Читать книгу Сказки города Н. Часть первая – По кромке зла — - Елена Соколова - Страница 5

Заснеженный проспект, плавно переходивший в безымянный выезд на трассу, что огибала город, отходя от линии залива и возвращаясь к ней, был под завязку забит машинами. До того места, где от широкой асфальтовой ленты начиналась другая, поплоше и поуже, и приводила чуть ли не прямо к воротам их загородного дома – до этого места было еще далеко. Пока что вокруг Лели был ад – коллапс, паралич, а на часах стрелки уже летели к полуночи. И это она, Леля, еще даже до трассы не доехала, до нее и в свободном-то режиме нужно было бы минут сорок еще катить, а тут…. Тут – она подозревала – выйдет часа полтора, а то и два. Ей надо было, конечно, либо уезжать раньше, либо надо было остаться – но теперь все эти рассуждения были ни к чему. Теперь – она застряла, и до дома доедет, в лучшем случае, завтра ввечеру. Потому что на свою трассу, по прямой, она встанет теперь уже не раньше половины третьего. Леля любила ездить по ночам, но при этом всегда старалась подгадать так, чтобы предрассветные часы – самые муторные и опасные – встречать где-нибудь рядом с пунктом назначения. Чтобы, если что – заехать на заправку и подремать там, прямо в машине, пару часов. После такого сна полноценно ты не восстанавливаешься, это без базара, но сил на паручасовой бросок до дома хватит однозначно. А здесь получалось, что именно на эти предутренние часы и придется самый длинный и сложный кусок дороги. Плюс, пока она дотолкается в этой пробке до «большой воды», она устанет, как чертова мать, и это еще больше все осложнит. Наверное, стоит попробовать объехать «затык», если конечно, ее выпустят отсюда соседи по дороге. Если нет, придется тихо рулить к обочине, искать затишек, и ложиться спать на пару часов. Или искать тут, в округе, какую-то гостиницу или мотель, и порываться туда. Заплатить за сутки, и лечь спать – часов хотя бы до пяти, – а потом, отдохнув и поев, ехать, теперь уже не останавливаясь и не отвлекаясь. Тогда, возможно, она окажется дома к обеду и попадет хотя бы на вечерний прием. Банкетный зал, конферанс и концерт, были заказаны и оплачены, а роскошное платье из шифона цвета угольных сапфиров ждало ее уже больше двух недель. Ее коротенькой стрижке, к счастью, были не нужны услуги парикмахеров, макияж она делала всегда сама, а платье в этот раз было красоты настолько умопомрачительной, что к нему не требовалось ничего, кроме правильно подобранных туфель, которые тоже уже были наготове. К своему платиново-черному, геометрическому прокрасу волос, Леля нашла обувь в том же стиле, на высоченной иссиня-черной шпильке, перехваченной узкими концентрическими кругами из плотной металлической ленты. Круги шли по всей высоте, сверху донизу, и от этого каблуки походили на небоскребы, опоясанные кольцами света через равные промежутки этажей, или на приборную панель, или на коридор космического корабля. Серебристо-белый верх, как меловой утес, вырастал из черных геометрических завитков, шедших понизу, узкой каймой, вокруг всего носа и боков. Туфли были похожи на город на берегу моря, платье – на ночное небо, а прическа Лели – на полную луну в нем. И тонкий, молочного оттенка, узкий шифоновый шарфик, закинутый через горло назад, концами за плечи, вполне мог сойти за облака, посеребренные ночным светилом.

Леля могла быть разной, но она всегда была сногсшибательна. И при полном параде на званом ужине, и матерящаяся, в грязном ватнике и резиновых сапогах, заляпанных известкой. Она всегда была непререкаемо эффектна, и только она и Бог знали, чего ей это стоило.

Соседи по дороге ее выпустили, но объезд не задался. Навигатор упрямо наливался красным, бесконечно перестраивая маршрут, пока она металась по узким улочкам в стороне от проспекта. В конце концов, ей надоело это занятие, она приткнулась у какого-то двухэтажного здания и сняла телефон с подставки. Пора было написать, что, мол, задерживаюсь, и найти место для отдыха. Звонить Олегу не хотелось, проще было написать, что за рулем, что пробка, что еду, приеду, целую – и на этом все. Разнервничается – сам позвонит, а нет – значит, нет. Собственно, она была уже не так и далеко от края города, если ей повезет, и она найдет что-то приемлемое, то около половины пятого утра можно спокойно стартовать, в эти часы пробок не существует в принципе.

