторвать меня от своей одежды.

– Я слышала её там, в карете. И вчера, когда поднималась на башню.

– Вы поднимались на башню?! – йонкер повысил голос. – Кто вас надоумил?

Его гнев показался странным. Там не стояло стражи, дверь была не заперта, а значит, запрета на то, чтобы туда ходить, ни у кого нет. Так в чём же дело?

– Сама надоумилась. Объяснитесь, мениэр, – потребовала я выдёргивая руки из его пальцев. – Всё это скверно попахивает, не находите?

– Ключи не могут слышать Пустошь. Её зов слышат только Изгнанные или Проклятые, которые ими ещё не стали. Она тянет их за собой, потому что внутри каждого из них её часть – химера. В Ключах связи с ней вообще нет – они чистые порождения Хельда Светлого. А в обычных Стражах только один из Обликов – этого мало для сильной связи с ней, которая могла бы подавить их собственную волю, – на удивление спокойно и терпеливо разъяснил Хилберт.

Он говорил неспешно и неотрывно смотрел в моё лицо, будто при этом успевал обдумывать что-то ещё, а слова изливались из него сами, как заученный урок. И всё это наводило меня на смутное подозрение, что мой рассказ заинтересовал его гораздо сильнее, чем он хотел показать.

– Так откуда во мне могла образоваться связь с Пустошью? – сдаваться ещё явно было рано. – Я не чувствую себя в безопасности здесь. Не только из-за вашего поведения, – не преминула уколоть. – Я рискую однажды спятить и умчаться в пыльную даль. Не так ли?

Хилберт улыбнулся снисходительно, опустил взгляд на мои сложенные на коленях руки, о чём-то раздумывая.

– Пока точно ответить на ваш вопрос, мейси, я не могу. – Он встал и прошёлся чуть дальше по комнате, а затем вернулся. – Если вам так будет спокойнее, я постараюсь выяснить о ваших странных ощущениях как можно больше. А потом мы что-нибудь предпримем. В зависимости от результата.

– И как долго мне придётся ждать? – я постаралась не говорить слишком капризно.

Мало ли что. И без того удивительная благожелательность Хилберта сегодня почти что в шок вгоняла. То ли он просто ещё вялый после приступа, то ли и правда пытается успокоить. Кажется, даже излишне.

– Дайте похоронить отца и решить вопрос с наследством. Мне нужно принять многие дела.

Я опустила голову, немного, но устыдившись. Ведь и правда ему сейчас не до меня. Хоть и это дело казалось важным. Всё ж, раз купили девицу, так будьте добры за неё отвечать!

– Понимаю, извините. – Я тоже встала. – Но и прошу меня тоже понять. Всё это пугает. Я никогда не чувствовала подобное.

Хилберт заложил руки за спину и медленно отвернулся. На его рубашке даже в сумраке комнаты виднелась мокрая полоса от испарины – вдоль позвоночника. Я вмиг вспомнила о том, в каком состоянии застала его только что. И в этом мне почудилась некая связь с моим ощущениями. Только какая? Тут так легко ошибиться. Так легко ступить прямиком в пропасть. Совсем как там, на вершине башни Волнпика.

– Хорошо, мейси дер Энтин, я обязательно узнаю что-то, – нехотя ответил йонкер.

Короткое, но весомое молчание дало понять, что пора уходить. Лимит терпения Хилберта заметно подходил к концу. Да и я сказала всё, что хотела. И даже получила приемлемую реакцию на свои слова.

Я пошла было к двери, но неосторожно наступила на свой же подол – никогда не привыкну к вечно длинным платьям! – и покачнулась, неумолимо теряя равновесие. Мгновенно Хилберт оказался рядом и поддержал меня под локоть, хоть и стоял только что в отдалении.

– Надеюсь, то, что вы увидели сегодня, останется между нами, – напомнил тихо и низко.

Я поддёрнула подол и, высвободившись, пошла прочь. Только приостановилась у двери, ещё чувствуя на себе взгляд йонкера. Обернулась.

– И ещё: угомоните свою невесту, мениэр. Мне кажется, она слишком много на себя берёт.

Не дожидаясь хоть какого-то ответа, я ушла.

Через день состоялось величественное погребение Маттейса ван Берга. Раньше мне, к счастью, не приходилось часто бывать на похоронах – только у бабушки в детстве. А потому весь этот размах, с которым провожали в последний путь главу Стражей, меня немало поразил. И удивил необычностью некоторых ритуалов.

Прибыло много людей из Ривервота и окрестностей, чтобы отдать дань уважения Маттейсу. Даже антреманн отложил все дела. Его и Ренске тётушка с семейством тоже прикатили – между прочим, одними из первых.

