Читать книгу Иллюзион жизни. Рассказы, миниатюры, размышления - Елена Сомова, Елена Владимировна Сомова - Страница 8

Пользоваться людьми, как тряпками – удел пустынного скопца. Он умен, но гадок: растит себе доносчиков и проституток, пока они сами не поймут, во что влипли, что ими пользуются, как расходным материалом для пирамиды Зевса – мечты пустынного скопца. Для собрания пирамиды скопец ездит в разные концы света, привозит маленькие фигурки, чтобы приманить ими внимание очередной жертвы. Это одно из заблуждений пустынного скопца: собирает мелочи жизни, кусочки цивилизации, покупая их в разных концах света, когда рядом с ним в пределах его жизнедействия умирает любовь к нему то одной то другой человеческой жертвы. Это жертвоприношение совершается невольно, человек начинает верить только мысли, минуя чувства, теряет связь с миром, выстроив вокруг себя монументы славы прошедших веков, и живет среди этих монументов, вычеркнув из поля внутреннего зрения всех и всё, что не относится к его исследованиям гармонии мира.

Насколько человек бывает падок до мелочей, настолько скопец их использует в своих целях. Скопец живет с тигрицей Чарой во дворце подлости, навещает своих жертв редко, но священно, приносит экслибрисные книги, отнятые у мертвецов, им выделанных в пустынников своими постулатами, и оставляет о себе память. Вид скопца противен: скулы двигаются, как жвалы огромного насекомого, но он затуманивает мозги жертв сразу, увеселяя их античным юмором и подбадривая в сексе. Он умело порабощает и развращает душу жертвы, обирая до нитки всем, что держит человека на земле, – работой и счастьем, а друзьями – в первую очередь, потому что он знает, что без друзей и общения человека нет. Взаимосвязи человеческого сообщества издавна играют большую роль в деле становления личности и продвижения деяний во имя высокой идеи. Пустынный скопец внушает жертве отвращение к его делу, убеждая в том, что дело, которое дается его жертве с легкостью, не стоит выеденного яйца. Он выедает мозг постулатами римских правителей, насаждая отрицание идеи счастья и свободы. Идея свободы – противостоящая комбинация жизни, неприемлемая рядом со скопцом и в его зоне влияния. Так человек, выбранный жертвой пустынного скопца, становится предателем, подлецом, стяжателем, одиночкой, разрушая связи, заведенные до знакомства с этим хищным человеком.

В жизнедействии скопца отсутствует понятие совести, сам этот продукт вырабатывается связями с людьми, а скопец лишает жертву общения, заточая в склеп отчаяния и безнадежности. Для жертвы главное – понять безнадежность своего положения, в которое ставит человека пустынный скопец. Поняв, человек будет пытаться высвободиться, но делать это надо с осторожностью. Щупальца скопца ловки, ум остер, он управляет связями и толкает на убийство ради своего благоденствия. Там, где появляется скопец, все обязаны играть по его правилам, иначе его пирамидальные этажи уходят внутрь земли, а это не входит в замысел деятельности пустынника: он пользуется жертвой на земле, хотя усердно тянет свои жертвы под ее покров.

Многие жертвы убеждались в том, что даже понятие совесть пустынный скопец трансформирует под свою лигу, и заставляет плясать по его правилам: сначала всё ему, потом – его немногочисленным последователям, и никогда – самой жертве, иначе жертва, получая статус и право, утрачивает связь с Аидом, данным скопцом как билет в путешествие. Аид – обратная сторона бытия пустынного скопца.

Отсутствие совести больше цепляет за нерв, нежели ее наличие. Отсутствие совести порождает такой феномен цивилизации, как предательство. Что это такое, попробую показать фрагментом бытия.