Леля жалела, что не уехала от Алевтины раньше, и жалела, что не могла остаться. И еще очень жалела, что не довелось встретиться с Глашей. Аля сказала, что у той сегодня ночная смена, но может быть Глафира просто не хотела видеть Лелю. Она всегда была не слишком приветлива с новой папиной женой. У нее были сложные отношения с миром, во всяком случае, в те годы, когда Леля с ней познакомилась, но самые непростые из них были именно с отцом. Кажется, Глаша его очень сильно не жаловала, многое, как подозревала Леля, дочь делала ему назло, и порой Леле даже приходило в голову, что Глаша хочет рассорить родителей, разлучить их. Если так – своего она добилась, правда, не очень понятно для чего ей было это нужно. Зато было понятно, что хотя Алевтина и сотой доли не рассказала из того, что следовало бы, высказанную ею просьбу придется исполнять. Она, Леля пообещала, и вовсе не по принуждению, а от чистого сердца. Но одно дело сказать «я сделаю», другое – сделать. А она так торопилась – даже телефон строптивой девицы не взяла у матери. Дома у нее был записан какой-то номер с пометкой Глаша, но фиг знает, может, она меняла номер, или еще что-то. Она подумала, что утром надо позвонить Алевтине и взять телефон. И не забыть заказать духи! И все-таки попытаться еще раз поговорить с Алей о ее проблемах со здоровьем, хотя бы уговорить ее пройти основных – кардиолога, невролога, гастроэнтеролога того же. Ладно, не вышло, так не вышло. Значит, пока не время.

Она вспомнила фразу, слышанную когда-то, на каком-то party, устроенном на берегах лазурного озера, в солнечной Италии, на вилле какого-то итальянского олигарха, куда она попала совершенно случайно, в период страстного романа с одним футболистом. Они познакомились когда ее контора подрядилась строить ему дом. Футболист играл за местную итальянскую команду, которую спонсировал этот самый олигарх по причине того, что происходил родом из этих мест, и когда-то, еще ребенком, защищал цвета этой команды на футбольном поле.

Фраза нравилась ей по дрожи. От нее несло ароматом неумолимой Судьбы и «черным воронком» сталинских времен.

«Когда вы будете готовы – за вами придут».

Вот именно. Боженька и Судьба умнее нас, грешных, когда надо будет – тогда и сложится.

А пока – хорош разлагаться, надо искать ночлег.

Леля занесла руку над дисплеем, и тут сзади резко гуднули. Она вскинула глаза – черный «Чероки», похожий на катафалк, крякая нетерпеливо, объехал ее, взметнув тучу снега с обочины. Его клаксон длинно и возмущенно проорал что-то, явно матерное, красные стоп-сигналы вспыхнули, и черная туша свернула к гостеприимно распахнутым воротам, вделанным в высокую узорную ограду дома, у которого она припарковалась.

– Ой, – подумала Леля. – Нехорошо вышло. Это, наверное, его дом, а я тут, под забором тусуюсь, как побродяжка. Надо отъехать, а то еще охрану вышлет, разобраться.

Она включила зажигание, проехала немного вперед и встала у соседнего дома. Бросила взгляд в зеркало заднего вида, просто из любопытства, и оторопела. Под крышей двухэтажного особнячка, у которого она стояла только что, яркими огнями переливалась надпись «Рай на окраине».

Вот это было полное и окончательное «да», включая черный «Чероки», похожий на так некстати вспомнившийся «воронок». Или, все-таки, кстати?

Она хотела увидеть Глашу? Пожалуйста.

Она хотела ее телефон? Что ж, возможно и это у нее получится.

Она хотела ночлег, то есть подремать немножко?

Нет сомнений, что даже если здесь в этом раю на окраине нет номеров для поспать, она совершенно точно может справиться здесь, где они могут быть в радиусе пары километров

И это заведение совершенно точно работает ночью, вот они в поиске, она нашла. Да, «Рай на Окраине», салон красоты, массажный салон, баня, сауна, кафе. Работаем круглосуточно, по записи и без. Мэйлы, номера телефонов, фотки интерьеров и мастеров прически и маникюра. Расценки на грани неприличных, но интерьеры очень крутые. Если мастера не хуже – тогда все в порядке и с расценками. Леля медленно сдала назад и повернула на боковую аллейку, которая вела к воротам. Ехидно ухмыляясь, заехала на парковку и встала рядом с черной тушей «Чероки». Проверила в зеркальце макияж, подправила помадой рот, скорчила сама себе рожицу.

– Ну что, к подвигам готовы?

Вышла, заперла машину и пошла к входу в особнячок, провожаемая пристальным взглядом видеокамер.

Черноволосая фея в белом халатике гостеприимно распахнула дверь.

– Добро пожаловать! Замерзли? Чай, кофе? Чем вам помочь?

– Мой список может оказаться бесконечен, милая, – пропела Леля, и стряхнула с плеч осыпанную снегом шубу прямо на грудь девице. Та автоматически прижала ее к себе и только тут осознала глупость содеянного. Рывком оторвала шубу от себя, но поздно. Ржаво-рыжий, длиннющий, пушистый лисий мех щедро поделился влагой с тонкой тканью халата, проступили очертания бюстгальтера и сорочки. На судорожно вытянутых руках девица понесла шубу к вешалкам, стоявшим в углу у окна.

