Читать книгу Пузырь славы и почета. Сатирические рассказы и миниатюры - Елена Сомова, Елена Владимировна Сомова - Страница 3

Цифирь Столбцов отдыхал под раскидистой пальмой с пластиковой трубкой во рту, куда вяло от бездействия языка и челюстей, поступал мангово – банановый микс.

На другом конце земли дети Цифиря, почти двухлетние без нескольких месяцев разнополые близнецы, захлебываясь плачем, просили у мамы еды и внимания, а мама без сознания лежала на полу: замаялась, и не поняла, отчего вдруг замелькали цветные пятна перед глазами и мир перестал быть поддержкой. Плач детей перерастал в «тяжелый вой без оркестровки», – так назвал Цифирь плач собственных непризнанных им детей при случайной встрече с их мамой и коляской на улице. Бывшая возлюбленная Столбцова, не добившаяся ни алиментов ни фамилии отца для своих детей, витала в обморочном сне. Оторванная от тела душа переливалась в музыкальной арке, ей было беззаботно хорошо, получила заветное отдохновение.

Мечты Светланы уже не волновали ее. Колбаса, ветчина, бананы, яблоки, свежее молоко, такое нежное и белое, как рубашка на ее возлюбленном… Ничего не держало на момент обморока молодую женщину, красивую в ее беззаветном волонтерском труде по уходу за детьми и упорхнувшую от всех, даже от собственных детей, в потустороннюю жизнь на миг обморока. Она думала, что термин «волонтер» придумали хапуги, чтобы обирать таких же нищих, как она сама. Светлана училась в политехническом университете и работала на почте, когда встретила Цифиря Столбцова, экономиста и красавца, покорителя планет и систем, как он представился будущей матери-одиночке. Производители матерей-одиночек всегда красноречивы, и изображают благодетелей во время знакомства и до зачатия. Позже резко меняется их статус в глазах жертвы. Они исчезают в мгновение ока, не оставив от себя ни волоска в квартире «контейнера для разбушевавшихся генов».

Голова Столбцова на солнечной плахе отпустила вожделенную ранее соломину. Зонтичную крышу сорвало внезапным ветром, свойственным для данной части света. Европейский пляж кишел червями экономических наук.

Музыка в мозгу Светланы сменилась на гулкое капание воды из крана, а затем в сознание прорвался плач ее близнецов, но тело не могло подняться: еще силы не вернулись в него, хоть импульс движения к детям выражался в слабом движении пальцев рук, но мимика лица еще ничего не выражала. Подобно обгрызанному червем или особенным любителем, может, крысой, огрызку, тело – яблоко лежало без надобности на полу, дети орали, их непризнанный отец развлекался морским путешествием.

Светлана очнулась на полу своей комнаты, два родных голоса задыхались в вопле. Малыши, стоя в ясельных кроватках с высокими бортиками, держались ручками за перила. Крошечная Инна обкакалась и, топча младенческими стопами мягкую слизь, провалившуюся в ползунках к пяткам, постепенно стягивала с попы штаны, переступая ножками, наступая одна на другую. Эти движения происходили от нетерпения, а не от осознания, что источник боли находится на невидимом, но четко ощущаемом объекте. Ребенок был еще слишком мал, чтобы осознать многие вещи. Раздраженная кожа на попе горела алым пламенем боли и цвета. Брат Артем стоял и орал рядом в знак младенческой солидарности. Мама Света не впервые падала в обморок в собственной квартирке, доставшейся ей от бабушки. Родители жили далеко на Севере, дочь осталась в средней полосе, приехав поступать в университет и полюбив бравого парня.

Неопознанный субъект, непризнанный папа, в этот момент уже производил подсчет своих доходов, проснувшись в офисе за столом. Отдых на Мальте закончился в мгновенье ока. Цифирь Столбцов работал на плантации своих счетов, и жилка подрагивала на левой руке под часами на запястье от каждого удачного выверта, и крокодилья алчность уже давно стала неотъемлемой частью непризнанного отца, отказавшегося от родительских прав.

– Цифирь Баймаметович, вам кофе или чай? – ласково спросила секретарша.

– Миллиардов пять… долларов, без сахара, – серьезно отвечал начальник.

Секретарша упархивала в своей сногсшибательной залетайке, и когда о ней забывали все на свете, даже рыбки в аквариуме, внезапно влетала невесть откуда, неся перед собой на подносе чашечку дымящегося напитка, которую она готовила примерно столько же, сколько хозяйки варят суп.

– Щи или борщ? – пытался шутить Цифирь, ловя сощуренными глазками бегающие по монитору столбы цифр.

– Суп-пюре с грибами и гренками, отшучивалась секретарша, ускользая от лазерного прицела глаз начальствующего павиана, для которого секретарша относилась к разряду пресмыкающихся, примерно как ящерица или рыба в его аквариуме.

Цифирь впивался оккулярами в экран, и скулы подрагивали, глаза алчно расширялись, а зрачки суживались в точку прицела, песчинку предельной концентрации на ловле наживы. В этот момент Цифирь сам для себя становился древнегреческим богом, его отдел – китайским каменным войском, а секретарша – жрицей, возносящей дары к его подножию. Он был горой, вихрем, тайфуном. Тысячелетия Золотой Телец стоял возле горы – Цифиря – на правах брата. Идолопоклонство в чести у соглядатаев карьеры Цифиря Столбцова.

Цифровые столбы начинали волновое движение, и планета крутилась по его законам. Зрак преисподней в глазницах Столбцова темнел и светлел. Иммуногенез разветвлял поле охвата, и уже никакие электронные кошёлки не вместили бы конфигурации насыщения цифрового банка. Черно-красный свет рогов Золотого Тельца положил тень на плечи Цифиря. Красный цвет означал кровь.

До детей ли тут? Не ради них Столбцов просиживал за работой свою жизнь в банковских операциях забывая обо всем, и о Свете. Это мать или нормальный отец трудятся ради своего потомства, удовлетворяя инстинкт самосохранения и выживания, в мыслях находясь рядом с их детьми, а наяву… Никакие словесные увещевания не способны оградить ребенка от ошибок и приблизить счастье понимания.

Психологи, взращенные экономикой страны, вопят: «Дайте вашим детям сделать их ошибки!», а вырубает интеллект непоправимость этих ошибок. И стоят ушибленные способностью совершать ошибки в полных штанах перед судилищем таких же, как они сами, вырожденцев, разница лишь в покрышках на колесах, упругости платформы восседания и в надежности крыши.

А духовность ночует в шалаше в чистом поле, и озера слез по детям проваливаются вместе с церквами в подземные недра планеты, восставая после в сказках о добре. В дыры пустот орут паломники счастья в поисках гармонии, не находя точек опоры, молят о возвращении к истокам гармонии. Так человечество решает важные проблемы, а космос – эхо ошибок людей.

Не даст Цифирь ни копейки матери своих детей: нет в составе его приоритетов импульса к разветвлению, не колосится отцовская любовь и любовь вообще ни одним колоском в васильках в черством, трудно сказать «сердце», когда не обнаруживается это сердце в человеческом понимании как накопитель добра и любви.

Гулкое эхо пустоты встретит Цифиря на пути к пальме, где отпущенные от совести баловни судеб тратят свои деньги, о которых плачут в церквях люди, лишенные куска хлеба. Дай им, Господь, путь к этому хлебу.