Парень-студент и девушка – ученица советского профессионального образовательного заведения под названием ПТУ. Этим названием пугали семиклассников, чтобы лучше старались в учебе и поступали в высшие учебные заведения. Девушке пришлось пойти туда учиться, чтобы помочь маме и папе выбраться из финансовой прорухи. Студент пользуется девушкой, и прогнозирует рост ее способностей. Они оба посещают литературное объединение, учатся хорошо писать стихи у мэтра. Парень читает в свободное время стихи классиков, и решив сделать девушку своей рабыней, поставить ее перед необходимостью искать в нем поддержки, он не желает пускать ее в своих познаниях дальше половой тряпки: сам читает Ахматову, а доверчивой девушке советует читать всякую чепуху в мелких сборниках. Это длится до того момента, когда в ней наступает прозрение, подаренное человеком, знакомым и скопцу и девушке, но только для девушки тот человек становится истинным другом, и благодаря дружеским беседам с ним, девушка обретает счастье мысли и впоследствии получает высшее образование и более высокий статус, нежели у ее бедных родителей.

А пока скопец удовлетворяет жажду всевластия: находит стихи известного поэта и в присутствии девушки критически осмеивает их, рассмешив ее гримасами. Далее письменно заявляет о себе в адрес редакции журнала, просит девушку поставить свою подпись под хамским письмом, отрицающим поэзию автора стихов, этого известного поэта.

Девушка – существо тонкое, она свято верит в торжество поэзии над грязью мира, ей нравятся стихи поэта из журнала, но она любит этого юношу и, чтобы продолжать любить его рядом с ним – не в разлуке – покорно ставит свою подпись под письмом поэту, которое коварный юноша собирается отослать в редакцию журнала. Ей непонятны действия студента, но он хорошо просчитал, что его девушка необразованна так, как он, и она талантлива необычайно. Ему же не хочется, чтобы публиковали не его самого, а ее, и он делает хитрый и подлый ход: якобы в шутку сочиняет вслух письмо, и заставляет ее написать своим почерком этот пасквиль. Он прекрасно понимает, что увидев этот почерк, члены редколлегии навсегда запомнят его с отрицательной памятью – этим почерком был написан пасквиль на стихи их любимого и всеми почитаемого автора журнала. Значит, ее публиковать не будут. Минус один конкурент на право иметь публикации в солидных журналах. Этому студенту понятно, что он делает подлость, совести у него нет, но ее не надо иметь в деле развития карьеры. Поставить подножку врагу – путь к победе. Так миллиметрами Пустынный скопец приближался к достижению своей власти.

Студент вызывал в девушке гамму ощущений, смотря томатными глазами в ее лицо, простодушно открытое навстречу его острых глаз и цепких пальцев. История паука и мухи, запутавшейся в паутине. Ему надо было только насладиться родником ее чувств и уйти, хлопнув дверью, но поскольку это было невозможно, потому что встречались они в его квартире, то парень был вынужден заняться воспитанием ее чувств, и делал это не без внутреннего отчуждения. То, зачем она ему была нужна, не составляло основу его жизни, но добавляло шарм его облику, и что от этого была подпорчена ее моральная картина, добавляло перца в отношение к нему сокурсников. Это была заветная мечта каждого студента: иметь даму в свободном доступе, но в советское время – даму, да еще с колбасным бутербродом в нищем студенческом коридоре, куда они вместе приходили в философский кружок – фишка драгоценная.

В советское время все мечтали о колбасе, потому что ее на прилавках было крайне недостаточно, и мечты о заветном продукте будоражили умы жителей советских рабочих и служащих. В универсамах мелких городов колбасу вывозили в маленьких тележках, расфасованную кусочками, граммов по триста, аккуратно завернутую в бумагу и с проштампованным ценником, и выдавали только по одному куску в руки, поэтому в универсамы предпочитали ходить всей семьей, чтобы в каждые руки по куску колбасы получить. И такие выходы фасовщицы тети Раи в городе, где проживал пустынный скопец и девушка, осуществлялись один раз в месяц. Случались выходы незапланированные, когда члены политбюро выезжали на знаменитые пикники в страны зарубежного комфорта: Югославию, Чехословакию, тогда еще не разделенные политическими палачами, и питались там, а народу выпадало счастье отведать заветного продукта – колбасы.

Какие только сказки не сочиняли родители для детей, чтобы не слышать нытье об удобном продукте: ее и в школу на бутерброде удобно, и вкуснейше с лимонадом «Буратино»! Колбаса с лимонадом – было любимым лакомством людей советского пищевого апокалипсиса. Антиколбасные бредни сочинялись умелыми мастерами жанра и распространялись эффективным сарафанным радио. И крысиные хвосты, якобы, в колбасе находили, и туалетную бумагу добавляли на мясокомбинатах, чтобы увеличить массу и накормить жителей населенных пунктов, но все бредни только подогревали интерес к продукту.