Жест Лели был продиктован не вредностью, но расчетливостью. Люди нервничают, встречаясь с поведением «не по стандартам», они начинают суетиться, перестают толково соображать, и в итоге делают то, что им говорят или о чем их просят, гораздо менее строптиво, чем могли бы. Такие «барские замашки» обычно принято считать демонстрацией силы. Конечно, есть те, кто способен противостоять «наезду», но клерки на ресепшн к этой категории, как правило, не относятся. Черноволосая девица не стала исключением. Минутная оторопь сменилась покорной услужливостью. Она сдернула легкий шарфик – возможно, часть корпоративного наряда – со спинки своего стула и повязала на шею, спустив концы на грудь, чтобы прикрыть влажное пятно.

– Добро пожаловать в «Рай на Окраине»!

– Как-то безлюдно в вашем раю сегодня… – Леля повела руками раздумчиво. – У вас всегда так? … – подумала мгновение и добавила – … на вашей окраине?..

Девица, старательно удерживая улыбку, запротестовала:

– Ну что вы! Просто время позднее. Но у нас и в сауне, и у массажистов все равно клиенты сейчас есть. Скажите, чем мы можем вам помочь? Что бы вы хотели?

– Пока не знаю, – капризно надула губки Леля. – Это зависит от того, что вы можете предложить. Дайте прейскурант, что ли!

Девица наморщила лоб.

– Простите?

Леля вздернула бровь и смерила ее взглядом.

– Кресло, кофе, прайс. Прайс на услуги. Так понятнее? – Девица затрясла головой, мол, да, поняла.

– Все принесите сюда. – Леля кинула сумку на низенький столик рядом с умопомрачительно-розовым, кожаным диваном. – Я буду тут. Идите. Кофе с сахаром. Две ложки с горкой. Кофе горячий. Не растворимый. Крепкий. И воду со льдом к нему.

– Эспрессо? – перевела на понятный себе язык девушка.

– Йес, – ухмыльнулась Леля. – Эспрессо. Только не в бадье на пол-литра. 40 милликов. Не больше. Не понравится – верну. Будете сами его пить, а мне варить новый. Пока не сделаете как надо. – Леля резко повернула к ней голову. – Ай капито?

Девушка судорожно сглотнула.

– Это по-итальянски, – сжалилась над ней Леля. – В смысле, андерстэнд? Поняла?

Девица закивала и унеслась в соседний зал. Там, похоже, как раз и было кафе. Можно было просто пойти туда, но так было и неинтересно и без пользы для дела.

Девушка вернулась, взяла со стойки тяжелую папку, тоже розовую, кожаную, но с поверхностью не гладкой, а выделанной под змеиную кожу, и положила ее перед Лелей.

– Вот, это наш каталог.

Леля лениво листала страницы, периодически придираясь то к лицам на фотографиях, то к цветосочетаниям в интерьерах. На странице «услуги массажиста» она остановилась.

– О. Массаж. Хочу массаж. У вас отдельные кабинеты, я надеюсь.

– Разумеется. И у нас великолепные мастера.

– Меня после массажа клонит в сон. У вас тут случайно нет номеров, чтобы поспать?

– Нет, чтобы поспать – нету.

– То есть, если я засну под конец массажа, вы меня разбудите, кинете в меня моей сумкой и сапогами, и велите убираться вон, я вас правильно понимаю?

Девица пошла красными пятнами.

– Нет, конечно! Как вы могли подумать? Нет, мы…

– Что – вы? Что вы сделаете?

– Ну, мы просто оставим вас отдыхать, пока вы не проснетесь сами. Просто, ну стоимость сеанса будет несколько….– она замялась. – Ну вы же, понимаете…

– Понимаю, – с готовностью откликнулась Леля. – Вы посчитаете мне сеанс массажа не полтора часа, а на все то время, пока я буду занимать кабинет. Посчитайте мне тогда сразу до пяти утра. И включите в счет еще душ, утренний кофе и завтрак. И услуги будильника, то есть вас. В смысле, разбудите меня в пять, понимаете? В кабинете есть туалет?

– Н-нет.

– Тогда покажите, где он, зовите массажиста, и посчитайте мне общую сумму.

Девица помялась.

– Массаж придется подождать немножко. Сегодня Андрей Евгеньевич, он сейчас занят.

– Мне не нужен Андрей Евгеньевич. Мне нужна вот эта. – и Леля ткнула пальцем в фото Глаши, под которым было написано «массажист-стажер».

– Она не работает отдельно, – возразила девушка, – только в паре с мастером. И она тоже сейчас занята. Вместе с Андреем Евгеньевичем.