Пришлось столкнуться с ними в огромной столовой за ужином накануне церемонии. И на присутствие в Волнпике вроу Мейер мне было бы совсем плевать, если бы не приехавший с матушкой Тейн. А я только начала раздумывать над тем, как бы с ним снова увидеться – и пока что все варианты выглядели один подозрительнее другого. А тут такая удача. Не было бы счастья, что называется…

Я уселась за стол по левую руку от Хилберта, который не мог обделить вниманием важных гостей, и напротив Тейна. Под щебетание вроу Леоны, а иногда под её мученические вздохи о том, что в Волнпике «дышится как-то тяжело», я только и успевала уплетать свой ужин, особо не разглагольствуя: ведь не просят. Зато не забывала то и дело бросать осторожные взгляды на аарда Мейера-младшего, присматриваясь к нему – и тот отвечал с заметной страстью и нетерпением. Можно было только догадываться, какие вопросы сейчас крутились в его голове, и как сильно он хотел узнать, почему я не пришла тогда на встречу. И мне крайне необходимо было поддержать в нём этот пыл. Даже разжечь сильнее – а потому, делая вид, что внимательно слушаю рассказ аарда Мейера старшего о том, что король Саллийский наверняка скоро поднимет пошлины на ввоз товаров из южного Грутмодига, я медленно подвинула под столом ногу и коснулась самым носком ступни Тейна. Можно было и ошибиться, пожалуй. Совсем рядом сидел и Хилберт – вот был бы казус. Но, судя по тому, как выпрямилась спина аарда, я попала в цель. Приходилось действовать на свой страх и риск. Ведь какие отношения связывали Паулине и Тейна, я не знала наверняка. Могла только догадываться по короткому обрывку их разговора, который услышала в бреду, и делать хоть какие-то шаги ему навстречу. Слепо, по смутному наитию.

Но только он сейчас казался мне лучом света в этом вечном мраке Волнпика, к которому стоило стремиться.

Кажется, никто на лёгкое напряжение молодого аарда внимания не обратил. Мужчины были заняты разговором, женщины – слушали их. Только один раз за весь ужин довелось заметить, как протяжно и внимательно смотрит на меня Ренске. С ней, пожалуй, стоило быть осторожнее.

К сожалению, больше с Тейном увидеться не удалось до самого погребения. А там уж собралось множество людей – и вовсе шагу не ступишь без наблюдения. Все спустились из Волнпика в долину – пешком. Только тело Маттейса, завёрнутое в белую ткань и накрытое багровым покрывалом с гербом ван Бергов, уложили в открытую повозку, запряжённую крепким мерином. Все пошли рядом с ней, а лошадь под узду повёл Хилберт. Одет он был сегодня во всё чёрное, как и остальные мужчины. А женщины – наоборот, надели светлые одежды. Здесь белый, оказывается, считался траурным цветом.

Потому я чувствовала себя странно в белом платье на похоронах. И всё ведь понимала, но не могла избавиться от назойливых ассоциаций, которые были привиты мне с детства. Как будто я попала на очень мрачный флешмоб невест. Всю дорогу в голову лезли совсем странные мысли: что в этот самый миг я хороню не только чужого отца и своего жениха, пусть он был им совсем недолго, но и прошлую жизнь, в которой должна была выйти замуж, «как все». Не судьба. До положенного алтаря мне придётся ещё добраться и побороться за право на спокойную жизнь.

После спуска процессия повернула по боковой дороге вдоль горной стены – там, у подножия холма, оказывается, стояла огромная каменная чаша, гладко вытесанная и даже отполированная неизвестно каким образом – при здешнем-то уровне технического развития.

В этой диковинной чаше и сожгли тело Маттейса. Дым от огромного костра поднимался высоко в небо – и где-то там, под тяжёлыми тучами, между которыми, прорвавшись в прорехи, только иногда проглядывало солнце, он развеивался, подхваченный слабым ветром. Показалось, всё обширное пространство вокруг холма заполнило душное марево и запах горящей плоти. Я стояла рядом с Дине, едва удерживаясь от того, чтобы приложить ладонь к носу: до того сильно переворачивалось всё внутри. Даже пришлось пожалеть, что позавтракала – наверное, не стоило.

Полыхающую чашу окружали плотным полукольцом Стражи Волнпика – их оказалось очень много – но в первых рядах стояли те, кто прибыл сюда с других сторон антрекена, кто знал Маттейса хорошо или хуже – но хотел попрощаться с ним. И, глядя на них, я задавалась вопросом: отчего, имея столько самых разных знакомств, он всё же оказался здесь? Неужто никто не пожелал докопаться до правды – если Паулине его действительно оболгала – никто не пожелал заступиться, а может, замараться?