Советские школьники лепили колбасу из печенья с вареной сгущенкой, сварив закрытую железную банку сгущенки в огромной кастрюле, чтобы банка полностью была покрыта водой. Варить надо было ровно два часа, и посматривать, чтобы банка со сгущенкой была полностью в воде, иначе она могла взорваться, если от температуры нагревалась крышка и отлетала от банки. Так, рискуя жизнью, девушка сварила однажды с подружкой сладкую колбасу для пустынного скопца, отведав которой, от даже ре подумал жениться на ней, а ей так хотелось стать важной дамой, с этой целью она и пыталась завоевать сердце юноши.

Открыв банку, вынимали всю коричневую сваренную сгущенку в чистую кастрюльку, мелко ломали печенье до крошек, но не все печенье мелко, в муку, чтобы некоторые крошки были похожи на колбасный жир. Добавляли в густую сладкую массу орехи и мелко порезанную курагу, заворачивали эту сладкую кашу в аккуратные столбики – оборачивали целлофаном, замораживали в морозильнике и после глубокой заморозки, нарезали кружками к чаю на классных часах. Голь на выдумки хитра. Люди были проще: делились последним с другом, потому что главным понятием времени в СССР была совесть.

Потом, получив колбасу на прилавки, люди стали мечтать о совести и воззывать к ней, но она стала в дефиците. Уравновесить баланс не удавалось никому, кроме клоунов. Совесть находили в виде светящихся цветных огоньков преимущественно за ухом, доставали из-под локтя, обнаруживали возле носа у завертевшегося школьника на цирковом представлении. Совесть приносила собачка клоуна, наигранно чихая, а сам клоун доставал совесть у собачки из-за ушка и делился ею со зрителями, радостно показывая свою находку, подняв ее высоко над головой. Клоуны старели, а совесть меняла цвет, становилась ярче, потому что накопивший денег артист покупал для выступлений новый реквизит. Можно ли было выражать свои эмоции по отношению к творческой находке авторов представлений – хвалить или ругать артистов, но совесть стала популярна у зрителей, о ней стали говорить.

Выводит собачку на прогулку бабушка клоуна – а совесть в руке на пальце красуется: собачка ждет за служение цирку сладкого поощрения, встает на лапки, крутится вокруг своей оси, прыгает через носок клоунского ботинка. Бабушка берет с собой совесть вместе с собачкой на прогулку, чтобы собачку вовремя приструнить, когда зов гормонов заставляет животное бежать к противоположному полу поинтересоваться воздухом счастья жизни. Дрессированное животное видит счастье в поощрении, поэтому и бежит по разрешению свыше, когда совесть лежит у бабушки клоуна в кармане. Человек в отличие от собачки, слов не понимает, и дрессировке не поддается. Для человека постперестроечной эпохи главное – самопозиционирование, проект саморекламы, поэтому совесть ему на палец одевать не надо, он ее держит под особой дрессурой. Необходимость дрессуры предложена доителями отечества, и народные слезы для них – только погодные условия.

Ветер страсти к обогащению привел советь к оврагу, и там она увидела праотцов своих на свалке. Там совести захотелось на всё поплевать, она видела человеческие фигурки и чесала за ухом, научившись этому у собачки клоуна.

Политики рисовали картины прошлого и соотносили его с пейзажами настоящего и будущего, выигрывая внимание зрителей, показывая реальность выигрышным фантом, а сами набивали прикарманенным прожиточным минимумом прекариата все ячейки своих портмоне и банковских ячеек. И вот в это время и смотрел студент своими красными от чтения томатными глазами на раскрасавицу свою с подобранным хвостиком волос и в синей ПТУ-шной жилетке. А она красила губы гигиенической помадой и рассказывала студенту о клоуне, который жил по соседству и смешил ее разными репризами прямо в подъезде дома, где жила юная принцесса, которая и не предполагала вовсе о своем будущем статусе.