– Я уже сказала, меня не интересует ваш Андрей. Я не люблю мужчин. Они мои конкуренты, – Леля отбросила каталог. – Считайте. И не тяните резину. Ночь не бесконечна.

У черноволосой девицы вспыхнули глаза. Она защелкала ногтями по клавишам калькулятора.

– С вас… – она назвала сумму вдвое большую максимальной по прайсу, но Леля и глазом не повела.

– Теперь откройте мне свободный кабинет… – она прищурилась. – У вас есть свободный кабинет с мягкой кушеткой? Или только это розовое чудовище? – она постучала ладонью по дивану.

– Да-да, – подскочила девица, – конечно. Я вас сейчас проведу.

– Отлично! – хлопнула в ладоши Леля. – Давайте, я расплачусь сразу, а потом ведите. Я подремлю пока, в ожидании вашей прекрасной девы. Не с вами же тут сидеть. И принесите вина. Красное. Сухое. Бокала будет достаточно.

– Франция, Испания..?

– Да упаси Господи. Даже если у вам есть что-то приличное, пить его здесь, в таких условиях – чистый моветон. Несите Южную Африку, Чили, Австралию – если есть. Лучше Южную Африку. И ягод каких-нибудь свежих к нему.

Через несколько минут она блаженно вытянулась на кушетке. Не мягкой, конечно же, но приемлемой… для массажа. Африки, увы, у них не оказалось, нашлось чилийское, тоже вполне себе приличное. Она тихонько отпивала по глоточку. В райских закромах нашлись малина и ежевика. Ежевику Леля велела принести с вином, а малину потребовала оставить на пять утра, к кофе и круассанам. Жизнь становилась воистину прекрасна. Оставалось только постараться не заснуть и дождаться Глашу.

Когда через час Леля уже почти спала, дверь открылась и в кабинет вошла высокая девушка, статная, широкобедрая, с очень белой кожей и яркими, фиалкового цвета глазами. Их разрез был необычным, как говорят в народе, русалочьим – удлиненным, с внешними уголками чуть приподнятыми к вискам. Соболиные брови разнились – одна лежала ровно, другая, заломленная, была приподнята, будто в удивлении. Тонкий, изящной лепки нос, и красивый рот с очень пухлой нижней губой. Присмотревшись, вы понимали, что нижняя эта губа увеличена искусственно. Контраст смущал настолько, что в первое мгновение хотелось отвернуться – как от уродства. Но дальше, эта диспропорция начинала удерживать взгляд, она тревожила и возбуждала. Темные косы, уложенные вокруг головы, свитые из толстых, небрежно закрученных прядей, давали тот же эффект. Припухшая, словно от укусов, губа, встрепанные волосы, все работало на один и тот же образ, за всем виделось одно и то же – ласки, экстаз, оргазм. «Возьми меня». И это был почти приказ.

На девушке был надет полупрозрачный халатик, под ним четко просматривались белые трусы и лифчик, гладкие, без кружев и ленточек. DIMовский стиль спортивного минимализма в данном случае выглядел гораздо сексуальнее, чем все то навороченное эротическое белье, которое принято у стриптизерш.

Леля с трудом разлепила ресницы. Девушка приблизилась, их взгляды встретились. Леля улыбнулась. Глаша – а это была она – замерла на мгновение, потом сделала непроизвольное движение к выходу из кабинета, и вновь остановилась.

– Угомонись, – тихо произнесла Леля. – Иди сюда. Я не кусаюсь. – Она обвела глазами помещение. – Камеры есть?

– Только видео. Звук не пишут.

– Ну да. Тут же ничего интересного, наверное. Разве что сплетни, но это вы и сами расскажете, если что.

Глаша усмехнулась.

– Ну, что-то в этом роде. А вам зачем?

– Ну, ты же не думаешь, что я пришла на массаж?

– А зачем вы пришли?

– Мимо ехала. Хотела найти место поспать не за рулем, до утра. И еще жалела, что тебя не увидела. Не поговорила.

– О чем?

– О маме твоей хотела.

Глаша помрачнела.

– Нечего тут говорить.

– Она попросила меня о тебе позаботиться. Я волнуюсь. Мне не понравился этот визит.

Глаша присела на кушетку рядом с Лелей, положила руки ей на плечи.

– Я видела ваш заказ. Давайте так. Я сделаю вам массаж. Я хорошо делаю. И вы потом поспите. После моих рук будете спать лучше. А в пять я вас разбужу. Если оплатите еще час моего времени – я с вами позавтракаю. И поговорим. Сейчас не получится. Они все время смотрят камеры. Будет что-то непривычное – будут вопросы. Мне это не нужно.

– Ну да. Я уеду, а тебе тут жить. Хорошо. Давай.

