Читать книгу Растянувшееся харакири. Размышленческая проза - Елена Сомова, Елена Владимировна Сомова - Страница 10

По ощущениям, полученным в детстве, я распознаю многие реальные признаки окружающего меня мира, к ним добавляются выводы из опыта общения с людьми, и происходят открытия. Вот я восхищалась умом одного товарища, его умением находиться поверх барьеров, – над людьми и их устремлениями и попытками, но увидев его не героем своей жизни, а его взаимодействиями с другими людьми, я поняла, в чем трагедия этой личности. Это даже не трагедия для него самого, а скорее, трагедии происходят из его общения с людьми, желающими заиметь друга и помощника, положиться на его разум и положение в обществе, а получают кукиш и множество знаков вопроса. Книжный червь вгрызается в науку, перегрызая свои связи с миром людей, прогрызает брешь в душе человека, соприкасающегося с ним идеями или пространством бытия, и заполнят эту брешь своей слизью, пользуясь временем обращенного в его червивую религию. Главным постулатом червя служит беспрекословное подчинение его принципам, минуя свои желания, а возможности свои должны быть обращены исключительно на червивое самолюбие, дабы ублажать его всёзнайство, – всего на свете. Отблеск идеи червя ложится на все его деяния, о ком бы червь ни завел речь, все ниже его самого уровнем и не стоят внимания обгладываемого им субъекта. Дружба в самопожертвовании червю всего, что служит жизненной основой, почвой. А в дружбе важнее не то, насколько умен твой друг, а насколько он порядочен, не станет ли он глумиться с другими людьми над твоими проблемами или недостатками, обрушивая твои мечты в безнадежность.

Мое стремление стать умным человеком привело меня в объятия книжного червя. И никто не мог помочь определить, как сложатся обстоятельства, и тем более предугадать, кем я стану. Предполагалось, что жертвой червя и его начинкой, или вассалом, оседлавшем сущность всезнания и получающим постоянные победы от своей дружбы с книжным червем. Папа не был книжным червем, но он был скорее жертвой других червей, растаптывающих всё вокруг себя, а потому он беспокоился обо мне, стараясь найти для меня золотую середину, но не учитывая то, что я сама в состоянии для себя найти дорогу. Я росла, а в понимании своего отца, я оставалась маленькой девочкой, нуждающейся в его защите и руководстве. Оказалось, что самонадеянность юности стала единственной тропинкой к моему духовному росту. Книжного червя отбросило в сторону движение лопастей моих часовых стрелок, кружащих вокруг судьбы.

Червя отбросило, но его личинка крепко всосалась в мою жизнь, радостными глотками поглощая то, что не принадлежит ей: мое пространство жизни, мои силы, пытается выковырять из меня последнее, что держит меня на земле, приспособить для собственного существования, – устроить свою жизнь на платформе моей жизни. Личинка червя, как ловкий десантник, подлетает ко мне, спускает веревочную лестницу надо мной, быстро перебирая отростками, спускается по своей веревочной лестнице ко мне с целью очередного ограбления моей судьбы и моей жизни. Личинка считает, что она невидима, но я давно разгадала ее тактику действий, и не отвечаю на ее позывы к взаимодействию и не поддаюсь на ее уловки. Хитрая и увертливая, личинка книжного червя не носит предназначения обогащения знаниями, подобно прародителю, она четко знает свою цель, и лазерный прицел ее направлен на потребление и личный комфорт. Личинка взяла себе послушного робота в помощники, отпочковалась от него щитами бессмертия для себя и своего благоденствия, и вся ее жизнедеятельность состоит в придумывании планов очередного моего ограбления. Личинка изучает мои нравы плодотворно, предложила мне мирным путем оставить все свое, предоставив ей в безвременное владение, иногда подсылает своих разведчиков, – таких же десантников на судьбы своих создателей, яростных до потребления и завладения пространством. Личинки знают цену комфорту, и так многообещающе ластятся улиточными своими присосками к корням древа жизни моей, что я изредка забывая о необходимости сохранять свою безопасность, но не потеряв окончательно бдительность, извлекаю для себя ценные уроки из их поведения. Но поскольку такие уроки могут стать решающим их пунктом действий, – я же не могу контролировать их присосочные интересы, – то приходится вовремя включать принятый ими устав держаться на расстоянии, во избежание возрастания конфликта и деления пространства на до и после извещения о делении на два государства.

Выглядит это, впрочем, вполне обыденно, вот диалог из общения с червем:

– Привет! Как дела?

– Хорошо. А у тебя?

– Да по-разному, но в целом неплохо.

– Чего делаешь?

– Живу. Ты о чем сейчас? О том, что я именно сейчас делаю, в этот момент, или что я делаю в творчестве? Или что я делаю с воспоминаниями о тебе?

– И то и другое. Приехать не могу, расскажи просто.

Вот вредный! Рассказывать ему о себе и своих делах! А с какой стати! Чем помочь хочет – так помог бы, а что так просто ковырять раны бытия!

Невозможность жить в одном пространстве дает права и способности: право нормального существования раздельно, способности к сопротивлению и личному развитию. Для личинки книжного червя этого достаточно, ибо ее паразитизм достиг необозримых пределов, так что держать режим самообороны – залог победы и биения под ветром флага личного существования, жизни, благоденствия и развития. Не ради борьбы с личинкой я живу, работаю и дышу.

Я эту личинку видела даже на экране узи-аппарата во время ее питания внутри меня, даже с ребенком под сердцем, я и не подозревала, какая карательница моих интересов вылупится из скорлупы моего отчаяния и погружения в науки. Личинка питалась и продолжает выпрастывать щупальца в мою сторону, по привычке надеясь на лазерный прицел своих намерений выжрать из меня жизнь, захватив мою коробочку для сна, сделав ее своей.