Клоун, увидев девушку, закрывающую ключом дверь своей квартиры, где она жила с бабушкой, доставал бутафорскую помаду, сделанную из лимонадной бутылки, оклеенной цветной бумагой, и, достав также сделанное дома свое красивое серебряное бутафорское зеркальце, «красил» по воздуху свои размалеванные белилами и краской губы под хохот его принцессы. Зеркало было большим, оно представляло аккуратно вырезанную из картона и оклеенную фольгой корону с длинной ручкой. Клоун брал зеркало именно за эту ручку в виньетках, прикладывал сначала к своему затылку, потому что зеркало, вырезанное в форме короны или кокошника, и возвышающееся над темечком клоуна, было именно короной или кокошником (в понедельник – короной, в субботу – кокошником, два их было, зеркала, у клоуна). И зеркало так смешно смотрелось, когда клоун его к затылку прикладывал, будто это улыбчивое существо в желто-зеленом франтовском костюме с гуттаперчевыми лацканами надевало еще и корону и кокошник. Особый финт состоял в том, что клоун еще и пританцовывал, будто он хочет в туалет по – маленькому, и взрывы хохота были обеспечены. Когда из рюкзака клоуна появлялась бутафорская помада, от смеха по лицу принцессы уже начинали стекать слезы. Клоун вытирал девушке эти слезы человеческого счастья специально приготовленным носовым платком – махровым белым полотенцем, сложенным как платочек. Затем своими изящно тонкими, красивыми руками в желтом пиджаке уверенными движениями «красил» губы, предлагал и девушке «подкраситься», она отшатывалась к стенке, а клоун делал вид, будто обиделся: ковырял ботинком с огромным широким носом пол в подъезде. Потом клоун делал вид, будто что – то отковырял, брал в руки лопату и начинал по воздуху «рыть пол» и при этом гримасничать, будто ему тяжело, и он что – то там нарывает интересное. Тогда девушка внезапно соглашалась, чтобы клоун подкрасил ей губки, выставляла навстречу ему своё лицо, и клоун, зажмурившись от своего клоунского счастья, выражая его сложенными возле сердца руками, водил по воздуху «помадой» напротив ее губ. Подпрыгнув от радости, клоун вынимал из рюкзака щетку для сметания пыли, похожую на широкую кисточку для окрашивания ресниц, только в сильно преувеличенной пропорции, на вытянутых руках торжественно предлагал девушке «коробку конфет», она открывала ее, а там оказывалась бутафорская тушь для ресниц: выкрашенный черным пенопласт. Клоун возил щеткой – кисточкой по туши – пенопласту, «подводил ресницы» этой огромной щеткой, пробовал красить и брови, и не оставлял без внимания уже насмеявшуюся девушку. Так его мадонна, «накрашенная» клоуном, ехала в своё училище, а по окончании уроков, шла к студенту, который жил в соседнем доме рядом с ПТУ.

Макияжа клоуна хватало до двери пустынного скопца.

Где-нибудь в училище или в транспорте в сумке девушки оказывался деревянный бутерброд с бутафорской колбасой. Она его оставляла там, где находила: просто оставляла в автобусе или в коридоре училища, а сердце ее сильно билось при встрече с пустынным скопцом, но он не любил клоунады и все точил гранит науки.

