Читать книгу Юморески - Елена Сомова - Страница 5

Заботливая жаба душится, болтаясь на веревке: не даст прибавку к пенсии, – ей от этого туже станет, гаже и болтливее. А попробуй с веревкой на шее скажи что—то…. через сплющенные губы трудно. Вот так и всемирной бухгалтерии тяжко отстёгивать монету старью не походному: не сиделось дома, искалось работу?.. Вот и сиди теперь, мучайся от боли. Рвало тебя на улицу, как шифер с крыши во время урагана? Рвало. Кипело и дергало изнутри от вида сырников и хотелось к нему с этими сырниками? Утробу чужую настырную потешить умением и радением? А получай теперь кукиш на праздники и литтл—пенсион, на неделю хватит, а там думай!… И здесь и там думай. Ты для этого старилась. Они же никто не знают, что это в их глазах ты старилась, а на самом деле росла. Выросла. Думают все, что ты – твоя дочь, а ты просто выросла, а дочери остались с сырниками и мужьями, которые тебе не нравились. Ну и пусть, зато тебе на твоем необитаемом острове хорошо виден бывший супруг и отец ваших детей: дозор держит вокруг детского садика. Руки в карманы, походка прогулочная. Деньги истратил на подарки дочерям, не облопаться же… Молодец мой бывший!.. Я и не думала, что он такой хороший не только когда зубами к стенке учит меня жить в темноте. Ночь же. Когда же еще младшую жену поучить жить, как не ночью?! Бывшую. Не любил, что ночами вставала с постели и шла на кухню стихи писать, звал под одеяло, домой.

– Любимая моя, ты на кухне лучше днём, а ночью – со мной.

– Ревнуешь к музе?

– Что—то вроде.

– А поехали в Питер?

– Тогда на лето не хватит поехать с детьми вместе.

А я мечтала о Питере, о водичке, которая плескалась на пленке фильма об Иосифе Бродском «Набережная неисцелимых», о резных воротах… Потом, если бы в Питер съездили тогда, я стала бы мечтать о Венеции Бродского. Мне же мало видеофильма, надо же, раз гений физически скончался, но вечен, подышать воздухом тем самым, что Он дышал.

Домечталась. Надо было о домике в деревне мечтать, где в выходные держать дозор за малиной, а я переводила на одноименный кефир для киндер—сюрпризов. От них теперь кефира не дождаться, из тортов не выжмут.

Но я же пробовала все средства утешения: свечи в лунном маринаде, музычка такая… стеариновая, под цвет лепестков. А надо было с его родителями смириться, родить им третьего и сидеть круглой дурой под колпаком у свекрови ждать, когда муж нагуляется на откосе с девками. Натешится всласть и вернется под утро.

Но я же дождалась его, явился под утро с двумя девицами под белы ручки, – всё в стиле японской прозы «Цветы сливы в золотой вазе». Оказывается, они его «отбили» от разорителей нашего семейного бюджета в ресторане, когда он орал «Плачу за всех!» с наркотическими лампочками в глазах, и ручонки эдак кверху, мол, кидаю на стол пачку средств на детские колготы, шнурки, конфетки. Промахнулся и попал в карман не мой, но тоже серьёзный, прям к пиявке из ведра Дуримара. Прожигатели жизни всегда так делали во все времена, и в достоевские времена тоже, и в чеховские. В чеховские еще и сады загоняли подешёвке скупердяям. А потом ревели, из чего детям вишневый компот сварят. Нелогично жили наши предки. Красивые сады вырубали, а потом о них же мечтали. Ну правильно, они же Венеции не знали, не видели Бродского по видео, Отечество любили с киркой и лопатой лёжа под деревом в ненадлежащем виде. Белые вишнёвые крыши – они же в лепестках, – женам не говорили, только дамам, что под белы рученьки привозят на длинном луноходе к парадному подъезду, прямо к соседским сплетням, на жаркие их языки. Как пирожки пекли соседи свои сплетневые нарезные сливочные с кремом тартинки, угощали всю округу, и после этого ты уже не счастливая жена, а брошенка с двумя сиротами, хоть и спит с тобой прежний муж, а он таперича их объед сплетен. И всегда заботливо подбегут рассказать новые сплетни – на улице увидят, сообщить о червовой даме, хотя самая червовая его дама – это я всегда. А к нему подбегут возыметь денег на успокоение дамы крести, которую снарядили из своего архива, из шкапа вынули, снарядили и тряпья не пожалели: все равно ж сымать его скоро. Сердешшные они, скучно им без нас.