Аля была права. Руки у Глаши были просто волшебные. От них шло тепло, от них шла уверенность. Леля даже не заметила, как сон смежил ей веки. Во сне сильный ветер поднял ее на крылья, вокруг искрилась прозрачная, ледяная синева, а земля была далеко внизу. Многоцветье трав и белые шапки гор бесконечным ковром стелились под ее ногами, а она была свободна и вольна лететь, куда ей хотелось. Но ей хотелось просто парить и просто смотреть по сторонам.

А потом ласковые руки ветра опустили ее на землю, она свернулась комочком на траве, и тут бархатный, глубокий голос позвал ее. Она не разобрала слов, но поняла, что ей пора.

И проснулась.

Глаша улыбнулась и протянула ей ключик с розовым кубиком-брелком.

– Направо по коридору. Там туалет и душ. И вот халат, дойти.

Леля потянулась сладко.

– Такой же, как был у тебя вчера?

– Нет. Этот махровый, обычный. Мой – эксклюзив. Его, знаете ли, еще заработать надо!

– Тогда, боюсь, мне он не светит. Я уже вышла из призывного возраста.

– Да, тетя. Сознайтесь, что удача не на вашей стороне!

– Признаю. – Леля скорчила сокрушенное лицо. – Кстати, а почему ты не в нем? Он тебе очень к лицу.

– Ну, мы же в кафе сейчас пойдем. Он там не комильфо. Да еще и с утра.

– А у вас по утрам все прилично?

– У нас всегда все прилично. И ничего личного. Только бизнес.

– Терпеть не могу эту поговорку. Бизнес без лица – это монстр, Глашенька. А в вашем случае, и вовсе – оксимюрон.

– Ну, здесь это – стиль жизни. Точнее – иконостас.

– Ты хочешь сказать, что сильно рискуешь?

– Если они пишут звук, то да. Если нет – выкручусь. Не берите в голову, тетя. Идите в душ. Я буду ждать вас в кафе.

– Вот, падла, – с чувством произнес бритый атлет в строгом костюме и лаковых штиблетах. Штиблеты были с закосом под ретро, черные с белыми носами, костюм сидел как вторая кожа, цветастая шелковая рубашка длинными кончиками воротника свободно разлеглась на плечах. Атлет был хорош собой – мощные плечи, глаза цвета горького шоколада, опушенные длинными, девичьими ресницами. – Вот, сука, смотри, дообзываешься щас…

Красивая женская рука змеей скользнула по рукаву пиджака, потрепала бритую голову – так треплют злого охранного пса в награду за послушание.

– Костик, уймись. Она все правильно сказала.

Костик непонимающе уставился на женщину, сидевшую перед компьютером, на монитор которого были выведены камеры наблюдения. Сейчас на экране крупным планом был дан массажный кабинет, из которого только что вышли Леля и Глаша.

– Не понял… – растерянно протянул он.

– И понимать нечего, – пожала плечами женщина. – Оксимюрон – это греческое слово. Обозначает понятие или ситуацию или фразу – не важно что, что угодно, но в чем содержится внутреннее противоречие. Понял?

– Ээээ… яяя … – только и смог выдавить из себя бритоголовый.

Женщина расхохоталась громко, по-детски:

– Э, Ю, Я…! Букву Ю забыл назвать.

И добавила, дразнясь как девчонка:

– Тоже мне, грамотей! А еще костюм надел!

И снова засмеялась.

Костик насупился.

– Смеетесь… Знаете же, что у меня семь классов только… Нечестно…

– А ты – честный? Ты здесь что, честными делами занимаешься? Ладно, не бычь. Объясняю на пальцах. Вот смотри. Я тебе говорю – «у нас тут прям звенящая такая тишина». Ты понимаешь, о чем речь? Ну, сечешь, что это такое, почему я так сказала?

Костик нахмурил лоб.

– Ну, секу. Это значит, тихо очень. Так, что ты ее прям чувствуешь, эту тишину. Она прям как комар в ухе звенит.

– О! Молодец! А теперь ответь – разве тишина может звенеть? И, вообще, как-то звучать? Она же тишина…

– Не может. Но…

– Вот. Это и есть оксимюрон. Словосочетание «звенящая тишина» содержит в себе противоречие. И это противоречие называется греческим словом оксимюрон. Таким же противоречием будут – оглушительная тишина, живой труп, жаркий лед, горячий снег и так далее…. Понял?

Костик облегченно вздохнул.

– Понял. А мы тут причем? Ну, почему она про нас так сказала? И почему это правильно?

– Сам подумай. Наш стиль жизни – ничего личного. Потому что это бизнес. Но это же наш бизнес, нет?

– Ну… да.

– Но мы же – личности! И потом, наш бизнес на чем построен? Косметология, прически, ногти, массаж – для кого это все?

– Ну… для клиента.

– А клиент – это кто?

Костик молчал.