Любовь к колбасе у жителей СССР устраивала такое в жизни людей – цирк, да и только: из-за колбасы и мяса, вожделенного в СССР, люди даже в столицу ездили, но вот, чтобы поехать в столицу в базарный день, когда народа поменьше – в будни – нужна была веская причина. Такую причину нашла одна малообразованная и наученная горьким опытом жизни дама, Луиза Сократовна, фабрично-домостроевского образования и с неизменным образцом в уме, лекалом действий и выкройкой жизни по русским пословицам, подобранным в деревеньке – утлой лодочке в океане жизни и судьбы. Дама решила, что самым веским аргументом внезапного отпуска на два дня в закрытом учреждении может быть болезнь родственника, и выбрала она своего ребенка, Сашеньку. С этим ребенком она ездила его лечить, приголубив на его челе мимику недовольства жизнью, судьбой и финансовой прорухой семьи. Лечила она Сашеньку основательно, в институте, попасть в который ее надоумила жирная мздоимка и блудодейка Мара Сократовна, всю жизнь живущая за счет глупости своей сестры. Сестра-то всегда училась на чужих ошибках, а совета спрашивала у хитрости, у воплощения хитрости – у этой мошенницы Мары, которая сочиняла, что должен сказать ребенок врачу, чтобы несчастному школьнику, учившемуся врать от тетки и матери, заполучить заветный выезд в столицу Родины за их любимой колбасой. Лживые матери вырастят только несчастного, переживающего за ложь матери, дитенка. За симптомами болезни тетка Мара обращалась в «Популярную медицинскую энциклопедию», благо читать она умела, ковыряя толстым пальцем в носу, кошельке и мозгах. Вот это есть отсутствие совести: портить судьбу ребенку, зная, что он здоров, но выученные перед походом ко врачу симптомы, заставляют врача лечить несуществующую болезнь, что не является полезным для организма и отчуждает от школьника его сверстников. Более того, Сашеньку лечили препаратами, действие которых сохраняется двадцать лет после окончания их приема. Так что стать одиноким волком предопределили ему глупая мать и хитрая тетка. Сашенька и вырос в пустынного скопца, студента, который впоследствии поражал своим равнодушием ко всему свою королеву.

К мошеннице советь пришла перед смертью и попросила сделать доброе дело, чтобы та ушла в другое измерение очищенной и прошла через коридор рептилий безболезненно. Мара выслушала смерть внимательно, пообещала все сделать, как надо. Когда пришла очередь мошеннице поступить в свое же благо правильно, чтобы показать свою доброту, Мара поступила очень расчетливо и умно, по привычке. Это оправдывает пословицу «Волк меняет шкуру, а не душу». Мошенница осталась сама собой.

Дело было в облигациях государственного займа, которые достались дочери Мары Сократовны, Натали, в наследство от ее матери, плюс облигации сестры ее матери, Луизы Сократовны. Сестра матери мошенницы, Луиза, мама Сашеньки, хотела передать свои облигации своей дочери Анне и внуку, но у дочери муж был не состоятельным, и мог потратить часть денег тещи на себя, а она этого не могла допустить. Тогда Луиза Сократовна, сестра матери мошенницы Мары, тетка Сашеньки, положила на хранение свои облигации вместе с облигациями своей сестры в доме, где жила сама эта мошенница Мара и ее семья. Натали подстать матери, такая же мошенница, сразу смекнула, что она может удвоить свое личное богатство, которое ей передаст ее мать, Мара Сократовна, если не отдаст Луизе Сократовне ее облигации. Что только не делает алкание наживы… Тут-то и проявила себя мошенница Натали. Она знала, что сестра ее матери, Луиза, любит человека, немолодого, но умного и при связях. А как она могла допустить, что вдруг не ей, а семье сестры ее матери и Сашеньке, первой несчастной жертве Мары, вдруг повезет: полезет к статусной вершине Луиза, сестра ее матери с семьей, а не она сама, Натали великая… И мошенница взяла матч-реванш.

У кавалера сестры ее матери было больное сердце, и мошенница воспользовалась этим. Она устроила праздник щедрости, угостив бесплатным кофе всех посетителей конференции, в которой участвовал профессор, друг ограбленной в будущем Луизы, сестры матери мошенницы, и ее семьи, Сашеньки, и в чашку кавалера сестры ее матери налила сердечное лекарство в сильно увеличенной дозировке, от чего он скоропостижно скончался. Это было необходимо юной мошеннице, чтобы вывести из строя сестру ее матери, которая любила своего избранника – последнюю старческую свою любовь. Коварная мошенница поступила так, как могла только она: косвенно она убила Луизу Сократовну, сестру своей матери, убив ее жениха и оставив бессловесного от сильного лечения Сашеньку без наследства. Удобен было мошеннице Сашенька, одурманенный транквилизаторами. С несчастной женщиной, мамой Сашеньки, произошел гипертонический криз, и ей было не до облигаций, Луиза Сократовна забыла об их существовании, слегла надолго. Лекарства немного отдалили ее гибель, но облигации оставались в шкатулке у матери мошенницы, а Мара Сократовна, мать мошенницы умирает внезапно по старости и изможденности плохой судьбой: жизнь ее тянулась в супружестве с алкоголиком. Через несколько лет умирает и Луиза Сократовна, сестра матери мошенницы. Своим родственникам она так и не сказала о своих облигациях, оставленных на хранение в шкатулке вместе с облигациями ее сестры: не успела. Надеясь на совесть, которой не было и в помине ни у ее сестры, ни у племянницы.