Хилберт стоял совсем близко к огню – как только не обжигался? То и дело я возвращалась взглядом к нему, но ни разу не получалось наткнуться на ответный. Иногда, казалось, он шевелил губами – и в эти мгновения Дине рядом со мной всхлипывала, как будто понимала, что он говорит сам себе. Йонкер отошёл только тогда, как пламя начало опадать. Протолкнувшись мимо всех, кто хотел его остановить, чтобы высказать слова соболезнования, он просто пошёл обратно к замку.

Дине с тихим подвыванием закрыла лицо руками – и я качнулась к ней – обнять. Девушка ткнулась в моё плечо доверчиво, позволяя гладить её по спине и бормотать монотонно успокаивающие, но ничего по сути не значащие слова. И люди смотрели на нас почему-то осуждающе. Никто больше не причитал и не плакал, даже не смахивал слезу украдкой. Как будто выражать таким образом скорбь считалось здесь зазорным.

После того, как часть праха Маттейса развеяли над долиной, вся процессия двинулась назад к Волнпику. Другую часть праха должны были оставить в замке, в особом зале, где хранились останки всех глав Ордена до него – за многие сотни лет. И немного не по себе стало от мысли, что где-то под этой громадой находится ещё и своеобразное кладбище.

По пути мне удалось отделиться от Дине и понемногу приблизиться к семейству Мейеров. Тейн шёл позади неспешно поднимающихся в гору родителей и морщился от тихого ворчания матушки.

– Думаю, нам нужно встретиться сегодня, – проговорила я, не приближаясь к нему вплотную и глядя перед собой.

Сказав, слегка спрятала лицо краем платка, что укрывал мои волосы до самого пояса.

– Я рад, что вы пожелали, – тоже не глядя в мою сторону, ответил Тейн. – Сегодня во время поминального пира я отлучусь. Через некоторое время найдите способ уйти тоже. Направляйтесь в свою комнату, а я перехвачу вас по дороге.

Осталось только кивнуть и отпустить его вперёд. В груди жаром понеслось волнение, будто я собиралась увести парня у подруги. Каждый шаг – риск. Каждый день промедления – та ещё пытка. Придётся пойти на это. Нужно узнать, могу ли рассчитывать на помощь воздыхателя Паулине.

Гости, совсем уставшие от долгих, но необходимых хождений в долину и обратно, резво направились в большой зал, где уже давно расставили столы на всех – оставив при этом обширную площадку между ними. Во главе их, на небольшом возвышении стояло кресло с высокой резной спинкой, в очертаниях которой легко угадывался Волнпик. Поначалу оно пустовало, но пока люди рассаживались по своим местам, в зал вышел Хилберт и сел в него, будто уже являлся главой Стражей. Но, как я поняла, подобная привилегия полагалась ему просто как старшему рода ван Бергов. Наконец все разместились, и только тогда я поняла, что обычных скорбных поминок здесь не будет. Мало того что на столах оказалось полно еды, так ещё и заиграла музыка, когда все принялись за поминальную трапезу. Она звучала из дальнего угла комнаты, я даже вытянула шею, чтобы рассмотреть музыкантов лучше: они играли на неких длинных дудочках, на диковинных инструментах, похожих на волынки, только с более приятным и мягким звучанием. А ещё на чём-то, что напоминало лиры – их переливы гармонично дополняли вполне стройную и успокаивающую мелодию. И хорошо, что так, потому как мне уже начало казаться, будто в Волнпике слышатся лишь шаги Стражей и их голоса.

Сколько я наблюдала за гостями, никто будто бы не грустил. Они оживлённо разговаривали, смеялись даже, без стеснения закусывая напитки жаренным на углях мясом и странноватой на вид кашей из обыкновенного и привычного мне риса с вкраплением чего-то, что по вкусу и виду напомнило горох, но было всё же не им.

Скоро слуги вынесли пироги с рыбой и овощами, а на площадке, которая всё время так и притягивала взгляд, вдруг завязались схватки Стражей между собой. На кулаках, и с оружием, очень эффектные и яростные. Слыхала я, что раньше даже в моём мире такими показательными боями воздавали почтение умершему воину. Видно, и тут люди рассуждали похоже.

Я так увлеклась наблюдением за захватывающими и, чего уж там, красивыми поединками, что едва не позабыла о главной цели, которую поставила перед собой на сегодня. Только удалось отыскать взглядом среди гостей Тейна Мейера – и он с готовностью ответил на него, подтверждая желание и дальше следовать тому плану, который мы кратко успели обозначить по дороге из долины в Волнпик.