– Клиент, Костенька, это – личность. Понимаешь? А у личности не может быть неличного, у нее все – личное. И то, что в задних комнатах случается – тоже случается между личностями. И согласись, несмотря на камеры и зрителей – это ведь все равно очень… личное. Поэтому и стоит таких денег. Правильно? Или нет?

– Ну… да.

– Ну вот. То есть другими словами, мы про наш бизнес, который насквозь личный, и построен на личностях, на их интересах и желаниях, заявляем, что это просто бизнес, в котором нет ничего личного. И требуем, чтобы все личное у работников салона оставалось за порогом. А лучше, чтобы его вообще не было. А если оно появляется – мы этих работников наказываем. За нарушение правил. То есть, мы требуем, чтобы не было ничего личного там, где это невозможно в принципе. Там, где бизнес построен на самом глубоко личном, интимном. Поэтому она так про нас и сказала.

– А что, мы не так что-то делаем?

– Нет, Костенька, мы все правильно делаем. Потому что мы не хотим навредить ни личным делам клиентов, ни лично себе. И если мы не будем так делать, то может случиться что-нибудь неприятное – падение доходов, например. И наших, и там, повыше, – она ткнула пальцем в потолок. – А если упадут доходы, или, упаси Боже, информация какая-то уйдет, куда не надо, тогда…

– Мы будем списаны в расходы, – в тон ей промурлыкал зашедший в кабинет мужчина в белом медицинском халате и шапочке, – выйди, Костик, сделай милость.

Бритоголовый насупился, покосился на собеседницу. Та повела глазами в сторону двери, как бы подтверждая приказ, и атлет покорно вышел из кабинета. Мужчина проследил за ним взглядом и повернулся к женщине.

– Вы уж не пугайте так парня, Зоечка. Эта дама для Глаши – нечто вроде тетки, родственница ее по мужу, если можно так выразиться; она замужем за бывшим супругом Глашиной мамы. Живет в другом городе. Здесь и впрямь случайно, нам уже пробили номерок. И машинный, и телефонный. Приезжала в гости, одним днем. Может, им и что-то обсудить нужно было, у матери со здоровьем, сами знаете…

– Знаю, – женщина помрачнела, словно вспомнила что-то нехорошее.

– Ну вот, – вошедший взял со стола чашку, повертел в руках, поставил. На безымянном пальце сверкнул тяжелый золотой перстень. – Вы Глашу тогда поддержали, когда она первый раз нарушила правила. И она отделалась только разговором. Да, неприятным, но ее и пальцем не тронули. Вы настояли. Но сейчас ей вклеить – обязательно. За самоуправство. Потому что а – рецидив, и бэ – распоследнее китайское, на будущее. Я не сторонник тяжких последствий, но надо, чтобы дошло, что «вэ» уже не будет. Она тут любимица общая – поэтому ее и заносит… иногда. Но мы ведь все такие, разве нет?

Он прищурился. Женщина помрачнела.

– Спасибо, что напомнил. Поговорю с ней, если позволишь. Надеюсь, это я заслужила?

Она встала, резко отшвырнула стул и направилась к двери.

– Не злись, девочка, – усмехнулся ей в спину вошедший. – Это ты заслужила. Ты ведь выучила свой урок с первого раза. Просто помоги ей остановиться.

Когда Леля вошла в кофейню на первом этаже, налево от ресепшн, Глаша уже сидела у окна, за маленьким круглым столиком на толстой витой ноге-треноге. Столешница была сделана под оникс, кремово-коричневый, как пенка от каппуччино, с ржаво-золотистыми прожилками. Окно с непрозрачными толстыми стеклами ярко-голубого оттенка, удивительным образом гармонировало с основными цветами – белым, оранжевым и шоколадным. Но если белый не имел переходов, а шоколад был, однозначно, темным, то оранжевый варьировался от цвета сочной хурмы и вырви-глаз-апельсинового, до багряно-охряных оттенков опавшей листвы. Даже и в эту рань несколько столов были накрыты, словно для банкета. Салфетки около приборов были льняными, и не белыми, а природного оттенка – серовато-золотистыми; тот же оттенок сохранялся в ложках, ножах и вилках – цвет полустершейся позолоты. Стаканы для воды походили на сталактиты и казались выточенными из камня, потому что сделаны были из стекла, схожего с оконным – такие же голубые и непрозрачные; бокалы под вино и стопки под водку, напротив, были словно слеплены из снежинок. Их стекло было обычным, но резьба покрывала его так густо, что казалось, узоры просто висят в воздухе, как паутина.

«На заказ делали, – мелькнуло у Лели. – Все на заказ. Явно. Здесь кто-то очень от души потрудился. Не просто за бабки, а именно душу вложил. Классно. Узнать бы кто. Я бы к себе такого человечка взяла с наслаждением. Мне такого умельца очень не хватает».

Завтрак ждал ее на столе. Глаша взяла себе только кофе.