В молодости муж Луизы Сократовны, сестры матери мошенницы, был солдатом советской армии в Великой Отечественной войне против фашизма. Иван Дмитриевич, придя целым и невредимым с войны, всю свою жизнь губил свой организм спиртным. В его памяти только спиртное облегчало его воспоминания о военных действиях и смерти его однополчан. Остановиться он не мог, споил своего внука, и внук умер, не дожив до своего пятидесятилетия один год. Так все облигации достались Натали, дочери мошенницы, от ее матери и бабушки.

Облигации в шкатулке пролежали до смерти самой мошенницы Мары Сократовны, которая дала обет молчания при жизни, чтобы ее дочери Натали достались все деньги. Произошел дефолт, затем разные выкрутасы экономистов страны, и деньги не пропали, удвоилось богатство дочери мошенницы, но для внучки мошенницы это богатство обошлось дорого. Девушка стала вести разгульную жизнь и опозорила свой род. Вот это возмездие за отсутствие совести.

Наглядность в эпоху торжества экономики в России важнее слов, от этого совесть отодвинулась в умах менеджментных исполнителей шуток государственной власти на дальний план. Опасения за возмездие неэффективно, поэтому остается только действовать и вести свою линию совести. В случае со словом это правда поэтов и писателей. Работать необходимо ради собственной совести, ради писательской чести. Слова проступают сквозь камни. И не надо позволять мошенникам делать из себя Сашеньку, жертву режима и подлости Мары.

Наедятся своей экономикой россияне, обогатятся до сведения скул, до отвращения, и восстанут сквозь камни слова. Слова, высказанные кровью нации, сказанные последними в борьбе за человека и его высоко поднятую голову над безобразием бытия распоясавшихся, оболгавшихся на корню сливочных дамок: лакеев по удовлетворению нужд утверждения тирании, сострадателей политиков, «затопивших баньку» народу на аидских углях. В беге за работой, в беге от налогов, от обирания людей беспощадными торговцами истощается интеллект специалистов, попавших в эту «баньку» правительства. Торгуй, Россия, но не совестью своих детей.

Через двадцать пять лет девушка, дружившая со студентом, встретилась с ним, и наткнулась на стену отчуждения, ставшего бессмертным памятником его менталитета, – у парня в роду немцы были, – фашистская жилка в его генах проявлялась таким образом: с ним говоришь о главном, о совести, душе, а он в прострации. Ему всё равно. И в отношениях даже с близким человеком пустынный скопец проявляет себя как абсолютно безразличный аспект бытия: до него не достучаться, – будто за мраморной стеной находится. Беда, маленькое горе девчонки – всё нипочём. А выросла девчонка – так пустынный скопец ей не дал жить без него: явился, как привидение и разрушил ее жизнь.

Ровный тон безразличия ко всем чувственным проявлениям. Даже праздники скопцом воспринимаются крайне спокойно, без восторга. Тогда уже она не просто поняла, – убедилась в который раз, – что такой оркестр не может существовать, если скрипка вразнобой с роялем. После жарких страстей юности эта бывшая ПТУ – шница, теперь уже получившая и высшее образование, и опыт работы в выбранной области знаний, умудренная жизненным опытом, смогла пожить с ним только два – три дня, и написать стихи:

Тепло, светло в твоем гробу —

Быть с нелюбимым хуже смерти,

Царапать на стеклянной тверди

Звезд путеводных свет… Уйду.

Ты пальцами несешь испуг.

Льва отвернешь к стене и в угол,

И льется кровь несчастных пугал,

В которых превратил подруг.

Игрушки барина висят,

Стоят, лежат в тщете забвенья,

Ты пыжишься, как дутый гений.