Он встал и, что-то сказав матери и отцу, которые сидели рядом с ним, неспешно и с достоинством вышел из зала. Судя по всему, никто на его отлучку внимания не обратил. Все шумели: кто раззадоривая поединщиков на площадке, кто пытаясь в разговоре с соседом перекричать весь этот гул. Голова понемногу начинала трещать от таких буйных поминок – и уйти отсюда хотелось всё сильнее. Но часто на меня обращался взгляд Хилберта, который будто бы приказывал оставаться на месте. Следила за мной и Дине, но скорее с целью прервать возможные стычки с кем-то из гостей, некоторые из которых посматривали в мою сторону совсем не добро. Видно, находились те, кто всё же считал меня виновной в смерти Маттейса.

Оттягивать миг стало уже больше некуда. Я только дождалась, как ко мне подойдёт служанка, чтобы поставить на стол очередной кувшин с местным горячительным напитком, похожим на банальное пиво – и сильно толкнула её локтем: чтобы наверняка. Девушка вскрикнула тихо – кувшин в её руке качнулся, и прохладное пойло щедро плеснуло мне на грудь и плечо.

Я вскочила, встряхивая руками и оглядывая свое испорченное желтоватыми разводами платье. Первым в меня вцепился взгляд Хилберта, а за ним – взгляды всех, кто сидел поблизости.

– Простите! – запричитала служанка. – Не знаю, как так вышло. Я помогу…

– Нет, спасибо, – оборвала её я. – Я схожу переоденусь. И вернусь. Мне поможет моя служанка.

Сказала я это довольно громко: чтобы услышала хотя бы Дине. Йонкери мешать мне не стала, не стал вмешиваться и Хилберт – только проводил меня пытливым взглядом. А трапеза, показалось, всколыхнулась новой волной шума, проглотив всю неловкость короткого происшествия. Я выдохнула, только покинув зал. Смахивая с кожи оставшиеся капли, пошла к лестнице и наверх, гадая, где именно меня поджидает Тейн.

И как ни готовилась к этому, а всё равно вздрогнула, когда он поймал меня на втором этаже, мимо которого я уже собралась идти дальше к себе.

– Проклятье, – выдохнул он, утаскивая меня куда-то в сторону. – Вы с ума меня сведёте, Паулине. Я извёлся весь в неведении.

Мы скрылись в одной из стенных ниш, где висел огромный пыльный гобелен. Я быстро попыталась придумать, что буду говорить дальше, но закончить мне не позволили. Мужчина развернул меня к себе лицом, удерживая за плечи – и я обмерла на мгновение. Не предполагала, что когда-нибудь увижу такое, считая, будто подобные выражения только призваны нагнать романтичности – но тёмные глаза Тейна и правда будто полыхали. Конечно, в них просто отражался отсвет факела, что висел чуть дальше по коридору, слабо освещая его, но эффект был ошеломляющий. В первый миг.

– Мне очень трудно уйти из-под надзора, – туманно попыталась оправдаться я, с опаской разглядывая утончённое и озарённое жарким нетерпением лицо Тейна.

Что было между ним и Паулине? Они были любовниками? Или их отношения не успели переступить платоническую грань? Знать бы – тогда проще было бы выстроить своё поведение.

– Я понимаю, – аард серьёзно кивнул. – Я не думал, что Хилберт поедет вам навстречу по пути из Шадоурика. Поэтому моим людям пришлось уйти, не вмешиваться. Ещё и эти слангеры. Откуда они там взялись? Вы не злитесь на меня?

Его ладони скользнули вверх по плечам, по шее – и обхватили лицо. Горячие, сухие, будто Тейна сейчас мучила лихорадка. Получается, он хотел помочь Паулине бежать по дороге в Волнпик, а Хилберт и нападение тех чудищ нарушили его планы. Что-то понемногу прояснялось. Но не всё. Катастрофически мало!

– Я не злюсь, – пришлось ответить хоть что-то. – Но я всё же оказалась здесь. Теперь укрыться гораздо сложнее.

Я подыгрывала совершенно вслепую, полагаясь только на свои смутные ощущения и стараясь не говорить ничего конкретного. Мы с Тейном оба вздрогнули, когда раздались шаги на лестнице, а после застучали по коридору, в котором как раз и прятались. Аард быстро развернул меня и укрыл собой, вжимая в нишу глубже. Его тёмная одежда была явно незаметнее в тени, чем моё белое платье. Его твёрдая грудь часто вздымалась, а волосы касались шеи. А через мгновение губы скользнули по скуле вниз и прижались к моим. Что делать? – рваная мысль опалила мозг. Позволяла ли Паулине ему такое раньше? Или стоит оттолкнуть? Я стиснула его сюртук пальцами где-то в районе живота и чуть надавила, давая понять, что надо бы отстраниться. Но шаги всё приближались, а мужчина всё целовал меня, бесстыдно пользуясь моментом. И руки его сминали талию, а бёдра прижимались к моим так тесно, что я чувствовала жар его паха даже через платье.