– Возьми рогалик, – предложила Леля, садясь напротив. – Голодная ведь.

– Переживу, – отмахнулась девушка. – Лучше поговорим. Время не ждет. Вы хотели меня видеть? Зачем? И причем тут мама?

– Я поклялась ей позаботиться о тебе. Если что.

– Что – если что?

– Не знаю. Она не сказала. Сказала – если что, позаботься. Не отец, не Костя. Ты. То есть, я. Я поклялась. Вот на этом.

Она вытащила крестик из-за воротника. Глаша расширила глаза.

– Какой странный.

– Он очень старый, Гланя. Очень. Он уж стертый весь. Но …работает…

Глаша подалась вперед, стараясь разглядеть крест поближе. Леля тут же убрала его под свитер.

– Боитесь, что руками хватать буду? – вспылила девушка. – Даже и не собиралась.

Леля виновато наклонила голову.

– Прости, Глань. Я его никому близко не показываю. Он свет не любит. И глаз не любит. Но – работает, как я уже сказала. Согревает иногда. В прямом смысле. И если на нем поклясться – все получается. Ну, если, конечно, ты делаешь то, что обещано.

– А если не делаешь?

– Тогда тебе прилетает, да так, что мама не горюй. Мне одного раза хватило, еще в молодости. И надела я его тогда из понтов, и пообещала – тоже, для блезиру. Ну, и получила. До сих пор вспоминать жутко. Мурашки по спине.

– Расскажете как-нибудь?

– Как-нибудь расскажу. Как получится. – Леля усмехнулась, а за ней заулыбалась и Глаша, оценивая игру слов. – А теперь давай мне свой телефон, в смысле номер, и обещай, что будешь звонить – хотя бы раз в месяц. Контрольно. И если что-то случится с мамой – наберешь меня незамедлительно. И если с тобой – тоже.

– Все будет хорошо, теть Леля. Не переживайте. Мама хандрит просто.

– За тебя переживает, если точнее.

– А я – за нее. Теть Лель, мне надо идти. Вы мне вот здесь адрес почтовый напишите. Я вам лучше письмо пришлю. Словами долго. Здесь – нельзя, а выйти мне сейчас никак, да и вам ехать надо. Я вам напишу лучше. И адрес дайте такой, чтобы ни отцу, ни брату письмо на глаза не попалось. Не хочу.

– Вот и Аля туда же. Ты позаботься, а им – ни слова. Тогда пиши мне до востребования.

Леля взяла протянутый ей крошечный блокнотик, написала свой номер телефона, адрес почты. Потом вырвала чистый листочек, нацелилась ручкой:

– Слушаю. Твой номер.

Глаша продиктовала семь цифр. Леля подняла глаза изумленно. Глаша ткнула ноготком в номер Лели.

– Тот же? – переспросила Леля, имея в виду код сотового оператора.

Глаша кивнула.

– Теть Лель, я хочу попросить вас. Поклянитесь и мне. На крестике вашем. Если что – вы маму не оставите. Вы ей помогать будете. И никогда ни отцу, ни Вадику слова не скажете. Если только сами вспомнят и спросят. Или предложат помочь. Но и тогда – не подпускайте их к ней, пожалуйста! Обещайте мне.

– Что… что это значит, Глаша?

– Не спрашивайте. Просто пообещайте. Так надо. Все под Богом ходим – так мама сказала. Так и есть. Обещайте мне.

– Но…

– Если письмо получится написать – вы все узнаете. Я напишу.

Леля хотела еще что-то спросить, но кожу на груди начало жечь вдруг, как огнем. Это крестик давал о себе знать. Он не хотел расспросов, он просто хотел дать слово. И она покорно потянула его наверх.

И так же, как несколько часов назад, вытащив, приблизила его к губам и выдохом-шепотом произнесла:

– Клянусь рабе Божьей Глафире, что не оставлю ее мать, рабу Божью, Алевтину, без помощи и призора. Всем, чем смогу помогу. Все, что смогу – сделаю. Даю в том слово. Клянусь.

Глаша легко поднялась из-за стола, сжала руку Лели:

– Помните, вы обещали. Я очень хочу вам верить.

– Это взаимно, девочка. Иди. Я допью кофе и тоже пойду. Пора ехать.

Глаша повернулась, чтобы уйти, но тут Леля остановила ее

– Один вопрос. Ты не знаешь, кто у вас здесь все это делал? Я имею в виду дизайн кафе.

– Я не могу ответить на ваш вопрос.

– Не можешь или не знаешь?

– Я не могу…

– Я могу.

Леля вскинула глаза, Глаша сильно вздрогнув, обернулась. У нее за спиной стояла дорого и со вкусом одетая женщина. Ровная спина, горделиво посаженная голова, красивые руки. И ледяная улыбка.

– Глаша, иди в мой кабинет. Подожди там.