Тебе всех пыток не простят,

Заброшенных садов мечты,

Велеречивых обещаний,

Слёз одинокими ночами

И мнений, в коих вызрел яд.

Уйду с дороги. Я не столб,

Не деревянный торт – покрышка,

Не глупая на поле фишка,

И мне противен твой восторг.

Макеты – призраки любви —

Великолепные ошибки —

В прострелянных мишенях шибко

Сквозят в застуженной крови, —

Так деревянная улыбка

Скрипит, задув и фонари.

Пыл юности остался жив в ее ранних стихах, он прожигал насквозь снег отчуждения пустынного скопца с неметчинкой в своем менталитете, с налетом арийского мировоззрения отрубать хвосты простодушности и считать позором откровение на грани предельной раскрытости. Слишком многое за кадром у посторонних. Но когда поэт пишет стихи, он не выбирает посторонних и своих, он пишет молитвы Богу. Даже близкие – посторонние, они только на век, а он сам – на вечность вместе со своими диссертациями.

Бывшая ПТУ – шница очень сильно помогла парню своим участием в его судьбе. Еще в молодости, когда она, будучи ученицей ПТУ, поняла, что он не женится на ней, то хотела просто исчезнуть из его жизни. Прошел месяц. Парень бесился, гормоны мучили, а найти другую такую дуру не получалось. Дур вообще мало среди женщин: все хотят всё и, желательно сразу. Помогла соседка по лестничной площадке многоэтажки, в которой пустынный скопец жил с мамой (тигрицей Чарой): эта дама узнала телефон ПТУ – шницы и позвонила ей. Разговор был суровый. Соседка пустынного скопца пригласила ПТУ – шницу к себе в гости и выказала свои мудрые доводы:

– Ты отдалась парню, он не прост, он будет профессором, а ты – дурр – ра, и дуррой помрешь, – каркала старая некрасивая тумба в бигудях. Слушать ее было противно, оттого что запах курева впитался в ее вонючий халатик с налетом чего-то модного, и ультра – сковородного, но тухлого. – Если не видишь, кто перед тобой, раскрой глаза шире, – не унималась ворона с бигуди в челке и по плечам. Эта модница, наверно, хороша с воблой после работы, чайник отмоет, бутеры порежет, было б чего резать. Вот она и решила порезать меня на кусочки вербной веточки с маленьким серым пухом. – Он будет светилом, а ты обязана ему служить.

Служить, как служит собачка перед клоуном, на сцене? Нет. На просцениуме. Сцена будет позднее, когда он добьется власти и получит кафедру.

– Сейчас ты – дура, так и будь просто дур-рой, чтоб не стать еще хуже, только рожать не вздумай. Ты не потянешь его ребенка растить, а ему ты будешь мешать своим ребенком, и сама – то еще «без руля, без ветрил». Будешь с ним жить, как жила до своего прозрения, что он не женится на тебе. Приказ.

– А если я откажусь приезжать сюда? – гордость неистребима даже в ПТУ – шнице. Ведь чтобы дойти до такого высокого уровня своего духовного положения и уйти из музыкальной школы и общеобразовательной, после восьмого класса, как то было заведено в СССР, с целью иметь кусок хлеба заработанный честным трудом и побыстрее, надо возвыситься душой, чтобы так пожалеть своих немолодых родителей и при этом не считать себя жертвой нищей страны.

– Тогда вылетишь из своего училища, и куда ты пойдешь? На панель – пожалуйста. Но там тебя никто беречь не будет, а здесь… – эта ужасающе пахнущая куревом с духами дама прямо простонала от удовольствия, описывая «блага», обещающие «беречь». Не дать родить от любимого человека – это для неё высшее благо, – не мучился чтобы пустынный скопец мыслями о ребёнке, который живёт далеко и не у синего моря, и вырастет бандитом в бандитском районе. И носом хлюпать в свинской луже пьяным обещает быть, раз денег нет, то ум не поможет. И в чём она права? В своём модном, но противном халатике и своими бигудьми, эта потаскушечная на своем бездуховном уровне дамочка на своей ровной плоскости бездушия растит кактусы на подоконнике и вершит судьбы молодых людей. И сама сухая, словно кактус.