Читать книгу Юморески - Елена Сомова - Страница 6

Голубым пойменным летом, когда отдыхают все писатели и маститые поэты с драматургами под сенью дружных муз, и машут им опахалами отовсюду, где они выступали и книги свои подписывали, смотрел на онлайн—машущих онлайн—поэт Новопечатник, и горькие думы гнездились в его голове. В такую жару болел Новопечатник аллергией на всех поэтов и писателей, чихал громко и затыкал рот свежего цвета пледом, таким же голубым, как река в его плачущих глазах. Тосковал Новопечатник по друзьям—писателям, а поэтам прямо на пьедестал бросал свежие цветы, так что заходили к памятникам при жизни породистые козы кушать сено, в которое превращались цветы дня через два. Просушенные ветром, под палящим солнцем засыхая вместе с цветами, изнывал Новопечатник от собственной слабости к чужой славе, порхающей вокруг запахом жасмина и сирени. Слава сидела рядом с пьедесталами, покусывая сочную травинку и загнув ногу на ногу, подражая Анне Ахматовой с картины художника Пикассо, прислушиваясь к пению птиц и стрекотанию в траве кузнечиков.

– И охота тебе здесь сидеть, Слава? – спросил женщину—символ побед Кирилл Новопечатник.

– Так разве тебя одного оставишь, Кирилл? Ты ведь того гляди сотворишь чего—то непристойное, а за тебя отвечать потом.

Когда Слава произносила эту роковую фразу, на слове «потом» пришлось запнуться по причине существенной и бесповоротной. Летела пчела собирать нектар с цветов в тот славный день, пропитанный слезами Новопечатника по своим друзьям, поплёвывающим направо—налево и попадая аккурат на голову Новопечатнику, так что ему приходилось, подняв руку к небу, спрашивать пчелу, идёт в самом деле дождь, или ему это только показалось. Так вот, в тот миг, когда по тексту шло слово «потом», ударение было поставлено на первый слог, и выражало слово влагу человеческого организма, и сие обстоятельство навело женщину—символ Славу на размышления.

– Да… многие борются за меня, правильно ты сказала, Слава, – начал заискивающе Новопечатник, – потом и кровью борются, а я – ветренная натура, – кого хочу, того и награжу своими лучами.

– Как же ты определяешь, Кирилл, кого печатать, а кого нет? – играюще спрашивает Слава, поигрывая в воздухе травинкою.

– А вот, кто чихнёт громче, да топнет при этом, того и печатать буду! – засмеялся Кирилл.

– А если не топнет и не чихнёт? Если нет аллергии у человека, что же ему тогда, и не печатанным быть? – спрашивает Слава, а у самой в глазах почти слёзы по уходящим дням юных лет в кругу памятников и пьедесталов.

– А ты не плачь, Слава! Я для тебя готов полететь на воздушном корабле над поймой реки.

– Насмешил, Новопечатник! Полететь без мотора невозможно! – молвила Слава, и отпустила свой шёлковый платок на ветер, как легковесное слово.

А платок, не будь дурак, налетел на Славу на обратном пути, когда в его сторону подуло крыло самума, и заставил её усомниться в своих словах. Только Слава хотела произнести последнее слово, – а слово Славы может быть коварным и не ласковым, – как на рот её налетел со всей отвагой шелковый платок, и не смогла она произнести своё слово.

Мораль в случае, а случай – в самом непостигаемом, – в возможности не поверить в отчаяние и отдать предпочтение ветру, как самому надёжному по внезапности в жизни писателей и поэтов, драматургов и эссеистов.

– Держи нос по ветру! – засмеялась Слава, и сразу получила от Кирилла Новопечатника похвалу в виде цветов и листьев с ягодами, возложенных к её ногам.

И укрылся в жару пледом Кирилл, и поспал сто минут, а потом – конфеты с чаем! Поднял из—под ног Славы цветы и листья с ягодами и пошёл заваривать чай. «С чаем быстрее слеза прошибёт, так что Слава обязательно пойдёт навстречу», – подумал пленник собственной глупости. А Слава, как подобает женщинам, ушла с другим, пока Кирилл заваривал чай. Вот, как оставлять без присмотра даму сердца!

Догнал Кирилл гулящих, Славу и её кавалера, и пригласил их обоих выпить чая.

– Да ладно уж, Кирилл, до чая ли нам?! – молвила раскрасневшаяся Слава.

– А что, я пошёл бы, – не заставил себя уговаривать кошачьей породы зверь со златой цепью во всю грудь, с которым Слава чуть было не исчезла совсем из поля зрения.

И отправилась компания в чайную беседку. И так на чай собралось народу видимо—невидимо, «смешались вместе кони—люди», и не поймёшь, где конь, а где человек. И поскольку ничего не было понятно, кто—где, то решил Кирилл Новопечатник печатать всех подряд без разбора, а Слава потом разберётся, кто её достоин. Так и возник «Летний журнал» как символ дружбы и тоски по письменности в эпоху зудения и жужжания.