– Но у меня сейчас…

– В кабинет. Сейчас. И жди. Понятно?

Глаша скользнула к выходу. Леля пристально смотрела на незнакомку.

– Кто вы?

– А вы?

– Я тетя Глаши.

– Разве?

– Ну, на самом деле, это псевдоним. Я не помню, как называется новая жена бывшего мужа в отношении дочери. Я была представлена ей как тетя Леля. И намерена ею оставаться. Тем более, что в определенном отношении, это правда. Мы с ее матерью действительно сестры.

Женщина вопросительно вздернула бровь.

– По несчастью, – со смешком пояснила Леля. – Муж один и тот же, брак – фуфло. Обе спохватились слишком поздно. Но она тянула дольше, и плюс отягчающие обстоятельства – дети есть, хватки нет. У меня случилось наоборот. Поэтому я здесь, она – на съемной квартире, а дочь ее – здесь, у вас. А вы, кстати, кто?

– А я директор этого салона.

– Ах!

Леля скорчила очень выразительную гримасу.

– Не обижайте Глашу из-за меня. Я не планировала никаких дворцовых переворотов. Я просто искала место подремать чуток перед дорогой. Но когда меня тут за углом чуть не снес Чероки, я подумала, что стою у частного дома, и решила отъехать. Проехала вперед и увидела вывеску. Название салона я знала, знала, что Глаша тут работает. Решила заехать – совместить приятное с полезным. О вас в интернете отличные отзывы. И о кофе, и о массаже, и о мастерах.

– Глаша должна была стать приятным или полезным?

– Полезным должна была стать информация о том, где можно в радиусе пары километров поспать до утра и нельзя ли прямо здесь. Глаша была лишь возможным бонусом, очень неверным, к слову. Мне повезло трижды. Я получила место для ночлега, встречу с Глашей, и массаж. Если вы скажете, кто вам делал дизайн этого кафе – мне повезет четырежды. Ах, нет, больше. Четырежды, это ночлег, Глаша, массаж и дизайн кафе. Мне бы еще имя дизайнера…

– Это я. Теперь у вас пять звезд.

– Одна из них – безымянная. Вы.

– Зоя Михайловна. Можно просто Зоя.

– Мне приятно наше знакомство, но вы меня расстроили.

– Чем?

– У меня нет шансов соблазнить вас хорошей зарплатой.

– В данный момент – да.

– Но мир меняется….

– … и все возможно. Уезжайте. Скоро семь, народ поедет на работу, опять начнутся пробки.

– Вы правы, Зоя. Не обижайте Глашу.

– Почему вы это сказали?

– Потому что слышала, КАК вы ее в кабинет отправили. Я дала слово ее матери присматривать за ней. На кресте поклялась. Мне бы не хотелось начинать это прямо сейчас. Потому что прямо сейчас мне очень нужно домой.

– Поезжайте. Мне нравится Глаша. И я не причиню ей зла больше необходимого. Ровной вам дороги.

Она развернулась и в мгновение ока исчезла за дверью невдалеке от столика, на которой висела табличка «STUFF ONLY» – «Только для персонала».

Леля постояла, сосредоточенно глядя в окно, за которым не было ничего, кроме нежно-голубого сияния, подхватила сумку и пошагала к выходу. Она все равно ничего больше сделать сейчас не могла. Надо было ехать. Еще час – и Олег начнет трезвонить. Нет, ей и в самом деле пора.

Она расплатилась на ресепшн за дополнительное время. Девица, уже другая, рыжая в веснушках, но в таком же халатике и с шарфиком на груди, улыбаясь, проводила ее до двери. Увидев Чероки на том же месте, рядом со своей машиной, Леля дернула девицу за рукав.

– Простите, а чья это машина?

Легенда была наготове. Если что – скажу, что купить хочу. Желала бы поговорить с хозяином.

Но девица даже глазом не моргнула.

– Это Зои Михайловны машина, – и пояснила, – она директор салона.

– Спасибо, – церемонно подняла ладошку Леля. – Хорошего дня.

– Взаимно. Приезжайте еще. Мы всегда вам рады.

И девица захлопнула тяжелую дверь, оставив Лельку в утренней морозной темноте, подсвеченной вывеской, и огнями фонарей.

«Рай на Окраине» подмигивал ей на прощанье. Леля подмигнула ему в ответ, отъезжая.

– Мы еще встретимся… мы обязательно встретимся, – процитировала она любимый с детства фильм, лихо разворачиваясь на парковке. Ворота открылись, она была на свободе и вольна ехать куда хотела.

Ей хотелось домой. Там ждало ее чудесное платье, туфли и шарфик. Теплый дом, нервный Олег, меланхоличный Костя. Куча гостей, суета, и память о тех, кто остался здесь. И тяжесть данных ею обещаний, которые следует исполнять.